Книжно-Газетный Киоск


Мемуары



Елена ЛИТИНСКАЯ



ПРАЖСКАЯ РАПСОДИЯ


Все это произошло так давно, словно не со мной, а если и со мной, то в той, другой жизни, когда я была миловидной девятнадцатилетней девушкой, только-только перешедшей на второй курс филфака МГУ, где на славянском отделении изучала богемистику.
Для не сведущих, слово "богемистика" происходит от слова "Богемия" (не богема). Богемией называли историческую область в Центральной Европе, занимавшую западную половину современного государства Чехия. А богемистика — это междисциплинарная гуманитарная дисциплина, изучающая чешский язык и литературу, а также чешскую историю и культуру.
Словом, моими основными предметами были чешский язык и чешская литература. Почему и каким ветром меня занесло в эту область? Я с детства знала и любила разговорный польский (моя мама родилась в Польше) и хотела поступить в польскую группу. Но в тот год набора на польский язык не было. Только чешский. Близкая подруга моей мамы Н. Ш. к тому времени уже была известной переводчицей с чешского и словацкого языков. Ее веское слово в защиту чешского языка явилось решающим фактором в моем выборе. Вот так и получилось, что я стала изучать богемистику.
Чешский язык мне нравился своей напевностью, и я бойко его осваивала. Как грамотный выпускник советской школы и серебряный медалист в придачу, я была знакома с творчеством Чапека и Фучика, обожала Гашека. Изучая чешскую литературу в МГУ, узнала прекрасную и печальную поэзию классика чешской литературы — Карела Гинека Махи — и стихи замечательных поэтов ХХ века таких, как Витезслав Незвал, Франтишек Галас, Ярослав Сайферт и других. И о том, что в итоге окончила славянское отделение, а не русское и не романо-германское, ничуть не жалею. К тому же, благодаря этой самой богемистике, со мной произошла романтическая история, о которой я собираюсь поведать читателю. Отсюда напрашивается вывод, что в нашей жизни все предопределено. Предвижу возражения читателей, которые верят, что человек — сам творец своей судьбы. Что ж, это их право.
После окончания первого курса меня, как одну из лучших студенток группы (отчего бы себя не похвалить?), включили в трехнедельную ознакомительную поездку по Чехословакии: Прага — Брно — Братислава — Карловы Вары. Плюс очень краткий курс лекций по чешскому языку и литературе. Дело было в июле 1967 года. Надо сказать, что начало нашей поездки можно назвать прямо-таки зловещим. И, если веришь в плохие приметы, разворачивайся и без промедления возвращайся в Москву. Но упрямая, центростремительная молодость не внемлет голосу рассудка, лихо переступает через предостережения и продолжает свой путь.
Жара стояла жуткая, где-то за тридцать градусов в тени. Мы (довольно большая группа студентов и аспирантов с филфака, истфака и экономического), набив чемоданы своими лучшими нарядами (все же в Европу едем, не в российскую глубинку), разместились в двух вагонах поезда Москва — Прага. Поезд отправлялся вечером. Поужинав прихваченными из дома съестными припасами: отварной курицей, яйцами вкрутую, помидорами и хлебом, мы запили весь этот стандартный набор российского туриста-путешественника чаем, поданным проводником в стаканах со знаменитыми узорчатыми подстаканниками. Все как полагается бедному студенту, который не собирается проедать в вагоне-ресторане свои скудные рубли, дозволенные перевозу через границу и обмену на чешские кроны. И в предвкушении ярких, незабываемых картин путешествия мирно улеглись спать.
Мы еще не успели погрузиться в глубокий сон, как поезд неожиданно резко затормозил (я аж чуть не слетела с верхней полки), остановившись где-то даже не на полустанке, а прямо посреди леса. И по коридорам побежали проводники, громко и нервно стуча в двери каждого купе с призывным криком: "Просыпайтесь! Просыпайтесь скорей! Пожар! Горим!" Когда слышишь такое спросонья, первая мысль, которая приходит в голову, — это кошмарный сон или скверный розыгрыш. Но крики проводников и стук в двери упорно продолжались. И через несколько минут мы поняли, что никакой это не розыгрыш, не сон и не фильм ужасов, а настоящий, реальный пожар, который происходит здесь, в нашем поезде, и сейчас. Не помню, вернее точно не знаю, что послужило причиной пожара. Официальную версию нам не сказали, но студенты поговаривали, что проводник растопил углем печку для нагрева воды, слегка выпил и уснул. Воистину коллизия в духе Чехова, только без чеховского юмора.
