Книжно-Газетный Киоск


Игорь ГАЛЕЕВ



Из цикла «Высшие состояния»
 
 
Богатство вечности

Если перед современным интеллектуалом поставить древних сибирских шаманов, то над моими высказываниями можно только хохотать. Вы увидите завшивленное вонючее существо в шкурах. Все его засаленные вещички и ритуалы увидятся ничтожными. А если он начнет рассказывать, то покажется трусливым наивнокликушествующим фантазером. Если он будет держаться величественно, то вы разглядите за этим тщеславие и позерство. Вы же принимаете каждый день душ, у вас удобная обувь, на вас дорогой костюм, вы ездите на полированных машинах и принимаете пищу, как джентльмены и леди. Североамериканские шаманы заявляли, что они бессмертны, что их не возьмет ни нож, ни огонь, что они ловят пули руками. В них стреляли, и они с изумлением умирали. Шаману-Иисусу кричали: «Спасал других, спаси себя! Сойди с креста!» С изумлением Иисус затих на кресте.

Шаманская природа внутри себя имеет разделение на функции, уровни и степени осознавания.

Шаманство – это функция проводников-переводчиков в мирах и с языков всех планов вселенной.

Жизнь на земле многообразна, но это многообразие осколочная толика многообразия вселенной. Шаманство питается не из одного источника-уровня. А степень шамана зависит от согласования со многими осознающими центрами планов.

От шамана требовалось сосредоточение всех его сил и инстинктов, всей его воли на познании. От его тела требовались вспышки целостного восприятия мироздания. Чем больше он имел задатков, тем интенсивнее он подвергался испытаниям. Но если ему не удавалось достигать вспышек целостности, то к нему терялся интерес. Он становился мертвым шаманом с какими-то определенными феноменальными возможностями.

Из шаманов высекался звук. Но не половинчатый, не искаженный, а истинный, очищенный. Каждый умерший шаман становился частью живого тела Большого невидимого Шамана. Рассказы шаманов говорились не для людей, а для тех воль и измерений, которые его выпестовали. Для многочисленных сущностей этих измерений. Шаман прокладывал своими сюжетами, рассказами и переживаниями дорогу к организующим возможностям-принципам жизни. Таким образом шаманы оплодотворяют вселенную, все ее уголки и пласты, все ее структурные царства.

Вселенские силы устремлены к сознательности, к таким состояниям, из которых можно путешествовать из мира в мир, из вечности в миры – осознанно. Вот что означают понятия – пробуждение и просветление. Ты теряешь тело, но есть другое тело, и самое главное – есть лик – слепок твоего вечностного «я», по которому сорганизуются вещества, элементы, сущности. Такие достижения уже не раз происходили в истинной истории Земли. Это и есть моменты гармонии и основы всех форм жизни. По таким слепкам моделируются этапы и периоды жизни.

Чтобы добиться высококлассного звучания, нужно создать-перепробовать тысячи инструментов. Звук определенного дерева, определенного метала, голоса птиц, зверей, стрекот насекомых, шелест планет, треск солнц – вселенная насыщена звуками, как попытками отразить вечностную реальность. Человек – это инструмент. Но не только. Он нацелен стать хозяином самого себя. Как? Почему многим не удается? Откуда появляется некая фатальная ограниченность, такая предопределенность, что никакая сила не может ее преодолеть? Как человеку свергнуть в самом себе чуждый разум?

Эти незаданные вопросы я читал во многих, узнавших меня глазах. И какая тоска, какое уныние стояли за этими взглядами. Все упирается в выбор и опыт служения. Все хотят, не зная и не превзойдя этот опыт, попасть в ферзи. Но это невозможно из-за правил самой Игры. И люди вновь делают ошибку несмирения-неслужения, наступая на те же грабли. Алчность вновь забирает их в свой ад или сон. Люди не предпринимают усилий в творчестве, а стремятся преуспеть ничтожно-социально.

Все были императорами и лидерами. Все имели все, о чем только возможно мечтать. Но не все совершали творческие усилия в самопознании.

