Книжно-Газетный Киоск


Эссе



Евгений СТЕПАНОВ



ГЕННАДИЙ АЙГИ: МИР САМ ПО СЕБЕ

I


С Геннадием Николаевичем Айги, царство ему небесное, меня познакомил в конце прошлого века, точнее, в декабре 1999 года, мой друг и литературный наставник Сергей Евгеньевич Бирюков. Я тогда начал издавать журнал «Футурум АРТ», и Бирюков в один из своих приездов в Москву взял меня с собой в гости к Айги. Я хотел пригласить к сотрудничеству и Геннадия Николаевича.
Народный поэт Чувашии, лауреат всех мыслимых и немыслимых премий, он жил вместе со своей второй супругой Галиной Борисовной Куборской-Айги недалеко от подмосковной станции «Красный строитель», в небольшой двухкомнатной, напрочь заваленной книгами квартирке. В кирпичной пятиэтажке.
Геннадий Николаевич оказался веселым, словоохотливым бородачом в валенках.
К журналу «Футурум АРТ» Айги отнесся с огромным вниманием и все время повторял — «футурум», «футурум». Геннадий Николаевич надарил мне уйму всевозможных книг (по футурологической тематике журнала), обещал всяческое содействие.
Речь зашла о поэзии. Я спросил у Айги, кого он считает лучшими современными поэтами.
Айги ответил, что во время советской власти не появилось ни одного.
— Но все-таки, наверное, Слуцкий, Глазков? — предположил Бирюков.
— Да, да, — конечно, — неожиданно быстро согласился Айги. — Володя Соколов еще, Ксения Некрасова, Твардовский. А вообще, мои поэты — это, конечно, Хлебников, Маяковский, Елена Гуро, Василиск Гнедов, Божидар…
Заговорили о «PR» в литературе, Геннадий Николаевич вспомнил книгу Эммы Герштейн, в которой показан неприглядный моральный облик Мандельштама.
— Ясно, что Мандельштам — не очень хороший человек, — заметил Айги, — но поэт первоклассный, против этого не попрешь. Ахматова поэтесса слабая, но она была блестящим имиджмейкером, которая умело внедряла в сознание мысль о двух гениях в русской поэзии — о Мандельштаме и ей самой.
Когда мы прощались, Геннадий Николаевич обнимал меня и Бирюкова и приговаривал: «Футурум, футурум».
Потом мы общались долгие годы. Это было замечательное время… Я постоянно записывал мысли, которые озвучивал Геннадий Николаевич.


II


Помню, он мне говорил:
— Подражателей очень много. Очень много людей, которые знают поэтическую систему Менделеева. А поэтов мало, единицы. Поэты — это те, кто выходят за рамки. Целан, Серенберг, Холин, Файнерман…


III


2004 год. Геннадий Айги звонит Юрию Милорава. Юра рассказывает ему о том, что в «Новом мире» (№ 8, 2004) назвали статью «Эпос Айги», опубликованную в журнале «Футурум АРТ», апологией мнимого. Геннадий Николаевич молчит. Потом начинает рассказывать о себе:

— А мы сейчас в деревне живем, собираем малину, чернику… Иногда стихи сочиняем — занимаемся созиданием немнимого…

Отшутился. Но, конечно, переживал.


IV


2004 год. Едем в поезде из Чувашии в Москву. Айги, Милорава, репортеры… Красавица-журналистка из Франс-Пресс Мариэль Еде спрашивает у Геннадия Николаевича, кто из русских поэтов у него самые любимые.
Ответ неожиданный:
— Лермонтов и Анненский.

То есть пристрастия Айги менялись. Он любил не только авангардистов…


V


2002 год. Айги пригласил меня на концерт своего сына Алексея.
Алёша поразил. Он обращается с душой слушателя, как великий Зидан с футбольным мячом. Делает что хочет. Алёша — настоящий шаман от музыки.
После концерта я сказал Айги:
— Геннадий Николаевич, теперь я точно знаю, что Вы великий человек…

Он заулыбался.