Загорелся соседний вагон, в котором ехала часть нашей группы. Ребята пробудились и в панике выскочили наружу, не в чем мать родила, но почти: парни — в трусах и майках, девушки — в домашних халатах, пижамах, и ночных рубашках, бросив на произвол огня вещи, деньги и документы. Жизнь дороже! Только один смышленый и смелый (к тому же красивый — вот такое редкое сочетание) парень с экономического факультета не поддался панике, быстро оделся, взял с собой документы и беспрепятственно, с хладнокровным спокойствием вышел из горящего вагона. Правда, без чемодана с вещами. (Мы все потом дружно скинулись и собрали ему некую сумму денег, чтобы он мог купить себе в Праге все самое необходимое.) Остальных погорельцев (как были — в трусах, майках, халатах, пижамах и ночных рубашках) срочно отправили встречным поездом обратно в Москву возобновить документы и собрать новую одежду для путешествия. Не пропадать же визе и билетам! В то время жуткой бюрократическо-патетической возни с документами не так-то легко было все это раздобыть. Надо было получить характеристику от ведущего твою группу преподавателя и с этой "драгоценной" бумагой пройти целую кучу инстанций: от учебной части филфака МГУ до райкома комсомола.
Нашему вагону несказанно повезло. Он был рядом, но огонь на него не успел перекинуться. Погода стояла тихая, безветренная, и пожар быстро потушили. Поэтому у нас было достаточно времени, чтобы одеться и, схватив документы и чемоданы, выйти из вагона, ступив на железнодорожную насыпь и влажную от росы траву.
Напуганные, растерянные, с трясущимися руками и спутанными мыслями мы еще долго стояли в ночи и покорно ждали своей дальнейшей участи. Сгоревший вагон на ближайшей станции вскоре отцепили, перевели на другой путь и отправили обратно в Москву для установления причины пожара. Весь сделанный внутри из пластика он полыхнул на полную силу, обуглился и представлял собой печальное и даже устрашающее зрелище. От вагона остался лишь остов — металлическая оболочка, годная на свалку. По ассоциации мне вспомнилось пепелище и гигантская свалка в польском фильме режиссера Анджея Вайды "Пепел и алмаз".
Слава богу, никто из людей не пострадал. Только вещи и документы сгорели. Через какое-то время вагоны переформировали, нам разрешили вернуться на свои места, и мы покатили в Прагу. Спать этой ночью уже никто не ложился. Слишком сильной была нервная встряска от пожара. Так и просидели до утра одетые, готовые к новым злоключениям, и говорили, говорили без конца… Наохавшись, выплеснув друг на друга негативные эмоции и страсти, обитатели нашего купе все же в итоге успокоились и решили отвлечься, затеяв игру в карты. Благо, кто-то из студентов их предусмотрительно захватил с собой. На преферанс не потянули. Тут думать надо, а от пожара мозги тоже слегка расплавились. Поэтому снимали стресс знакомой с детства примитивной игрой в дурака.
Прибыли мы в Прагу из-за вынужденной задержки, связанной с пожаром, поздно ночью. Представители Карлова университета получили сообщение о задержке поезда в связи с пожаром и преданно дожидались нас на вокзале, чтобы встретить и отвезти в университетское общежитие.
И вот мы выходим из вагона, усталые, сонные, с одной только мыслью добраться до места, устроиться, бухнуться на кровать и отдохнуть. Не тут-то было! Срочно понадобился пункт обмена валюты, так как, вот незадача, кое-кому захотелось в туалет, а за пользование туалета в Праге, к нашему наивному удивлению советских граждан (где общественные уборные, мягко выражаясь, не первой чистоты, зато в те времена были бесплатны), нужно платить. Понадобились кроны. Времени и сил искать ночью пункт обмена валюты на вокзале у нас не было. Да и не факт, что желанный этот пункт открыт в ночное время. В общем, уже не помню, как нам удалось перехитрить бдительную тетку, сидящую на страже перед входом в туалет, и не загреметь при этом в полицейский участок. Кажется, она сжалилась над бедными советскими туристами и позволила нам справить малую нужду абсолютно бесплатно.
Привезли нас в старинное общежитие Карлова университета. Я в дороге подружилась с двумя приятными девушками с истфака (одну из них звали Тамарой, как звали вторую — за давностью лет уже не помню), и мы попросили разместить нас в комнате на троих. (В общем, сообразили на троих.)
Отоспавшись, придя в себя после ночного кошмара в поезде, мы позавтракали в университетской столовой яичницей и сладким рогаликом с кофе. (Рогалики — национальное чешское блюдо. Не путать с кнедличками!) И началась наша интенсивная культурно-просветительная поездка по стране. В первый же день чехи организовали для нас ознакомительную автобусную экскурсию по Праге. Автобус останавливался на смотровых площадках, с которых открывался потрясающий вид на этот один из красивейших городов мира. Он расположен на холмах и украшен замками, храмами и крепостями с башенками от готики до барокко. Этот город называют городом шпилей. Гид нам в самом начале объяснил: чтобы насладиться Прагой, надо выйти из автобуса и пройтись пешком по брусчатке старинных узких улиц и площадей, погрузиться в историю от основания города (первые поселения здесь возникли в IX веке) до наших дней. Каждый камень, каждый кирпичик, каждый дом, каждая скульптура и картина здесь дышит историей. Мы слушали, впитывали рассказы и легенды и глазели по сторонам, буквально раскрыв рты. Те, кто привез с собой фотоаппарат, жадно снимали.
