Юрий БЕЛИКОВ
Эпиграммы
Эпиграммы
ПИСАТЕЛЬНИЦЕ НИНЕ ГОРЛАНОВОЙ,
почти святой, но взимающей дань с обозримого пространства своими живописными дощечками
В ней сублимируется все —
высокая культура:
от Пиросмани до Басё
и дальше…до Букура.
Сбежишь куда-нибудь, в мечте
в Пермь не вперяться взглядом, —
картинки Нинины везде,
как будто Нина рядом.
Но тот, кто зубы сжал в тоске,
пускай не унывает:
всяк на разделочной доске
у Нины побывает.
высокая культура:
от Пиросмани до Басё
и дальше…до Букура.
Сбежишь куда-нибудь, в мечте
в Пермь не вперяться взглядом, —
картинки Нинины везде,
как будто Нина рядом.
Но тот, кто зубы сжал в тоске,
пускай не унывает:
всяк на разделочной доске
у Нины побывает.
ПОЭТУ ИГОРЮ ТЮЛЕНЕВУ,
одолевшему аспирантку Тоню Штраус своим стихотворческим многокнижием
Не спасет ее элениум,
не поможет ей реланиум:
не миллениум — тюлениум
накатил на мирозданиум.
не поможет ей реланиум:
не миллениум — тюлениум
накатил на мирозданиум.
КРИТИКУ ВАЛЕНТИНУ КУРБАТОВУ,
проделавшему путь из астафьевской Овсянки в дантовскую Верону
Надев сурьезные очки,
Курбатов пишет дневнички,
курчавые по тону.
Услышит глас из вышних сфер:
— Ну что, опять Овсянка, сэр? —
и пишет про Верону.
Курбатов пишет дневнички,
курчавые по тону.
Услышит глас из вышних сфер:
— Ну что, опять Овсянка, сэр? —
и пишет про Верону.
ПОЭТУ ВЛАДИСЛАВУ ДРОЖАЩИХ,
автору гигантской поэмы "143-й вагон"
Справа налево прочти: Хищажорд.
Хищник на жердочке — Слава Дрожащих.
Может, он этим прочтением горд?
Вроде: Дрожащих. А глянешь: ужастик!
Слава Дрожащих совсем не дрожит.
Слава Дрожащих всегда ужасает.
Это немыслимо! Первый пиит
в "143-м вагоне" гоняет!
Хищник на жердочке — Слава Дрожащих.
Может, он этим прочтением горд?
Вроде: Дрожащих. А глянешь: ужастик!
Слава Дрожащих совсем не дрожит.
Слава Дрожащих всегда ужасает.
Это немыслимо! Первый пиит
в "143-м вагоне" гоняет!
ПРОЗАИКУ ЮРИЮ АСЛАНЬЯНУ,
автору эпохального романа "Территория Бога", заставившему мир рассчитаться на "Первый-второй!"
Он всем москвам, алма-атам:
"Куда летите, щепки?!", —
сказал, расставив по местам,
как тот сержант в учебке.
Стрелявшего он оправдал,
ментов прищучил к сроку…
Любому место указал.
И даже — место Богу.
"Куда летите, щепки?!", —
сказал, расставив по местам,
как тот сержант в учебке.
Стрелявшего он оправдал,
ментов прищучил к сроку…
Любому место указал.
И даже — место Богу.
ПРОЗАИКУ РОБЕРТУ БЕЛОВУ,
призраку Перми, знатоку всех местных забегаловок и царства мертвых, даже в лютые морозы ходящему без шапки
Он слеп, как будто бы Гомер,
но лишь достигнет стойки бара,
как обретает глазомер —
его диктует стеклотара.
Распорядитель панихид,
путеобходчик отпеваний,
он встречный гид, он Вечный Жид,
но он же шапку снял пред вами!
Когда свой пост покинет он,
боюсь, постигнет нас расплата —
в Перми не будет похорон,
а это, в общем, страшновато.
но лишь достигнет стойки бара,
как обретает глазомер —
его диктует стеклотара.
