Книжно-Газетный Киоск


Надежда Рафаилиди
эстрадная и джазовая певица,
лауреат международного джазавого фестиваля,
автор и продюсер творческий проектов,
член Московского общества греков с 1994 года

Говорить о человеке «был» всегда тяжело, кем бы он тебе ни приходился, тем более, если ты его знал — он был твоим родственником, близким человеком, другом…
И вот однажды это произошло… Внезапно… Неожиданно… И со временем, не сразу, пришло понимание, что телефон в записной книжке под именем «Христофор Васильевич Триандафилов» — это не его зычный голос на другом конце провода, голос с чеканными фразами, который не спутать ни с какими другими — это только номер телефона и твоя память об этом человеке…
В 2018-м году Надежда Николаевна Кузнецова, моя дорогая подруга, с которой мы познакомились в далёком 1994 году, начала писать книгу о Христофоре Васильевиче — об интересном человеке, обладателе энциклопедических знаний, большой личности с яркой творческой судьбой — кинооператоре, режиссере, художнике, писателе. Она предложила и мне написать о нём свои воспоминания, чтобы включить их в книгу.
Когда Надежда Николаевна году в 95-м познакомила меня со своим любимым человеком Христофором Васильевичем, я отметила для себя, во-первых, что они очень гармоничная пара и, во-вторых, что это две яркие творческие личности, которые на первый взгляд очень разные и, тем не менее, очень похожи между собой. Не удивительно, что и Христофор Васильевич стал моим другом.
Я не сразу смогла начать писать о нём — не знала, как подступиться к этой непростой теме. Тем более, зная требовательность в работе, с которой Христофор Васильевич относился к себе и другим, помня о его нелюбви к многословности и любви к лаконичности выражения своих мыслей — я понимала, что стиль изложения моих воспоминаний должен соответствовать этой высокой планке.
В 2007-м году, когда Христофор Васильевич предложил мне участие в работе над фильмом о Гаврииле Харитоновиче Попове в качестве музыкального редактора — я читала его тексты к фильму, присутствовала в студии на озвучивании закадрового текста, который он записывал сам, и видела, с какой кропотливостью он работает, как обдумывает каждое слово. По вопросам выбора музыки разногласия у нас иногда бывали, но я понимала, что он как режиссер видит свой фильм уже законченным — единым целым, поэтому осознавала, что моё гармоничное участие в совместной работе — это только предложения по выбору музыки, мои идеи и конструктивные комментарии. Это понимание сделало наше сотрудничество спокойным и плодотворным.
Совместная работа над фильмом была уникальным временем, позволившим больше общаться, параллельно обсуждать и другие творческие темы, например, его сказки, которые он писал, картины, которые он создавал и многое другое. Он подарил мне несколько своих брошюр в это время, многое рассказывал о своих работах, о себе.
Некоторые люди из общего круга знакомых считают его человеком бесспорно талантливым и успешным, но в то же время, в определённых ситуациях, жестким, требовательным, бескомпромиссным. Тем не менее, почему-то в общении со мной он эти качества как-то заостренно не проявлял. У меня было ощущение, что моё мнение ему интересно, хоть он иногда и считал его «мягче, чем необходимо», не знаю… Иногда, мое мнение по какому-нибудь вопросу было однозначным и даже более принципиальным, чем он ожидал. Между нами было уважение друг к другу, человеческое понимание и дружеское участие, поэтому разногласия не воспринимались как высокая гора или непроходимый лес на дороге нашего дружеского взаимодействия.
Надежда Николаевна в это время жила в Новороссийске с мамой, и поэтому общение с ней было только по телефону. Её недоставало, и поэтому общались мы часто.