Я бы могла долго рассказывать о красотах Праги, останавливаясь на каждом старинном районе и историческом памятнике, но это не входит в цель моего повествования. Существует довольно много информативных и красочных путеводителей и документальных фильмов, повествующих об этом волшебном городе. Кроме того, о Праге недостаточно прочитать и посмотреть фильм, ее надо увидеть собственными глазами.


* * *


Под конец нашего путешествия по Чехословакии, когда мы уже побывали в Брно, Карловых Варах и в Братиславе и вернулись на несколько дней в Прагу (вот такой странный маршрут нам определили — туда, сюда и обратно), нас поместили в другом, более современном общежитии на окраине города. Комнаты на двоих, душевая и туалет на два номера (почти люкс!), но одно неудобство — до центра города приходилось добираться сорок минут автобусом.
Мы уже посмотрели все, что было запланировано программой, и нам дали пару свободных дней для индивидуальных прогулок по городу, развлечений (типа походов в кино на западные фильмы, которые тогда не были доступны советскому зрителю) и покупок недорогих предметов одежды и сувениров. Собралась небольшая группа студентов, и мы решили после беготни по магазинам и кинотеатрам вечером снова заглянуть на Староместскую площадь, подышать стариной, поглазеть еще раз на знаменитую городскую ратушу, из окошечек которой над Орлоем (пражские куранты) выглядывали каждый час фигурки апостолов и "смерти", безжалостно четко отмеряя время и символизируя скоротечность человеческой жизни. И напоследок посидеть в кафе или в легендарной пивной "У чаши", описанной Ярославом Гашеком в его знаменитом романе "Приключения бравого солдата Швейка во время мировой войны".
Несмотря на поздний час, Староместская площадь бурлила туристами. Как-то так получилось, что налюбовавшись напоследок Орлоем, я с моими попутчицами не пошла ни в кафе, ни в пивную. Вместо этого, мы ненароком разбрелись кто куда, и я, потеряв в толпе своих, в испуге обнаружила себя одинокой, растерянной иностранкой в чужом городе. А время уже близилось к полуночи. Я не помнила, где остановка автобуса, да и одна словоохотливая чешка мне сказала, что последний автобус уже ушел и следующий будет только в пять утра. Я понимала, что ничего страшного не произошло, что я не заблудилась в глухом лесу, где обитают дикие звери и разбойники, а нахожусь в центре Европы, в Праге, к тому же знаю чешский язык, который меня непременно доведет, если не до Киева, то до нашего общежития точно. Но мне все же было очень даже не по себе. Лихорадочно соображая, что предпринять, я стояла под Орлоем, уже в который раз тупо наблюдая за движениями фигурок. Видимо, на моем лице отражалась полная беспомощность на грани слез, так как очень скоро ко мне подошел симпатичный молодой человек лет двадцати пяти и заботливо спросил, что случилось и не может ли он мне чем-то помочь.
Я с трудом подавила порыв заплакать и пристально оглядела незнакомца, пытаясь определить, годится ли он в советчики или даже проводники одинокой российской туристке и нет ли тут какого-либо подвоха, который может для меня весьма печально закончиться… О деталях предполагаемого фатального исхода боялась и думать. Вспомнила пожар в поезде и сказала себе: "Пожар был знамением, предупреждением! Близок неминуемый, трагический конец моей молодой жизни! Чтобы его избежать и сохранить жизнь, надо собраться с мыслями и быть начеку. Ни на какие заманчивые, авантюрные предложения ни в коем случае не соглашаться и культурно послать парня подальше".
— Все в порядке. Спасибо! Вы очень любезны, но помощь мне не нужна. Я уж сама как-нибудь разберусь, что делать, — не очень вежливо ответила я молодому человеку по-чешски. Лишь бы отстал.
Игнорируя мой трусливый и грубоватый отказ, парень настоятельно продолжал предлагать помощь:
— И все-таки: я вам не навязываюсь, но вижу, что вы расстроены и даже растеряны. Не бойтесь меня! Я не грабитель и не насильник, упаси боже, и искренне готов помочь. Не хочу оставлять вас, такую молоденькую и милую иностранку, ночью одну в чужом городе. Вы ведь из Советского Союза, не так ли? Хотя говорите по-чешски свободно и почти без акцента. Молодец!
"Как он определил, что я из Советского Союза, а не из Венгрии, например? Неужели на мне лежит печать советскости? Ну, да ладно!"
