Рецензии
Татьяна Гайдай, Евгения Тен, "Так называемая жизнь"
Санкт-Петербург: Аничков мост, 2017
"Так называемая жизнь" составлена из стихотворений двух авторов: Евгении Тен, занявшей четные страницы книги, и Татьяны Гайдай, разместившаейся на нечетных. В теле текста, как сейчас принято говорить, авторство не указано — свериться можно только в содержании. Этот графический прием, или анти-прием, призван, конечно, создать плавную линию повествования, перетекание одной интонации в другую, соединить левое с правым и уравновесить их. Сделать это бесшовно, однако, не удалось. Соседство авторов кажется искусственным, два голоса не сливаются в гармоничный дуэт и звучат самостоятельно даже при объединяющих их сквозных темах.
Проигрывает эта стратегия потому, что тексты Татьяны Гайдай и Евгении Тен находятся на разных уровнях художественной состоятельности: если издать их отдельными книгами, Гайдай потерялась бы, а Тен звенела (если уж думать о показательном парном катании, ее интонационным партнером мог бы быть Виталий Кальпиди). Однако есть в этом дисбалансе и плюс — на незамысловатых текстах Гайдай отдыхаешь от концентрированных текстов Тен: куплет и припев — или противовес, как весьма точно выразился автор предисловия Дмитрий Артис.
Общая точка сборки — авторы эксплуатируют одну и ту же извечную тему "не для меня цветут сады". Впрочем, с совершенно разных сторон: для Евгении Тен это экзистенциальная грусть по поводу своей чужеродности в мире как таковом; для Татьяны Гайдай — печаль по поводу чужеродности в мире некоего лирического объекта, любовного партнера, или же вытесения его из мира собственного: не встраивается, как ни крути.
Что интересно, у Евгении Тен тема инородности порой сужается до темы инородного тела, при этом раскрываясь и вовне, и вглубь (точнее даже было бы сказать: внутрь) и превращаясь таким образом из метафоры в метаболу:
Проигрывает эта стратегия потому, что тексты Татьяны Гайдай и Евгении Тен находятся на разных уровнях художественной состоятельности: если издать их отдельными книгами, Гайдай потерялась бы, а Тен звенела (если уж думать о показательном парном катании, ее интонационным партнером мог бы быть Виталий Кальпиди). Однако есть в этом дисбалансе и плюс — на незамысловатых текстах Гайдай отдыхаешь от концентрированных текстов Тен: куплет и припев — или противовес, как весьма точно выразился автор предисловия Дмитрий Артис.
Общая точка сборки — авторы эксплуатируют одну и ту же извечную тему "не для меня цветут сады". Впрочем, с совершенно разных сторон: для Евгении Тен это экзистенциальная грусть по поводу своей чужеродности в мире как таковом; для Татьяны Гайдай — печаль по поводу чужеродности в мире некоего лирического объекта, любовного партнера, или же вытесения его из мира собственного: не встраивается, как ни крути.
Что интересно, у Евгении Тен тема инородности порой сужается до темы инородного тела, при этом раскрываясь и вовне, и вглубь (точнее даже было бы сказать: внутрь) и превращаясь таким образом из метафоры в метаболу:
разбереди себя, разори
чтобы не несли в тебя глухари
тяжелых гладких своих яиц
чтобы не несли в тебя глухари
тяжелых гладких своих яиц
Или:
Я ложусь на живот, и мне снится, что я самолет.
Дорогие мне люди вошли в меня, как в самолет.
Я их аэро-Ной, мы спасемся. Набрав высоту,
я несу им напитки, но нет никого на борту.
Дорогие мне люди вошли в меня, как в самолет.
Я их аэро-Ной, мы спасемся. Набрав высоту,
я несу им напитки, но нет никого на борту.
Когда инородное не приживается, оно уходит:
есть тысячи причин меня забыть
ушла
пришла
цепочка без начала
взяла тебя — и можно было бы
кричать от этого
но не кричала
(...)
твой заново
журчит велосипед
вода покинет
верхнюю отметку
а из окна с седьмого этажа
уходит дым, не замечая сетку
ушла
пришла
цепочка без начала
взяла тебя — и можно было бы
кричать от этого
но не кричала
(...)
твой заново
журчит велосипед
вода покинет
верхнюю отметку
а из окна с седьмого этажа
уходит дым, не замечая сетку
Логично, что с темой инородности у Евгении Тен связаны близкие мотивы бегства и, как следствие, одиночества:
взахлеб учу чужие языки,
целую сапоги чужим тиранам...
(...)
Мне невдомек, что статус беглеца
уж много лет как снят с меня...
целую сапоги чужим тиранам...
(...)
Мне невдомек, что статус беглеца
уж много лет как снят с меня...
А это уже настоящая декларация:
Так же чисто должно быть в постели, как в сердце моем —
я не помню, кто мне посоветовал этот прием.
я не помню, кто мне посоветовал этот прием.
Одиночество героини Татьяны Гайдай — совсем другое одиночество. Ее переживания гораздо прямолинейнее и сводятся к потребности "любить и быть любимой" (цитата из предисловия) — нечетные страницы книги посвящены вопросам любовно-личного характера.
я стояла на цыпочках
пряча руки в груди
ежась от холода
думая о другом
капли стучали в крышу
ломали дом
капли взрывали голову —
только спать
чтобы не думать:
он не придет опять...
пряча руки в груди
ежась от холода
думая о другом
капли стучали в крышу
ломали дом
капли взрывали голову —
только спать
чтобы не думать:
он не придет опять...
Или:
пишешь слова — впустую слова, звуки
гладишь лицом руки, ласкаешь руки
выжженным лбом тычешься в грудь, в плечи
каждой строкой тянешь в свою вечность
а на другой в гулкой дали третий
рвет тишину, пальцем виски вертит
словно бы вдруг он весь из себя вышел
все потому что он лишний там, лишний
гладишь лицом руки, ласкаешь руки
выжженным лбом тычешься в грудь, в плечи
каждой строкой тянешь в свою вечность
а на другой в гулкой дали третий
рвет тишину, пальцем виски вертит
словно бы вдруг он весь из себя вышел
все потому что он лишний там, лишний
Пазл счастья не складывается ни у героини Гайдай, ни у героини Тен. Их перекличка — это хроника несовершенств, что, собственно, и отражено в названии "Так называемая жизнь". Стихотворения обоих авторов действительно, как ориентирует читателя Дмитрий Артис, суть "части одного пейзажа". Точнее, искусственно составленного натюрморта: неестественность, разнородность, несовершенство как прием, и от этого градус отчаяния только растет.
Обобщая, можно сказать: обе части сборника сводятся к теме разъединенности. У Татьяны Гайдай — с человеком, а у Евгении Тен — с миром; мы видим еще один пример скольжения сквозного сюжета от микрокосма к космосу. Таким образом, проект склеивает интересная концепция, дающая этому литературному партнерству право на существование.
Обобщая, можно сказать: обе части сборника сводятся к теме разъединенности. У Татьяны Гайдай — с человеком, а у Евгении Тен — с миром; мы видим еще один пример скольжения сквозного сюжета от микрокосма к космосу. Таким образом, проект склеивает интересная концепция, дающая этому литературному партнерству право на существование.
Евгения ДОБРОВА