VI


Атнер Хузангай рассказывал. «Начало семидесятых. Я первый раз иду в гости к Айги. Приезжаю. Дверь раскрыта. Хозяев нет. На стенах — картины: Зверев, Вулох, кто-то еще. Заходи — бери. А в углу в кроватке лежит маленький ребеночек. Я подошел к нему. Он запищал. Я побежал в магазин и купил молока. Ребенок попил и успокоился.
Вскоре пришли родители. Они уехали срочно по какому-то делу…»

А ребенок теперь вырос. И стал знаменитым музыкантом Алексеем Айги.


VII


Айги:
— Есть этот свет, есть тот, а есть Токио.

Он был в Токио два раза.


VIII


2004 год. Едем в автобусе на Родину Айги, в деревню Шаймурзино.
Поэт Арсен Мирзаев спрашивает у художника Игоря Улангина:
— Далеко еще?
Игорь отвечает:
— Сорок два.

Оба добродушно улыбаются.


IX


2004 год. В райцентре Батырево (деревня Шаймурзино в этом районе) много пили за здоровье Айги. Произносились тосты. Я тоже сказал. На чувашском языке. Привожу дословный перевод.
Пусть будет улица Айги при жизни поэта.
Все зааплодировали.
Я не знаю чувашского языка, однако несколько лет учился в Чебоксарах, в университете, на экономическом факультете, одну фразу запомнил, ее в республике все время повторяют в троллейбусах. Следующая остановка…

Заменить одно слово на другое не сложно.


X


Толпы необразованных людей пишут бесцветные, одинаковые верлибры.
— Наш вождь, — кричат они, — это Айги.
Читаю работу профессора-стиховеда Юрия Орлицкого. Он доказывает: в основе творчества Айги лежит силлаботоника.


XI


В Батырево выходит районная (бывшая партийная) газета. Она называется «Авангард».


ХII


Айги был как ходячая энциклопедия. Мы разговаривали о Кьеркегоре (его любимом философе), Мандельштаме, Ахматовой, Кручёных, Пастернаке, Бурлюке, Харджиеве, Холине, Сапгире, Всеволоде Некрасове, Твардовском, Губайдулиной, которая, кстати, писала песни на стихи Айги, Чувашии, политике.


ХIII


Нередко дома у Айги мы говорили о Евтушенко. Галина Борисовна Айги, супруга поэта, меня журила:
— Зря ты, Женя, Евтушенко и Асадова в своей статье в «НГ» поставил в один ряд. Все-таки это поэты разного уровня.
Я злобно возражал:
— Правильно… Асадов лучше. Я даже однажды у него просил стихи для публикации, приезжал к нему домой. Он в своей наивной простоте и назидательности хотя бы чист и непосредственен. Он первороден, как грех. Но, по сути, они с Евтушенко похожи. Они оба назидательные повествователи.
Галина Борисовна не сдавалась:
— Я к Евтушенко не равнодушна, он нам помогал, когда мы совсем бедствовали. Просто приходил и давал деньги.
— Как человек и литературный деятель Евтушенко, конечно, замечательный. Он и мне помогал. Однажды, лет двадцать назад, заплатил за меня в ресторане ЦДЛ.
Айги в этой дискуссии принял мою сторону:
— Женя прав. И он сейчас говорит не о человеческих качествах, а о поэзии. А это разные вещи.

…Проши годы, я понял, какой я был дурак. Все прекрасны! И Евтушенко — тоже.


ХIV


Айги очень любил Францию. Дружил и переписывался с выдающимися деятелями французской культуры — Антуаном Витезом, Ивом Бонфуа, Пьером Эманюэлем, Рене Шаром, Леоном Робелем и многими другими. С литинститутских времен изучал французский, но говорить на этом языке стеснялся, во всяком случае в нашем с Юрой Милорава присутствии — знал, что мы — франкофоны, выпускники иняза.


ХV


Круг общения Айги в последние годы был, на мой взгляд, достаточно узкий. Москвичи Саша Макаров‑Кротков и Стела Моротская, Татьяна Грауз, Евгений Даенин, петербуржец Арсен Мирзаев, чебоксарцы Атнер Хузангай и Игорь Улангин. Очень любил Сергея Бирюкова. Ближайшим его товарищем был поэт Юрий Милорава. Ему Геннадий Николаевич звонил почти ежедневно, они разговаривали о стихах и о бытовых проблемах. Юра всегда помогал Айги.