То ли приятная и одновременно мужественная внешность незнакомца сыграла роль, то ли неопределенность моей ситуации, то ли похвала моему чешскому языку, но я, неожиданно для себя, согласилась принять помощь от этого парня. Рассказала ему о том, что потеряла своих в толпе и надо бы уже возвращаться в общежитие, а автобусы не ходят и денег на такси, увы, нет.
— А где ваше общежитие? Далеко ли отсюда?
— Далеко. Сорок минут автобусом. — Я назвала район города и улицу.
В ответ молодой человек аж присвистнул:
— Ого, куда вас загнали! Ничего себе! Дальняя рабочая слободка, новостройка. Но я тут родился и вырос и отлично знаю Прагу. Так что могу вас проводить, как говорится, до самой двери общежития. Жаль, что я сегодня пришел сюда пешком, так сказать, прогуляться, а мог бы приехать на машине. (Да и денег с собой на такси не взял.) В общем, идти будем долго и не спеша. А то устанете, и мне придется нести вас на руках. Вы готовы к вынужденной прогулке по ночной Праге?
— Готова! У меня, кажется, нет другого выхода. А вы, оказывается, с юмором! — я слегка расслабилась и даже позволила себе изобразить улыбку.
— Вот вы уже и повеселели. Это добрый знак. Ну, что? Пошли? Да не бойтесь же вы меня! Смелее! Уверяю вас: я парень абсолютно мирный и безопасный для хорошеньких девушек. У меня достойная биография и, говорят, покладистый характер. Я успел послужить в армии, занимаюсь спортом, знаю силовые приемы и, следовательно, могу отразить неожиданное нападение хулиганов и грабителей. Но, вообще-то, по статистике Прага — город спокойный. К тому же я, законопослушный чешский гражданин и даже окончил юридическое отделение Карлова университета. Ну, что все еще сомневаетесь?
— А я вовсе и не боюсь… У вас потрясающая биография! Ладно, уговорили! Спасибо! Пошли, — решительно изрекла я. — Кстати, меня зовут Елена, по-чешски Helena. А вас?
— Helena — красивое имя. Очень приятно, Helenko! А меня зовут Yaromir (Яромир). Вот такое древнее чешское имя. И весна, и мир, все в одном лице.
У молодого чеха действительно было, если можно так сказать, по-весеннему открытое и мирное лицо, оно вызывало доверие, и мы c Яромиром двинулись в путь. Шли рядом, не за руку и не под руку. Как говорится, на пионерском расстоянии. Над нами простирался черный купол предавгустовского неба, усыпанного звездами, которые на темном фоне переливались, словно драгоценные камни. И чистый, яркий диск луны, казалось, благосклонно и покровительственно взирал на нас. Мол, идите вперед и ничего не бойтесь! Вы под моей защитой.
Сначала мы шли по центральным улицам Праги. Они горели рекламными огнями и все еще горланили туристскими глотками на всех языках и наречиях. Но чем дальше мы уходили от центра города, тем темнее и безлюднее становились улицы, а некоторые и вовсе не были освещены. (Если не считать звездного неба и света, струившегося из окон тех, кто не спал в эту летнюю ночь.) Сказывалась чешская экономия электроэнергии. Так что смотри в оба, чтобы не споткнуться и не сломать ногу.
Я все еще была сама не своя и, видно, не очень-то смотрела в оба, так как все же споткнулась, но удержала равновесие и не упала. Галантный Яромир, испугавшись за мое драгоценное здоровье, решительно взял меня под руку. Я не сопротивлялась и даже инстинктивно прижалась к нему — на случай поддержки при моем возможном неловком падении или для защиты от хулиганов и грабителей, которые, несмотря на заверения Яромира о безопасном городе Праге, все же могли бы вынырнуть из темноты. (В Москве я жила в Первомайском районе около Измайловского парка и о "безопасности" больших городов судила по своему печальному опыту, о котором здесь совершенно не обязательно рассказывать…)
Шли мы сначала молча, потом разговорились и, можно сказать, проболтали весь путь до моего общежития. Я очень старалась не делать ошибок в чешском, и мне это, видимо, удавалось, так как Яромир одобрительно кивал. Дорога заняла примерно часа два. Я рассказала ему о себе: что живу в Москве, учусь в МГУ на филфаке, где на славянском отделении изучаю богемистику. Он слегка удивился тому, что моей будущей специальностью станет чешский язык и литература, и одновременно обрадовался.
— Так вот почему ты так бегло и мило болтаешь по-чешски! — (Мы уже перешли на "ты".) — Что ж, приятно слышать, что чешский язык и наша литература представляют для кого-то интерес. Для меня это — лишь повседневность. Но я бы все же на твоем месте изучал также романо-германские языки. Это практично и более перспективно для будущих поисков работы.
— Романо-германские языки у нас все и так изучают. Переводчиков и преподавателей в Москве — как собак нерезаных, а славянские языки — это в некотором роде экзотика. Я еще и польский знаю. А ты чем занимаешься? Расскажи о себе.
