Слово "апокриф" переводится с греческого как "сокровенный", "тайный" и в разных культурах используется по-разному. Некоторые ветхозаветные книги православные именуют неканоническими, католики — второканоническими, а протестанты — апокрифическими.
Мы знаем о жизни Иисуса Христа через четыре "римейка" одной истории, известной как Евангелия. Мы знаем о Христе как о Спасителе, Мессии, сыне Божьем. О его земной жизни известно крайне мало. В Библии (Евангелие от Луки, 2.41-51) описывается, как двенадцатилетним юношей Иисус вместе с родителями пришел в Иерусалим на праздник Пасхи, где Иосиф и Мария потеряли его в толпе, но через три дня отыскали в полном здравии, мирно беседующим в храме со священниками. Однако человеческое начало родственников Йехошуа (это иудейская транскрипция ставшего привычным нам имени) уже тогда было ущемлено. Ведь, утоляя жажду духовного знания, молодой человек ушел из дома, и, впоследствии, взрослея, проделывал это не раз, пока и вовсе не отправился странствовать. О том, что Мария и ее сыновья после этого жили впроголодь, мы узнаем со страниц романа. Автор дает понять: та, кого нарекут Богородицей, намучилась со своим чадом. И эта неоднозначность заставляет читателя крепко задуматься о расстановке собственных жизненных приоритетов.

Исторический роман ставит себе задачу изображать людей в условиях конкретного исторического времени. Задачей исторического романа является не пересказ крупных исторических событий, а воссоздание художественными средствами образа тех людей, которые в этих событиях участвовали. Артур Григорян воспроизводит в художественной форме предсмертные записки иудейского рабби, сына плотника, рожденного в Галилее. Он не творит чудес, не превращает воду в вино и не останавливает взглядом разъяренную толпу. Не посягая на божественную природу Христа, автор тщательно раскрывает человеческую. Поскольку человеческая и божественная ипостаси неизменно конкурируют между собой, автор исследует первую — тщательно, вдумчиво, рассудительно.
Ставший нарицательным возраст Иисуса — около тридцати лет — упоминается в Библии только при описании его Крещения в реке Иордан (Евангелие от Луки, 3.23). Долгое время оставалось непонятным, почему из библейской хронологии жизни Христа выпали почти 18 лет. Автор восполняет этот пробел. Оказывается, Йехошуа вынужден был покинуть город. Годы, проведенные на чужбине, стали годами ученичества: долгое время Йехошуа постигал мастерство рофэ — как мы бы сейчас сказали, доктора. Эта профессия на протяжении всего романа и дает молодому проповеднику возможность прокормиться:
"За столом не уставали нахваливать мое мастерство, в подтверждение которого Элизер в сотый раз разевал рот, и вновь пересказывал в подробностях все свои мучения трехмесячной давности, вспоминая новые детали".
Нам кажется, что в романе практически отсутствует авторский вымысел — события выстраиваются в последовательности, строго обусловленной евангельским ходом событий. Метафорическое осмысление жизни Иисуса Христа весьма интересно и полезно читателям любого уровня воцерковленности. Каждому предоставляется шанс проверить себя, что называется, на "вшивость": насколько читатель способен проявить чуткость и уважение к работе автора, спокойно ли воспримет такую трактовку жизни человека, чьим именем впоследствии названа мировая религия? Святые отцы старались удержать человека от чтения апокрифов, но кто сказал, что человек, досконально изучивший древнюю историю, не имеет права на создание литературного произведения, не претендующего на соответствие религиозным канонам?
И тут не избежать параллели с романом Булгакова "Мастер и Маргарита". Так же, как советский писатель использует Библию как прецедентный текст, так и Артур Григорян, накладывая на библейский сюжет собственное художественное произведение, создает огромное количество дополнительных смыслов. Новые оттенки смысла дает и невольное сопоставление с классиком. Однако похожи они только в одном — крупномасштабности избранной темы. В остальном их пути разнятся. Чтобы доказать это, достаточно упомянуть, что у Булгакова прокуратор оказался обречен на вечное продолжение диалога — в своем воспаленном и измученном совестью разуме. У Григоряна вопрос о казни Йехошуа решается вскользь, "между решением об акведуке и ужином":
"Что есть истина? — склонил голову Пилатус, первый раз заинтересованно взглянув на меня, и, прежде чем я нашелся с ответом, сам же и закончил: — Истина в том, что сейчас будет написано под диктовку вот этим человечком, — его указующий перст простерся в угол, где сгорбился над папирусом писец. — Изустная истина — лишь миф, гипотеза, фантазия. Документ — вот альфа и омега критерия истинности события. Все, о чем не было написано, не происходило на самом деле. Это и есть истина, галилеянин".
"Рукописи не горят" преломляется в данном случае в "Сами знаете, человеку без документов строго воспрещается существовать". Как это по-людски. Холодно, бюрократично. Никакого чудесного исцеления мигрени, никаких поучений, никакой мистики. Автор не преступает границ дозволенного и не вводит в повествование фигуру Сатаны. Темное и светлое начала ведут борьбу на уничтожение в душе у отдельного человека. Центральная сюжетообразующая линия — это явления, происходящие внутри главного героя: его размышления, страхи, сомнения, его дискуссии с собеседниками, а зачастую — мучительные монологи, обращенные к самому себе. Так, например, герой принимает известие о предстоящем распятии:
"Как? Меня? Меня — такого живого, полного сил, надежд, со всеми моими идеями, мыслями, всем тем, что во мне живет, дышит и пульсирует, взять и просто прибить гвоздями к деревяшкам! Кто это решил? Почему без меня? Почему никто не спросил меня, что я, я думаю об этом?! Это моя жизнь — моя, а не тех, незнакомых мне людей! Они же не знают ничего. Ведь во мне целый мир — безбрежный, бездонный; как же они смеют перечеркнуть его? И что теперь? Он пропадет? Разве такое возможно? Разве миры пропадают просто так, по мановению чьей-то воли?.."
Звучит живая, смятенная человеческая речь. Следует помнить, что категория "человек" и образуют ядро идейной структуры данного текста. Уникальная историческая реконструкция не вызвала бы интереса у читателей, не будь все события отражены через призму сознания главного героя. В этом и заключается тонкий психологизм романа: не происшествия важны сами по себе, а отношение к ним основного действующего лица.
Особенно интересен язык повествования. Поскольку исторический роман противостоит неисторическому по своему языку, особенностям и стилистике, перед автором встал вопрос: как сохранить речевые особенности изображаемого времени, связав его со временем настоящим? Артур Григорян придумал решение: записи Йехошуа находит наш современник, человек, который много занимался древней историей. Для упрощения перевода он воспроизводит прочитанное на русский язык и признается, что текст выглядит "совсем по-современному, с терминами и оборотами, которые никак не могли звучать в описанную эпоху". Оттого речевая структура многопланова — длинные описания, повествование, даже диалоги, ведутся в стиле изображаемой действительности. Все специфические термины, имеющие отношение к эпохе Второго Храма, снабжены подробными ссылками. Однако мысли и чувства передаются с использованием таких психологизмов, как дискомфорт, квинтэссенция, аффект, а стиль изложения при этом — короткие предложения, отражающие богатую, бурную внутреннюю жизнь центрального персонажа.
Этический конфликт — преступления и наказания, как в превосходном историческом романе. И все это — на фоне и тихой, светлой христовой любви. В целом, о книге можно сказать очень многое. Как выразился в прологе человек, обнаруживший первый апокриф: "Судя по всему, читать ее предстоит не один день, а понимать — еще дольше".