ХVI


С поэтами своего возраста Айги общался редко. Хотя он по возрасту — «шестидесятник». Учился вместе с Ахмадулиной в Литературном институте, она, кстати, переводила его стихи. И даже печатала их в советское время в «Новом мире».
Толстые журналы Айги в последнее время не читал.
— У меня к ним пропал интерес, — говорил Геннадий Николаевич.
Это усугубилось после того, как в одном из «толстяков» начали «подправлять» стихи поэта.
А вот мои неказистые, тоненькие журнальчики — «Футурум АРТ», «Дети Ра» и «Зинзивер» — Айги, как это ни странно, любил.
О «Футуруме» он так написал на маленькой бумажечке, которая у меня сохранилась: "Футурум АРТ" — это новая простота в искусстве, исходящая из всей полноты и сложности современности».


ХVII


У меня сохранилось несколько автографов Айги на книгах. Это, безусловно, тоже стихи. Стихи Айги.


* * *


12 декабря 1999

— и: милому Женечке —
памяти — всех — нас:
сегодня же — будущих! —


Сердечно — Айги

(На книге «Памяти музыки —
К 200‑летию со дня рождения Франца Шуберта
Руссика — Лик Чувашии,
Шубашкар‑1998)


* * *


нашему дорогому Жене — Степанову
от имени чувашских бельманистов
14 декабря 2003 Айги

(Надпись на альбоме «Бельман в чувашском застолье» ко Дню Бельмана в Чебоксарах 5 апреля 2002 года, Чебоксары, 2002)


* * *


Вот последний — непонятный мне! — автограф, который он мне дал на своем литературном вечере в салоне «Классики ХХI века».

Поклон — хозяину
многих сфер (Жене)
(даже песенных)


07–12–2004

(На книге Геннадий Айги. Страницы дружбы: 7 стихотворений. Шубашкар/Чебоксары, 2006)

Много автографов поэта сохранил Юрий Милорава. И сейчас с его любезного согласия мы часть из них воспроизведем.
(Даты и др. — приводятся в авторской транскрипции. — прим. Юрия Милорава).


* * *


Юре
…некоторые волны-голоса-очертания
немного — того же
Говора-Распева…
Сердечно
Айги


26 03 2001

(надпись на альбоме-каталоге «Мир этих глаз‑2», Чебоксары 1997)


* * *


28 2000
Y

Юре —
Милорава —
любя
его т о н к и й труд… —
сердечно —
Айги

(надпись на книге «Поклон пению‑2», Париж, Николай Дронников, 2000)


* * *


8 сентября 2001

в мир — Юры
— Милоравы
с братским объятием
Г А

(надпись на книге «Мир Сильвии», издательство «А и Б», 2001)


* * *


21 2002
08

и
Юре —
с любовью! —
(таванла = луганла) —
Айги

(надпись на книге «Поклон пению-3»,
Париж, Николай Дронников, 2000)


* * *


(Кое-что из российского
бельманизма)
Второе издание (первое было в 1997 году)

(надпись на книге «Ветер по травам»,
Чебосары, «Free poetry», И. Улангин, 2004)


* * *


Юра дорогой пусть будет у тебя
и это
…такие (скажем) снега…
багодарно
Айги
30 мая 2001

(вспоминается Б. Л. …)

(надпись на книге «Снег в старом квартале Москвы», Париж, Николай Дронников, 2000)


* * *


                 я
              л
            а
          р
         в
       е
     ф      9
           9
8       9
1       1

Юре — с любовью, —

с п а с и б о
з а  ч у д е с н у ю,
н е о т м е н и м у ю
книгу! —
обнимаю! — Айги

(надпись на книге «Памяти музыки», Чебоксары, Руссика-Лик Чувашии, 1998)


* * *


2 Y1 97
о, а! — о, Юра нашелся!

обнимаю!
Ай.

(надпись на книге «Тетрадь Вероники»,
Москва, «Гилея», 1997)


* * *


25 марта 2004

Юре другу на концерте Алеши

С любовью
Айги

(фиксация)

(надпись на книге «Все дальше в снега»,
М., Музей В. Сидура, 2004)


* * *


дорогой Юра
с тобой
всегда
так хорошо разговаривать! —
будь — являйся — появляйся!


сердечно:
Айги


17 июня
1993 (перед Финляндией)

(надпись на книге «Здесь»,
М:, «Современник», 1991)


* * *


10 мая 2003

Юра, вот тебе
и сон, и свет.
Твой, с любовью, Айги.