— Ну что ж, мне 26 лет, не женат, живу пока с родителями на Малой Стране. Я — адвокат, но только начинающий. Защищаю так называемых преступников, которые, с моей точки зрения, не виновны или хотя бы заслуживают снисхождения. Само собой, пока никаких серьезных дел не вел, так… мелочь всякую. Но надеюсь, что в будущем стану настоящим, сильным адвокатом. Может, и политические дела буду вести. Посмотрим…
Тут Яромир замолчал, по-видимому, осознав, что ступил на зыбкую почву политики, которую не следует обсуждать с незнакомой девушкой из Советского Союза.
Было раннее утро, занимался рассвет, когда мы подошли к нашему общежитию. Настало время прощаться, а я только-только разглядела Яромира в лучах восходящего солнца. Высокий рост, широкие плечи, волнистые пепельные волосы, серые глаза под стеклами очков, добрый взгляд, мягкие черты лица… Не Швейк и не подпоручик Лукаш! Скорее — Вилем, мужественный герой поэмы Махи "Май". Харизматичный и надежный.
Я поняла, что этой ночью вытащила счастливый лотерейный билет. Яромир мне все больше нравился, и мне вовсе не хотелось с ним так быстро расставаться. Почему эта волшебная звездно-лунная ночь так быстро закончилась? Я была настроена на продолжение знакомства и растерянно переминалась с ноги на ногу, то скромно потупив взор, то глядя на Яромира, не зная, что сказать, чтобы продлить нашу встречу. Мой ночной спутник тоже переминался с ноги на ногу, с улыбкой смотрел на меня и, казалось, обдумывал следующий логичный шаг в цепочке событий.
— Helenko! У меня сегодня свободное время. Хочешь, я тебя вечером покатаю на машине по вечерней Праге? Когда ты возвращаешься в Москву?
— Хочу, даже очень хочу! Мы уезжаем завтра утренним поездом. Так что сегодня у меня целый день свободный.
— Ну, тогда иди в общежитие, слегка отоспись, наберись сил. Я тоже вернусь домой поспать, а вечером, в пять часов, за тобой заеду. Идет?
— Идет, еще как идет! — Сказала я, не скрывая своей радостной готовности к свиданию с Яромиром.
— Ну, пока, до вечера, значит? — сказал Яромир и неожиданно галантно по-европейски поцеловал мне руку. Я улыбнулась, помахала ему "пока" и побежала в общагу.
Кисть моей правой руки, которую он поцеловал, хранила приятное тепло его губ. Я хотела сохранить это тепло как можно дольше. Мне еще до этого дня никто никогда руки не целовал. Даже в Польше, где общепринято целовать ручки женскому полу — от девушек до старушек. (Я часто ездила в Варшаву навестить моих дедушку и бабушку.) Я чувствовала себя настоящей героиней приключенческого или научно-фантастического романа. Ну, хотя бы Эллен МакГрегор из пьесы Чапека "Средство Макропулоса". Правда, Эллен было триста лет, а мне — только девятнадцать.


* * *


Вернувшись в общагу, я быстро скинула с себя одежду и сразу бухнулась в кровать, не отвечая на вопросы Тамары — подруги с истфака и моей соседки по комнате:
— Где ты пропадала всю ночь? Мы уже начали беспокоиться, еще немного и побежали бы докладывать руководительнице группы, а она уж непременно подняла бы шумиху и стала бы звонить в полицию о пропаже российской студентки.
Пробормотав: — Все расскажу потом, когда отосплюсь, — я тут же погрузилась в сон и проспала до полудня. А сон у меня в те годы был крепкий.
Проснувшись, позавтракав (в общем, время было уже, скорее, обеденное) в студенческой столовой вместе с Тамарой, я рассказала ей о своем удивительном ночном приключении и о грядущем вечернем свидании с симпатичным чехом. Подруга была, мягко выражаясь, потрясена:
— Ну, ты даешь, Ленка! С ума сойти! Ты познакомилась с молодым чешским адвокатом, и он сегодня приедет за тобой на машине! Вот наши удивятся! — кратко, но выразительно высказалась она.
— Спасибо за поддержку! А теперь помоги мне выбрать соответствующий наряд, чтобы не потерять лицо перед братским чешским народом, более того, произвести неизгладимое впечатление на моего доброго ночного Самаритянина, — шутила я. Но, как говорится, в каждой шутке есть доля правды.
Тамара мне искренне желала счастья и добра. Бывает же такое среди подруг! Ни намека на зависть. Мы вместе порылись в моем чемодане и, хоть выбор нарядов был прямо-таки небогат, остановились на облегающих джинсах польского производства, которые подчеркивали тогдашнюю стройность моей фигуры, и бирюзовой шелковой блузке, купленной на барахолке в городе Брно. Бирюза — мой любимый цвет. Оживляет и подходит к голубым глазам, которые сразу начинают переливаться огоньками лазурного моря. Спортивно, простенько и со вкусом.