Даже если вам откроется вечность автостопом, то вы тут же захотите избрать путь самого отверженного изгоя. Вы постигнете, как многое вам было дано, и как самодовольно и капризно вы этим пренебрегали. Стыд и совесть расплющат вас. Вы поймете, отчего первые становятся последними.

Богатый имеет лимузин – и только. Имеет благообразных детей – и только. Имеет поездки на благодатные острова – и только. Имеет дома, бизнес и счет в банке – и только. Он оказывается истинным нищим, обделенным богатствами не обремененной целостной жизни. И его гложет тоска и зависть к богеме, к художникам и поэтам. Он видит через них отражение своей внутренней нищеты. Любой диктатор пытается приручить людей искусства, мудрецов. Он сам становится почетным академиком всех отраслей знаний. Он, словно дешевая тщеславная девица, хочет приукрасить себя яркими побрякушками и нарядами.

Богатый самый нищий человек, запомни это и не имей иллюзий, если образован и речист. Ибо за его словами нет собственного содержания. Нельзя обрести содержания без творческого опыта. Нельзя обрести знаний, даже если жизнь представит тебе тысячи мучений, если тебя и буду пытать ежедневно. Это не тот Опыт. Не внутренний. Это садомазохизм.

Муки и опыт необходимо выражать. И встречались поэты, которые писали на песке, и никому неизвестные являются известнее, чем самые именитые императоры. И одна строка порой искупала заблуждения всех и каждого. Один глоток вечности насыщал на целую жизнь. Как ни странно, но вселенная и жизнь людей созданы ради таких моментов.

Поэтому, если бы ты меня спросил, я бы ответил: сходите с ума в творчестве. Не умствуйте, а выгорайте в творческом экстазе полностью, за пределами всех сил. Если вам заплатят за ваши шлаки, то не обольщайтесь. Лучше, если не заплатят. У вас не будет лишних долгов. Вы же не платите цветам за красоту, а солнцу за свет и энергию. Гармония не связывает себя деньгами.



Прыжки

Мне 25 лет. Мы плыли по Амуру на теплоходе. Были Серёга, моя двухлетняя дочь и ее мать. Вечером в каюте я рассказывал Серёге, как несколько лет назад выпрыгнул из лодки, как плыл, что пережил. Очень чувственно восстановил пережитое.

Ночью мы вышли прогуляться по палубе.

«А если я сейчас выпрыгну, как ты думаешь – выплыву ли я?»

Были ветер, волны и мгла. Я ему стал рассказывать о коварстве амурских вод. Но Серёгу волновало иное – считаю ли я его особым, верю ли я в его исключительность. Так я знаю теперь, но тогда я находился в состоянии умиротворения, и Серёгины претензии лишь раздражали меня.

В Хабаровске я ему прочел рукопись «Психоэмы», и это событие заразило его требованием действий и поступков. Он закис в Хабаровске в бессмысленном существовании. По-видимому, если бы он тогда не прыгнул, его душа бы не сделала скачок в более глубокие слои.

«Так ты не веришь, что я могу выплыть? Ты не веришь в меня?»

Дважды он раздевался и дважды я его останавливал. Если бы он тогда погиб, то его укоризненный взгляд мучил бы меня всю жизнь.

Серёга требовал внимания. Так же поступают обделенные вниманием женщины. Они наносят себе раны, блудят, они ведут себя безобразно, чтобы своим поведением наказать того, кто не уделяет им внимания. Делая больно себе, они делают больно близкому. До чего же это неистребимо!

Я обернулся, когда он вновь разделся и стоял уже у перил. Я подбежал, схватил его за руку, но он вырвал ее и сорвался в темные воды. Я успел заметить, что он всплыл.

«Человек за бортом!» – закричал я, вбежав в капитанскую рубку.

Был первый час ночи.

Теперь вспоминать очень смешно.

Объявили тревогу. «Семён Дежнёв» дал гудки, замедлил ход, и стали спускать шлюпку. Заспанные пассажиры не понимали, что происходит.

Я из конца в конец носился по теплоходу, спрыгнул через борт на карму, пытаясь попасть в шлюпку. Потом стоял с капитаном на мостике и вглядывался в луч шарящего по волнам прожектора. По рации доложили, что шлюпку захлестывают волны. Они искали всего двадцать пять минут. Капитан дал команду: возвращаться шлюпке, а вахтенному следовать заданным курсом. Это был седой, видавший виды на амурских просторах старик-капитан.