Распорядитель панихид,
путеобходчик отпеваний,
он встречный гид, он Вечный Жид,
но он же шапку снял пред вами!
Когда свой пост покинет он,
боюсь, постигнет нас расплата —
в Перми не будет похорон,
а это, в общем, страшновато.
ХОККУ О ВЛАДИМИРЕ КИРШИНЕ,
большом писателе, уместившемся в пространстве трех строчек
Кир-шин!
Как звук отсыревшей спички…
Шипит, но не вспыхивает.
Как звук отсыревшей спички…
Шипит, но не вспыхивает.
ПОЭТУ АНАТОЛИЮ ГРЕБНЕВУ,
сделавшему в одном из стихотворений сноску, что он ночевал в Балаганске, как некогда Иосиф Виссарионович в ссылке
Толя Гребнев тем и славен,
что не лез на пьедестал:
он, как сам товарищ Сталин,
в Балаганске ночевал.
что не лез на пьедестал:
он, как сам товарищ Сталин,
в Балаганске ночевал.
ЮМОРИСТУ СЕРГЕЮ ТУПИЦЫНУ,
создателю незабываемого двустишия: "Падает тихо на одеяло волос с лобка моего идеала".
— Чтоб ни волос не упал с лобка! —
музе строго наказал Тупицын.
Музе ни отдаться, ни побриться —
заждалась бедняжка мужика.
музе строго наказал Тупицын.
Музе ни отдаться, ни побриться —
заждалась бедняжка мужика.
ЗАГАДКА ИЗДАТЕЛЯ ЕВГЕНИЯ СТЕПАНОВА
в догадках гуру поэтического выворачивания Константина Кедрова
Тонкую Степанова игру,
верно, и Джеймс Бонд не разберет.
"Расцветали яблони и ГРУ…", —
Кедров про Степанова поет.
верно, и Джеймс Бонд не разберет.
"Расцветали яблони и ГРУ…", —
Кедров про Степанова поет.
ТРИАДА ЕВГЕНИЯ СТЕПАНОВА,
автора исследовательского романа "Застой. Перестройка. Отстой"
Расплавился век золотой,
когда-то в серебряный канув.
"Застой. Перестройка. Отстой", —
вослед им промолвил Степанов.
Так Гегель, паря над Землей,
триаду узрел средь туманов:
— Кто автор триады такой?
— Степанов, — ответил Степанов.
Вдохнул относительный дым
Эйнштейн в небольшой заварушке:
— Сначала Степанов, а Пушкин…
А Пушкин родился за ним!
— Раз так, — произнес Горбачёв, —
довольно быть жертвой обманов:
поскольку был первым Степанов,
мы все перестроим без слов.
И пал государственный строй!..
Степанов и Путин — в пивбаре.
"Застой. Перестройка. Отстой".
Пора и по пиву ударить.
когда-то в серебряный канув.
"Застой. Перестройка. Отстой", —
вослед им промолвил Степанов.
Так Гегель, паря над Землей,
триаду узрел средь туманов:
— Кто автор триады такой?
— Степанов, — ответил Степанов.
Вдохнул относительный дым
Эйнштейн в небольшой заварушке:
— Сначала Степанов, а Пушкин…
А Пушкин родился за ним!
— Раз так, — произнес Горбачёв, —
довольно быть жертвой обманов:
поскольку был первым Степанов,
мы все перестроим без слов.
И пал государственный строй!..
Степанов и Путин — в пивбаре.
"Застой. Перестройка. Отстой".
Пора и по пиву ударить.
ПОЭТУ И ПСИХИАТРУ НИКОЛАЮ ЕРЁМИНУ,
описавшему свой исторический визит из Красноярска в Москву, во время которого он приноравливался к постаменту Пушкина и Гоголя
Пушкин смотрит на Гоголя.
— Что ты смотришь, пиит?
— Да с гранитного цоколя
вдруг Ерёмин сместит?
Что-то бродит он около…
(Чай, пришел не в театр)?
Рассуждает про Гоголя.
Говорит, — психиатр.