Тамара от щедрости душевной и чтобы подчеркнуть мой "нежно лазурно-бирюзовый имидж", одолжила мне на вечер тонкую нитку бирюзовых бус и серебряное кольцо с таким же камнем. Довершили мой вечерний наряд белые босоножки и белая сумочка, купленные также в Брно. Я оглядела себя со всех сторон в двух зеркалах и, решив, что вполне соответствую европейскому стандарту, осталась собой довольна.
— Как бишь его, этого парня, зовут, Яромир? Думаю, что он не устоит, и ты окончательно растопишь его уже начавшее таять сердце. Ни пуха тебе, ни пера! — сказала в заключение Тамара. Она была девушка образованная и умела красиво выражаться. Я незамедлительно послала ее к черту и, увидев из окна подъехавшую к общежитию новенькую машину "Шкода", смело пошла навстречу предстоящим приключениям.
Яромир вылез из машины, подошел ко мне, на сей раз ручку не поцеловал, но чмокнул в щечку, вернее, нежно прикоснулся губами к моей щеке. Так целуют либо давнюю, добрую подружку, либо… (Над этим прикосновением стоило бы поразмыслить, но абсолютно не было времени. Потом, потом!) Он поправил очки и более чем одобрительно оглядел меня с ног до головы:
— Helenko, ты выспалась? Классно выглядишь!
— Спасибо! Ты тоже. Куда поедем?
— Куда скажешь. Повелевай и властвуй!
— Хорошо, буду повелевать и властвовать. Только ты потом не пожалей, что предоставил мне такие неограниченные права. Давай сначала поедем в магазин сувениров. На твой выбор.
— Прекрасное начало! Я знаю один такой магазин богемского стекла. Там широкий выбор уникальных изделий. Чистый эксклюзив! Купишь подарки своим друзьям или родителям. И я хочу тебе что-то подарить на память.
— Спасибо! Мне как-то неловко. Мы знаем друг друга всего-то второй день, а ты сразу — подарок. Может, я сама себе что-то куплю, а потом мы с тобой просто поездим по городу и погуляем?
— Конечно, поездим и погуляем. Но сначала подарок. Не хочется говорить банальности, но мне почему-то кажется, будто мы знаем друг друга давно. Мне с тобой легко и приятно. А тебе?
— И мне с тобой… — Я не хотела больше ничего добавлять, боялась лишним словом поставить себя и Яромира в неловкое положение. Для него, наверное, наше знакомство — просто мимолетное романтическое приключение, а для меня… Я чувствовала, что с каждой минутой, проведенной с Яромиром, все больше влюбляюсь в этого парня. От него исходила уверенность и в то же время мягкая харизма. И, конечно эта моя влюбленность абсолютно безответна и безнадежна… Он здесь, я там. У такого умного и симпатичного парня, да еще и перспективного адвоката, наверняка, есть любимая девушка, невеста. Чешка, пражанка. Как иначе?
Мы поехали снова на Староместкую площадь в магазин богемского стекла. Боже, какая там была красота! Посуда, вазы, статуэтки, бижутерия. И правда эксклюзив. А цены… запредельные. Мои глаза разбежались. "Нет, конечно, мне все это не по карману. Куплю друзьям что-нибудь в сувенирном ларьке на вокзале", — подумала я.
Яромир сразу понял причину моей растерянности:
— Тебе что-то здесь нравится? Не смотри на цены. Я вполне обеспечен и могу себе позволить купить своей новой русской подруге хороший подарок.
Русской подруге? Для них, кто из Союза — все русские. Сказать или нет, что я еврейка? Вдруг он окажется антисемитом. Мое признание может все испортить. Да и какое это имеет значение в данной ситуации? Но тут в меня вселился упрямый чертик. А вот возьму и скажу, и ладно, и пусть! Если его это отпугнет, значит, не судьба.
— Яромир, знаешь, я не русская, я еврейка, российская еврейка. Не по религии, по этническому происхождению. Улавливаешь разницу? — отчетливо произнесла я и посмотрела ему в глаза.
Яромир и бровью не повел:
— Тоже мне, удивила. Я тоже еврей… наполовину. Моя мама еврейка, она прошла Терезин, чудом избежала Аушвица. Отец — чех. Так что, Helenko, вот еще одна ниточка, которая нас связывает. Сейчас купим тебе сувенир и, раз такое дело, поедем в еврейский район бывшего гетто. Я покажу тебе Староновую, самую старую действующую в Европе синагогу. Уверен, что вам ее экскурсоводы не показывали.
— Ты прав. Не показывали. Яромир, ты…
— Что?
