на улице драматурга Чехова
без пенсне, без сюртуков и бричек
я стояла, почти голая, и ловила птичек.
такая вся легкая на улице в честь великого драматурга.

бегала за голубями, называла их мясом
и после каждой неудачи начинала смеяться.
такая вся насмерть прозрачная на улице живого писателя.

вот на этой улице профессора медицины,
а может, простого доктора со стетоскопом старинным
такая вся глупая ловила себе на обед
голубиного сокола.
на улице умного дяди Чехова.

на улице драматурга Чехова
было тихо, но почему-то весело.
без пенсне, ридикюлей и томиков Пушкина,
как на какой-нибудь Пролетарской улице.

на улице драматурга Чехова
без Чехова, Кюхельбекера и Ланского
я уже совсем, можно сказать, готова
расплакаться, потому что — где же Чехов?

А если бы меня не было,
Все было бы как и прежде…
Небылью,
Сном, пьесой, тюрьмой,
Не любовью — жалостью.
Бутербродом
Между адом и небесной радостью.
Мясо-земля с водою-небом…
И если бы ни одного кусочка не было,
То пирог, не разрезанный на части,
Пребывал бы в первородном счастье.
Это такое несмывающееся алое
На разделочной деревянной.
Сколько не три — не исчезнет
Пятнышко.
Если бы меня не было — я была бы…
С тем, кто есть, рядышком.

Облилась горячим молоком.
Ком
Застревает в горле.
Ни о ком.
Не о ком.
И потом…
Я всего лишь
Облилась горячим молоком.

Люто воет волк за стеной.
И сосед мой вторит за мной.
И жена его в этот вой.
Приплетает голос густой.

А в подъезде снова друзья…
Я
Выношу кружку чая,
Зная,
Что потом в этой кружке
Кружком
Разведут
Эфедрин,
Метадон.

Жутко холодно в голове.
Руки стынут, ног почти нет.
Веки слиплись в инее,
На спине
Зверем скорчился старый плед.

Облилась горячим молоком.
В нем
Ложка меда
И пиратский ром.
Ни о ком.
Совсем ни о ком.
Облилась горячим молоком.