Мы едем на Ржевский полигон, что в Ленинградской области, где в декабре 1937‑го, возможно, оборвалась земная жизнь "Русского Леонардо" — священника Павла Флоренского и других Соловецких узников.
День зимний короток, а я вместе с тремя родственниками "врагов народа", среди которых внук отца Павла — профессор Павел Васильевич Флоренский, всего-то на один день и приехал из Москвы, чтобы почтить память погибших семь десятилетий назад.
Поэтому наш автобус, который любезно предоставила нам школа народного искусства святой царственной мученицы Александры Фёдоровны, где сегодня изучается духовное наследие отца Павла Флоренского, едет без остановок.
Но так уж, видно, было угодно судьбе, что мы почтили в этот день и память жертв Ленинградской блокады.
Слева от шоссе, нежданно для нас, вдруг возникла в окнах автобуса, словно до боли знакомые кадры документального кино, — легендарная Дорога Жизни.
На возвышенности, вопреки суровой зиме, тянулся к солнцу "Цветок жизни", оправдывая изображенные на его каменных лепестках и лицо улыбающегося мальчика, и слова знаменитой песни: "Пусть всегда будет солнце…".
Рядом с этим памятником — плита с надписью: "Во имя жизни и против войны. Детям — юным героям Ленинграда 1941–1944 годов".
В нашем автобусе — минута молчания, во время которой словно истончается грань между прошлым и настоящим.
Скорбно склонились в почетном карауле у мемориала белоствольные березы. На их голых стволах алеют капельки крови.
Неужели лучи неяркого солнца в этот декабрьский день в самом деле проникли из настоящего в прошлое, высветив на березах страшные зарубки от мин и снарядов — и по сей день живые, кровоточащие раны?!
Приглядываюсь…
Да это же пионерские галстуки!
Символизируя связь поколений, они повязаны на голых стволах берез, словно на худющих ребячьих шейках.
Повязаны их нынешними ровесниками из питерских патриотических клубов в память о недетском мужестве, стойкости юных ленинградцев.
Повязаны в благодарность взрослым, до конца боровшимся за жизнь каждого ребенка блокадного Ленинграда…
Да, одни дети, которых, спасая, вывозили по Дороге жизни на Большую землю, стали взрослыми, спустя годы приезжают сюда сами. Или, выполняя родительский наказ, побывали здесь хоть раз в жизни их дети и внуки.
Другие так и остались маленькими, беззащитными в том роковом минувшем.
В состав знаменитого мемориального комплекса, сооруженного в 1968–1975 годах Ленинградским Пионерстроем совместно со строителями Главленинградстроя здесь, на третьем километре, Дороги Жизни, входят также аллея Дружбы и траурный курган "Дневник Тани Савичевой", состоящий из восьми стел — страниц ее блокадного дневника.
— Здравствуй, Таня! — мысленно обращаюсь к ставшей бессмертной благодаря советскому патриотическому воспитанию девочке из вечности. — Мы ведь писали о тебе и твоих сверстниках сочинения в школе, говорили на классных часах…
Вот и встретились!

Когда началась Великая Отечественная война, Тане шел второй год. Всю блокаду — с первого до последнего дня — она находилась в Ленинграде вместе с мамой Александрой Николаевной Константиновой. Тогда девочка мало что понимала в жизни, но в памяти у нее остались разрывы бомб и их жуткий свист.
Отец Тани — Владимир Евгеньевич Шульц — из российских немцев. Он был ученым. То ли из-за происхождения, то ли по состоянию здоровья на фронт его брать не хотели.
А ему, как и многим другим согражданам, так хотелось поскорее приблизить нашу Победу! Владимир Шульц покинул на время, как он считал, науку и стал работать на кирпичном заводе в одном из пригородов Ленинграда. Через несколько месяцев в семью пришла похоронка.
Таня была чуть ли не единственным ребенком на Васильевском острове. Вдвоем с мамой они жили в типичном ленинградском доме с двором-колодцем. Девочку неоднократно пытались забрать в эвакуацию, но мама была категорически против:
— Если я погибну, то дочь вместе со мной.
Жили трудно, как и все ленинградцы во время блокады. В те трудные дни у Тани появился приемный отец — Георгий Григорьевич Смирнов. Он был морским офицером, служил в Кронштадте и по долгу службы бывал в Ленинграде. Его большая любовь и забота спасли их семью.
Над замкнутым двором лишь в ясную погоду был виден просвет неба. Что самое удивительное, их дом каким-то чудом уцелел. Как и в других домах, в нем были закрыты все окна. В большинстве зданий они были разбиты, а здесь, представляете, стекло целое! Это какая-то загадка, что-то совершенно невероятное!
Мама у Тани была верующая. Но в то время икону семейную, Казанской Божией Матери, конечно же, не в красном углу держала, а прятала где-то в квартире. Она показала ее украдкой Тане лишь после войны.
И вот — долгожданная Победа. Таня стоит на подоконнике — это особенно врезалось в ее память, — и они с мамой радуются салюту.
Второй Тане Господь даровал долгую жизнь. Скончалась она в Москве в 2018‑м. Композитор, пианистка, заслуженный деятель искусств России, кавалер ордена Дружбы, лауреат всесоюзных и международных конкурсов, профессор Московской консерватории имени П. И. Чайковского Татьяна Георгиевна Смирнова награждена знаком "Житель блокадного города", медалями "В память 300‑летия Санкт-Петербурга", "В честь 60‑летия полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады", "60 лет победы в Великой Отечественной войне 1941–1945".
Спустя многие годы после войны, когда она была на гастролях в Санкт-Петербурге, Татьяна Георгиевна зашла в свой дом, в квартиру, где сейчас живут научные работники — сотрудники Русского музея, — она испытала сильнейшее эмоциональное потрясение.
Татьяной Смирновой создано множество сочинений, связанных с Великой Отечественной и ленинградской блокадой. Среди них — оратория о детях блокадного города "Посвящение Ленинграду" на стихи нескольких поэтов, в том числе Александра Межирова, у которого есть поэма "Дети на ладожском льду".

…Две Тани — две разных судьбы. Вечная память!