— Нет, ничего! Я так. Мне можно выбирать сувенир? А что ты посоветуешь? –Я сменила тему, так как чувствовала, что еще немного, и скажу ему, как он мне симпатичен и, вообще, нравится… и этим признанием с расстановкой точек над i разрушу спонтанную романтику нашего знакомства.
— Я бы посоветовал купить какую-нибудь фигурку, вазочку или бижутерию. На тебе бирюзовые бусы и кольцо. Вижу, ты любишь ювелирные украшения. Вот, например, этот набор: серьги и ожерелье из богемского стекла. Как тебе?
— С ума сойти как красиво! Но слишком дорого! Не хочу, чтобы ты тратил на меня столько денег! Мне бы что-нибудь попроще и подешевле.
— Не переживай! Ты меня не разоришь. Ты забыла, я перспективный адвокат, слуга закона, защитник без вины виноватых, — с искусственным пафосом произнес Яромир. — Мы с тобой так необычно познакомились, как в кино или в любовном романе… И я хочу, чтобы ты носила это ожерелье и серьги и вспоминала обо мне… хоть иногда.
Яромир взглянул на меня, и мне показалось, что его взгляд выражал нечто большее, чем дружескую расположенность… Показалось ли?
— Яромир, ты такой замечательный! Ты… смелый, галантный и к тому же щедрый. А что я могу тебе подарить на память? Я уже давно раздала направо и налево все мои московские сувениры. Если бы я только знала, что встречу тебя… Эх!
— Ты мне можешь подарить… Что же ты мне можешь подарить? Свою фотографию, конечно. Я ведь сегодня захватил с собой фотоаппарат. Он в машине. Я тебя сфотографирую, а потом мы попросим кого-нибудь сфотографировать нас вместе. Ты мне дашь свой адрес, и я тебе пришлю снимки.
— Прекрасная идея. Так и сделаем! Адрес даю прямо сейчас, пока не забыла. — Я достала записную книжку, вырвала из нее чистый листочек, написала свой адрес… заодно и телефон. Женская интуиция подсказывала мне, что надо ковать железо, пока горячо…
В итоге Яромир все-таки купил мне ожерелье и сережки из богемского стекла: нежно-голубого цвета с розовыми вкраплениями. Они переливались на свету, как розоватые предзакатные облака в лучах уходящего солнца. У Яромира был отличный вкус, и денег он не пожалел. Меня так и подмывало задать ему вопрос: почему ты покупаешь мне такой дорогой подарок? Понимаю, ты сказал, что на память, но ведь мы с тобой друг друга совсем не знаем и, скорее всего, больше никогда не увидимся? Но я, слава богу, прикусила язык и не задала ему этот дурацкий, типично женский вопрос, ведущий в тупик выяснения отношений, которые, кстати, еще даже не сложились. Я снова поблагодарила Яромира и даже позволила себе встать на цыпочки и чмокнуть его в щеку. Он засиял. "Значит… Ничего пока это не значит", — решила я.
Я убрала коробочку с подарком в сумку, и мы поехали дальше по направлению к средневековой синагоге со странным названием Староновая.
На самом деле, эта синагога, построенная в XIII веке, естественно, для того времени, была новой, но потом появились еще более новые синагоги, и в результате эта стала называться Староновой.
Строгое здание в готическом стиле, ничего лишнего, словно огромная глиняная хижина. Правда, шпиль яркий, необычный. Но когда заходишь внутрь, тебя охватывает благоговейный трепет прикосновения к еврейской истории и религии. По легенде, которую мне рассказал Яромир, здесь хранятся останки Голема, глиняного великана, созданного для защиты евреев во время еврейских погромов. За много веков своего существования, неоднократно переживая наводнения, пожары и погромы, Староновая синагога чудом уцелела. То ли Голем, то ли сам Всевышний хранил ее.
Мы с Яромиром сидели на холодных каменных скамьях синагоги и молчали. Не знаю, о чем он думал. Я, хоть и не умела молиться, но по-своему разговаривала с Богом, благодарила его за то, что, несмотря на пожар, все же поехала в Прагу, где судьба послала мне встречу с Яромиром. Я слегка косилась на него, все больше влюблялась и с тоской думала, что еще несколько часов, и нам придется расстаться. Закончится мое пражское приключение, отзвучит моя пражская рапсодия. И что тогда? Может, будут письма и редкие телефонные звонки. А может, продолжения вовсе не будет. Как говорится, Елена, хорошенького понемножку…
После синагоги мы еще пару часов катались по Праге, сделали несколько снимков на фоне Влтавы и Карлова моста. Попросили прохожего запечатлеть нас вдвоем. Между прочим, этот прохожий назвал нас "красивой парочкой". Я аж покраснела от удовольствия. Потом Яромир снимал меня, а я — его.
Яромир показывал мне такие места и уголки города, которые не входили ни в одну из моих экскурсий. Передо мной раскрывалась тайная для интуриста Прага, не менее прекрасная, чем в официальных путеводителях.