Гоголь смотрит на Пушкина:
— Что за прихоть и прыть?
Этот призрак запущенный,
видно, хочет строить?..
Пушкин молвил в беспечности
со своей высоты:
— Мы-то выпьем из Вечности.
Ну а, дяденька, — ты?
— Что ты смотришь, пиит?
— Да с гранитного цоколя
вдруг Ерёмин сместит?
Что-то бродит он около…
(Чай, пришел не в театр)?
Рассуждает про Гоголя.
Говорит, — психиатр.
Гоголь смотрит на Пушкина:
— Что за прихоть и прыть?
Этот призрак запущенный,
видно, хочет строить?..
Пушкин молвил в беспечности
со своей высоты:
— Мы-то выпьем из Вечности.
Ну а, дяденька, — ты?
И СНОВА ПРО НИКОЛАЯ ЕРЁМИНА,
красноярского поэта, пишущего и издающего по нескольку книг в год
Николай Николаич Ерёмин,
что в Перми, что в Нью-Йорке — огромен.
Даже если сбежишь в Полинезию,
он и там заслонит всю поэзию!
что в Перми, что в Нью-Йорке — огромен.
Даже если сбежишь в Полинезию,
он и там заслонит всю поэзию!
ПОЭТЕССЕ АННЕ ПАВЛОВСКОЙ,
выпустившей книгу с таинственным названием "Торна Соррьенто"
Думаю упорно
с мукою момента:
что такое "Торна",
да еще "Соррьенто"?
Может, это порно
бедного студента,
где мальчонка — Торна,
девочка — Соррьенто?
И под звуки горна
и акцент абсента
слышно: — Сделай Торна,
а потом — Соррьенто!
с мукою момента:
что такое "Торна",
да еще "Соррьенто"?
Может, это порно
бедного студента,
где мальчонка — Торна,
девочка — Соррьенто?
И под звуки горна
и акцент абсента
слышно: — Сделай Торна,
а потом — Соррьенто!
КОСЕНКОВ УЗЕЛ,
или по поводу жесточайшего романса калининградского поэта Бориса Косенкова "Узелок", написавшего:
"И когда расставаться мы будем,
чтобы помнила ты обо мне,
я возьму твои девичьи груди
и узлом завяжу на спине".
К Македонскому дева явилась
и, дрожа, повернулась спиной,
и пристыжено разоблачилась:
— Вот что сделал любимый со мной!
И воскликнул в ответ Македонский,
осмотрев пациентку свою:
— Ни хрена себе, блин, закидонцы!
И спросил: — Косенков? Узнаю!
Дева долго молила о чуде.
Александр милосердье явил
и узлом заплетенные груди
лучезарным мечом разрубил.
чтобы помнила ты обо мне,
я возьму твои девичьи груди
и узлом завяжу на спине".
К Македонскому дева явилась
и, дрожа, повернулась спиной,
и пристыжено разоблачилась:
— Вот что сделал любимый со мной!
И воскликнул в ответ Македонский,
осмотрев пациентку свою:
— Ни хрена себе, блин, закидонцы!
И спросил: — Косенков? Узнаю!
Дева долго молила о чуде.
Александр милосердье явил
и узлом заплетенные груди
лучезарным мечом разрубил.
ПОЭТУ АЛЕКСАНДРУ ЗАКУРЕНКО,
коему я постоянно уступал очередь мытья посуды в гостевом домике заповедника "Михайловское"
И долго вспоминать я буду:
любезен Закуренко был
народу тем, что мыл посуду,
покуда Беликов не мыл.
любезен Закуренко был
народу тем, что мыл посуду,
покуда Беликов не мыл.
ПРО ФОТОСНИМОК,
на котором Юрий Беликов ведет челябинскую поэтессу Ирину Аргутину к двери с надписью "Служебный вход"
— Скажи, зачем в служебный вход
чувак Аргутину ведет?
— Ведет, — отвечу, — не Ягу,
а настоящую Аргу!
чувак Аргутину ведет?
— Ведет, — отвечу, — не Ягу,
а настоящую Аргу!