(надпись на книге «Сон-свет»,
Париж, Николай Дронников, 2000)


* * *


а Юре такой двойной самиздат
с любовью
Айги


17 февраля 2001

(надпись на книге «Айги»,
Париж, Николай Дронников,1998)


* * *


9 2001
11

Юре
Много много
в о р о н
сердечно
Айги

(надпись на книге «Слово‑ворона»,
Париж, Николай Дронников, 1996).

В этих автографах — естественный поэтический стиль поэта. Эллипсы, своя пунктуация, свое отношение к миру и человеку.


ХVIII


Айги был плоть от плоти своего народа — чувашского. Этот народ очень трудолюбив, талантлив, он волею судеб оказался между двух культур — православной русской и мусульманской татарской. Так и Айги был между, на стыке культур.


ХIХ


При всей своей внешней надмирности Айги был достаточно хватким человеком, блестящим организатором. Он сразу определял — кто сможет помочь делу, а кто нет. То, что он успел сделать, поражает. Он подготовил антологии французских, венгерских, чувашских поэтов… Он (при всей его гонимости) умудрялся договариваться и с Западом, и с Россией. Антология французских поэтов на чувашском языке вышла в Чебоксарах, когда Айги было 35 лет. У него уже было мировое имя.
А после Перестройки (в 1994 году) Айги стал Народным поэтом Чувашии.


ХХ


Айги не любил, когда его называли авангардистом. Он себя таковым не считал.


ХХI


Терпеть не мог, когда его сравнивали с Целаном. Влияние этого поэта на свое творчество отрицал, хотя оно, конечно, есть.


ХХII


Обожал путешествовать. В последние годы он объездил полмира, много раз бывал в Германии, Франции, Америке, Швеции…


ХХIII


Когда вспоминал о Берлине, говорил:
— Мы с Галей там жили целый год как в раю. Прекрасные условия, общение с друзьями.

В Берлине у него был замечательный товарищ, поэт-переводчик Вальтер Тюмлер.
По рекомендации Айги я в своем издательстве издал книгу стихов этого поэта в переводе Галины Куборской-Айги. Тюмлер меня потом сердечно благодарил в Берлине за эту книжечку.


ХХIV


В доме у Геннадия Николаевича всегда было много веселья, радости. Галина Борисовна прекрасно угощала гостей (мы всегда приезжали с Юрой Милорава). Мы рассказывали друг другу разные байки. Однажды Галина Борисовна вспомнила:
— Поэт Иван Жданов приехал в Данию. Видит: в самых разных местах — вывески Кьеркегор. «Надо же, — подумал поэт, — какая культурная нация. Все чтут Кьеркегора». Жданов не знал, что Кьеркегор — это по-датски кладбище. Если делать кальку, Серен Кьеркегор — это Серен Кладбищенский.


ХХV


Мне Айги звонил довольно редко. Только по делу. Например, у него возникли проблемы с версткой книги в издательстве «Прогресс-плеяда». Позвонил, спросил, сколько будет стоить.


ХХVI


Айги консультировал меня по всем литературным проектам. Когда я задумал делать 10‑томную антологию современной русской поэзии, он очень вдохновился. Надарил новых книг. Дал почитать 3‑томную антологию русского лиризма, которую составил Вячеслав Васин. Очень ее хвалил, хотя там собраны отнюдь не авангардные стихи.


ХХVII


Творческим удачам других поэтов очень радовался. Помню, подарил ему книгу поэтессы из Саратова Эланы «Суфлеры из небесной будки».
Ему понравился дизайн сборника и два стихотворения — «Когда жалеешь кого-то,/ выражаешь недоверие БОГУ» и «Мне приснилась очередь к смерти:/ все с узлами,/ а я с книгой».
Он то и дело повторял: «Замечательно, замечательно!»


ХХVIII


Из моей книжки «Разные жанры жары» отметил два стихотворения. Они не очень длинные.


ЭПОХА


И зло тягается со злом


* * *


молодая седая прекрасная


ХХIХ


Айги любил кино. Восхищался фильмом «Время жатвы» Марины Разбежкиной. Это первый игровой фильм Марины, но он действительно безукоризнен. Разбежкина — наследница по прямой Тарковского и Параджанова. Фильм высокий и трагический. О чувашской деревне 50‑х годов прошлого века. Особенно потрясает финал — когда из дома выносят вещи старых хозяев (личные фотографии, переходящее красное знамя, полученное за каторжный труд на полях, большой советский телевизор, на который копили, откладывая по копейке…). Все, что было для них дорого, бесцеремонно вышвыривается на улицу.

