Синий апрельский небосвод.
Солнечные блики на кирпичных стенах –
задник декораций
последней сцены
в предпоследнем действии чьей-то жизни
жизни – пьесы о тебе
но о тебе как о ком-то,
о каком-то
о какой-то
поэтессе.
Она родилась там-то.
Она была девочкой, которую часто оставляли
наедине с собой,
домработница Шура,
сибирячка
из раскулаченных,
на кухне громко базарила
с соседкой по коммуналке.
Девочка рисовала принцесс
и летящих гусей,
одного из гусят с маленькой короной,
читала страшные азербайджанские сказки
с джинами и духами,
мечтала о путешествиях
и молчала,
когда мать спрашивала,
кто вывихнул тебе руку?
Блики на желтом доме
с гирляндами над карнизами
движутся влево.
На Вашингтон Сквер
расцвели фиолетовые крокусы
и прорезаются нарциссы,
в пьесе действия сменяют друг друга,
между первым и последним
расстояние уменьшилось
катастрофически.
Время сжимается, как меха аккордеона,
но иногда действие замедляется,
и время распрямляет морщины.
Анютины глазки в клумбе
глазеют на царственное шествие
апреля-мая,
и девочка темноволосая
худая
глазеет на цветы
и улыбается,
еще не понимая,
куда закрутка действия ведет.