Я кричал дико: «Вы не можете так! Вы должны искать!»

Капитан неожиданно подскочил, схватил меня за волосы и пригнул мою голову. Матросы скрутили руки. «В карцер!» – приказал капитан.

По дороге я разагитировал помощника капитана, пообещав не выходить из каюты. В карцер не повели, а утром капитан вызвал подписать «опись вещей утопшего».

Капитан заявил, что сообщил о случившемся в милицию, и что они предпримут мероприятия по поискам (на самом деле он в милицию с теплохода не сообщил). Он очень возмущался записями из блокнота, найденными в чемоданчике Серёги, типа «Брежнев супер-стар».

«Такие вещи про правительство! Это хорошо, что такой человек утонул! Такие люди не нужны советскому государству! Как только возможны такие люди в нашем обществе!»

Он передал блокнот в КГБ. Профессионалы почти всегда вот такие сволочи и дураки, каким бы мастерством они не восхищали и сколько бы лет не прожили. Не обольщайся.

Я всегда говорил Серёге:

«Ты зачем это записываешь? Ты что, не можешь запомнить, что Брежнев супер-стар?»

Но Серёга любил потягаться с властями в блокнотах.

Я потом слышал, что этого капитана никто на Амуре не любил. Он не отдавал Серёге вещи, требовал штраф, с каждым прибытием увеличивая сумму. Я уговаривал Серёгу плюнуть на старые тряпки, но он мечтал заполучить их обратно.

Да, Серёга выплыл. Он всегда был счастливчиком в подобных ситуациях.

Как только шлюпка повернула назад, он почувствовал под ногами дно. Он практически не плыл – его вынесло на песчаную косу, выводящую к острову. Он говорил:

«Шлюпка чуть-чуть не доплыла до меня. И я радовался, потому что больше всего боялся побоев от матросов и позора от пассажиров, что я не выплыл, а меня выловили, как негодяя».

В городе никто не сомневался, что он утонул. Я собрался на почтовом катере возвратиться к месту трагедии – искать то ли тело, то ли голого дикаря в тайге. И только моя мать сказала: «Захочет выплыть – выплывет». Она родилась в тех местах и знала Амур. Отчим предлагал все воспринять за данность. Он не верил, что там можно выплыть.

Серёга позвонил сам, он прибыл на попутном метеоре.

Очень смешно, как его нашли. Ранним утром на остров прибыла моторная лодка с доярками. А Серёга кутался в солому. Он предстал перед ними в трусах и соломе и сообщил, что случайно выпал с теплохода. Развеселившиеся доярки унижали его, говоря: «Ты не случайно выпал, тебя выбросили!» Они ему дали штаны, которые служили грязной тряпкой в лодке. А дебаркадерщик выделил ему рваную телогрейку и шлепанцы. Когда подошел метеор, то матросы даже не спросили у него билет – такой гордый и необычный он имел вид.

В том же гордом виде он предстал и передо мной. Я встретил его на Николаевском пирсе, и он боялся, что я его буду бить. Он пребывал несколько недель в состоянии героя-победителя.

Нас вызывали в милицию к следователю. С подачи КГБ завели дело о хулиганстве.

Серёга ходил в КГБ и требовал вернуть блокноты. Ему сказали, что их никто им не передавал.

«Вы нарушаете конституционное право на личные записи!»

«Это вы должны лучше читать конституцию!» – не выдержал человек в штатском.

В тот период у Серёги утвердилось решение – ехать покорять Москву.

В уголовном кодексе не оказалось статьи за остановку теплохода. А за остановку поезда была. Но корабль не поезд. Интересно, можно ли остановить самолет?

Мы тогда с ним все же попали в милицию за нарушение общественного покоя и за стычку с совершенно отмороженными ментами. Меня посадили в обезьянник. Серёгу ударил один из них, и нам бы досталось больше, если бы не один звонок…

А я вот что скажу – внешний прыжок может спровоцировать и внутренний прорыв. Но вот внутренний прыжок всегда отразится в потребности творить.