Разбежкина ранее сняла документальный фильм об Айги. Он его очень ценил.


ХХХ


Геннадий Николаевич очень переживал из-за резких статей в свой адрес. Конечно, расстроился из-за грубого пасквиля в «Литературной газете» Вячеслава Куприянова (накануне юбилея), переживал из-за нападок в «Новом мире».


ХХХI


Когда раньше выходили мои книжонки, я знал, кому их подарить. Татьяне Бек, Геннадию Айги… Потом по телефону шел разбор по гамбургскому счету. Немножко хвалили, сурово ругали… Говорили по существу.

Кому дарить сейчас?


ХХХII


Никогда не забуду последний литературный вечер Айги. Он прошел в Москве, в салоне Елены Пахомовой «Классики ХХI века». Айги читал превосходно. Зал был полон. Люди все понимали. Пришли проститься.


ХХХIII


Геннадий Айги скончался 21 февраля 2006 года в Москве на 72-м году жизни.
Накануне, в четверг, мы были с друзьями (Юрой Милорава и Таней Грауз) у него в больнице. Галина Борисовна разрешила нам поговорить пять-десять минут.
Айги обрадовался нам. Мы обняли его и поцеловали.
Мы рассказали нашему старшему великому другу о работе над сборником статей, посвященных его творчеству. Сообщили ему, что он награжден премией журнала «Дети Ра». Успели. Больной Айги улыбнулся, похлопал в ладоши. Обрадовался, как ребенок.
Я рассказал ему, что вышел сборник сочинений лауреатов премии Андрея Белого, в котором напечатана замечательная подборка стихов Айги, составленная его другом Арсеном Мирзаевым.
Он улыбнулся. И сказал, что этот сборник у него есть.
Галина Борисовна прочитала в высшей степени прекрасное и поэтическое письмо Акимицу Танаки, которое он прислал Геннадию Николаевичу. Айги разрешил его напечатать.
Потом сказал, что в готовящемся в издательстве «Вест-Консалтинг» сборнике о нем есть хорошие материалы. Попросил Галину Борисовну принести на следующий день 10 листочков хорошей бумаги. Он хотел писать стихи. И диктовать письма друзьям.


ХХХIV


…Я написал много стихов, посвященных Айги и его памяти.


* * *


поэзия — как — молчание
молчание — как — поэзия


* * *


шепот травинки-Айги
услышанный почвой


ПАМЯТИ ВЕРЛЕНА И АИГИ


зрелость: violons de l’autaumne
старость: снега


* * *


дерево Кропивницкий
падают плоды

дерево Бродский
падают плоды

дерево Айги
падают плоды

и плодов пруд пруди

а новых деревьев нет
увы


* * *


Целан, Файнерман и Айги встретились.
И не могут наговориться.


ХХХV


Айги в русской поэзии сделал невероятное — показал, что поэзия многообразна, нелинейна. Каждая его строка — непредсказуема, в его стихов нет заданности и запрограмированности. Чувашский самородок стал фактом русской поэзии.


ХХХVI


На мой взгляд, вершина Айги — это его текст «Поэзия-как-Молчание» (разрозненные записи к теме), напечатанный в журнале «Дружба народов», в № 3 за 1996 год.
Там есть такой фрагмент:
«Мои строки — лишь из отточий. Не "пустота", не "ничто", — эти отточия — шуршат (это "мир — сам по себе")».
Айги — это мир сам по себе.

1999–2019


Евгений Степанов — поэт, прозаик, публицист, издатель. Родился в 1964 году в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Печатался в журналах «Знамя», «Дружба народов», «Наш современник», «Нева», «Звезда», «Урал», «Арион», «Интерпоэзия», «Юность», «День и Ночь», «Волга» и во многих других изданиях. Автор нескольких книг стихов и прозы. Живет в Москве и поселке Быково (Московская область). Главный редактор журнала «Дети Ра» и портала «Читальный зал». Лауреат премии имени А. Дельвига и премии журнала «Нева».