Еще задолго до её отъезда, в конце 90-х на совместных домашних посиделках у неё в Балашихе или у Христофора Васильевича в Строгино — было всё очень живо, творчески. Это были не только добрые застолья с беседами, но и песни под пианино и гитару. На пианино и гитаре играл Христофор Васильевич, и Надежда Николаевна вместе с ним прекрасно пела, со своим неповторимым вдохновением! Кроме творческих домашних вечеров это были и просто уютные ужины с каким-нибудь совместным делом, например, с приготовлением яблочного варенья, свидетелем которого я была однажды у Христофора Васильевича в Строгино. Варенье получилось очень вкусным и, конечно, хлебосольные хозяева не отпустили меня домой без тёплой и ароматной баночки.
Иногда, в холодное время года, он мне говорил во время наших творческих встреч, да и просто в разговорах по телефону: «Обязательно носи тёплые носки, ты не должна простывать, береги свой голос!»… Мне были всегда приятны эти слова — они были наполнены заботой. Он любил угостить, прерваться на перерыв во время работы — с чаем или кофе, с обязательным свежим сыром и сладостями. Христофор Васильевич не давил темпом, какой бы работой мы с ним ни занимались, поэтому чаёвничали мы часто.
Возвращаясь к теме его требовательного характера, хочется отметить, что я ощущала в палитре его кажущейся порой брутальности, много красок, говорящих о его не бросающейся в глаза нежности и романтичности, трогательности. Это было видно и чувствовалось в его картинах, в его литературных работах, фотографиях и кадрах, которые он снимал. Это читается, на мой взгляд, в фильмах, которые им созданы, в контекстах, которые звучат со страниц и с экрана. Когда он мне показывал рабочий материал фильма о Гаврииле Попове в 2007-м году, он обращал моё внимание на удачные, на его взгляд, места в фильме, удачный монтаж кадров и звука, на любопытные кадры, с его точки зрения, и на забавные места. Особенно ему нравился момент, когда в каком-то ассоциативном ряду кадров в сочетании с музыкой медведь лапой ловил рыбу. Когда он мне показывал этот фрагмент и спрашивал, как я его нахожу — у него, несмотря на зрелый возраст и серьезность занятия, было лицо мальчишки. Это было приятное и неожиданное преображение знакомого лица и говорило о его энергетической наполненности, свежести восприятия жизни. Это и было так.
Когда он показывал мне фотографии, сделанные им в Кастальской купели — прекрасные кадры красивейшей природы — он замолкал и погружался в себя. Фотографий было много и, несмотря на это он медленно изучал их, возвращаясь к одним и тем же снова и снова. Я сидела рядом, смотрела на большой экран монитора его компьютера, на него. Его комната-кабинет, наполненная большим творческим содержанием — в книгах, пленках, кассетах, рукописях, фотографиях, как бы становилась затемненным объектом, таким, каким видишь зрительный зал со сцены во время представления. Христофор Васильевич всегда перед просмотром фотографий включал настольную лампу. Освещенным местом, в фокусе его внимания и его интереса был только монитор компьютера, на котором в полной тишине или под музыку, часто греческую, кадры изумительной природы сменяли один на другой… Он смотрел на них не отрываясь, о чем-то думал, иногда улыбался, иногда как-то комментировал, и в стеклах его очков отражались то озеро, то изумительные пейзажи, то цветы, то деревья, то небо в облаках, то поляны и клумбы, залитые солнцем, и казалось, что это кадры из его новых фильмов, которые уже рождаются в его богатой творческой душе. Основа фамилии Триандафилов — слово «trifntafil», что в переводе с греческого означает «роза», и мне кажется, что он чувствовал какое-то своё родство с этим цветком, с цветами вообще. Казалось, что их краски оказывают на него магическое действие, которое он переносил на свои картины, в которых природа, пейзажи были частыми сюжетами.
Мы с Надеждой Николаевной часто говорим о Христофоре Васильевиче. Встречи, посвященные просмотру его фильмов, воспоминаниям о нём всегда объединяют и собирают вместе его друзей и близких. Его творческие работы не устаревают. Они интересны, глубоки и наполнены смыслами, наполнены его знаниями, профессионализмом, его душой и старанием и, конечно, они отличаются четкостью формы — ведь Христофор Васильевич Триандафилов очень ценил лаконичность. А мы — его друзья и почитатели его таланта — очень ценим его!

6 января 2019, Москва