Напоследок, здорово проголодавшись, мы зашли в небольшое кафе поужинать и даже выпили пльзеньского пива, хоть я и не любитель алкогольных напитков. Время приближалось к одиннадцати вечера. Мне пора было возвращаться в общежитие, собирать вещи и готовиться к отъезду. Мы оба устали, но как только могли, оттягивали момент прощания.
В машине у общежития Яромир молча повернул меня к себе, обнял и поцеловал в губы. Я ответила на его поцелуй. Мы целовались еще и еще, нежно и бережно, словно боялись чересчур сильным порывом страсти разбить хрупкий сосуд зарождавшейся любви. Я первая мягко отстранилась от него, сказала:
— Ну, все, Яромир! Очень жаль, но мне надо идти. А то наши поднимут панику, что я пропала перед самым отъездом.
— Да, да! Я понимаю, но как не хочется тебя отпускать. Кто придумал эти чертовы границы, визы и прочую дребедень!? Вот моя визитка. Адрес офиса и телефон. На обороте — мой домашний адрес и домашний телефон. Твой адрес и телефон у меня есть. Будем прощаться… Я сразу напишу тебе и пришлю фотографии. И ты пиши. Не каждый день, конечно, но хоть раз в неделю. Я хочу знать, как протекает твоя студенческая жизнь, чем ты живешь и дышишь, вспоминаешь ли меня и наше приключение. Пиши по-чешски или по-русски, как тебе легче и приятнее. Я по-русски писать, увы! так и не научился, но читать могу свободно. И, пожалуйста, не сильно влюбляйся там в Москве в какого-нибудь студента. Оставь место для меня. Да, и надевай иногда ожерелье и серьги, которые мы сегодня купили.
— Которые ты мне купил, Яромир! Обещаю! И ты тоже… не очень ухлестывай тут за длинноногими чешскими красотками, пожалуйста!
— Обещаю игнорировать всех местных красавиц!
Мы оба сделали попытку улыбнуться. Улыбки получились довольно жалкими. Поцеловались еще раз напоследок, уже более долгим поцелуем, и я, оторвавшись от его рук и губ, медленно, оборачиваясь, пошла к общежитию. Слезы наворачивались на глаза, но я держалась. Яромир какое-то время посидел в машине, и уехал, когда за мной захлопнулась дверь.
Тамара не спала, ждала меня.
— Ну, что? Как все прошло? Рассказывай! Я умираю от нетерпения и любопытства.
— Знаешь, я очень, очень устала. Прости, пожалуйста! Не сейчас, завтра в поезде я все, все тебе расскажу с подробностями. У нас будет много времени для разговоров. Да, пока не забыла: вот твои бусы и кольцо. Спасибо! Ты меня здорово выручила.
Подруга моя была явно разочарована. Она ждала подробного, захватывающего рассказа-отчета, как я провела вечер.
Я наскоро побросала вещи в чемодан, не особо заботясь о том, чтобы они не помялись. Проверила паспорт, билет, коробочку с подарком Яромира и легла в постель. При всей усталости спать я не могла, снова и снова прокручивая ленту событий последних двух дней и спрашивала себя: что это было? Мимолетное увлечение, игра гормонов, влюбленность, зарождение любви, любовь? И сама же себе ответила: неважно, какая разница! Я провела два чудесных вечера с обаятельным молодым человеком в прекрасном городе Праге. Мы будем с ним переписываться, может быть… Может быть, я смогу приехать сюда следующим летом. Куплю турпутевку. Может, он захочет приехать в Москву… На этой мысли я все-таки под утро уснула.


* * *


Мы переписывались с Яромиром всю осень, зиму и весну. Несколько раз говорили по телефону. Я звонила, он звонил. Так приятно было услышать его мягкий заботливый голос. (Мои родители тактично выходили из комнаты, стараясь не нарушить своим присутствием идиллию телефонных разговоров.) Наш обмен письмами был перепиской влюбленных, которые, романтизируя действительность, мечтали о возможности будущих встреч и, чем черт не шутит, совместном счастливом будущем.
"Осваивай параллельную профессию — русский язык и литературу. Будешь в Праге вдвойне всегда востребована, как носитель языка", — писал Яромир.
"Это и есть моя вторая профессия. Так что…", — я не дописывала фразы, не доверяя бумаге мои мечты, а сама мысленно постоянно фантазировала:
"Вот я окончу университет, мы поженимся, и я поеду к мужу в Прагу и буду преподавать русский язык и литературу в каком-нибудь вузе".


* * *


А весной наступило Prazske Jaro (Пражская весна), время Александра Дубчека и проведения политико-экономических реформ с отменой цензуры. Письма Яромира дышали надеждами на возможность построения в Чехословакии социализма с человеческим лицом. Я радовалась вместе с ним. Хотела летом поехать в Чехословакию, но от МГУ в то лето больше студентов туда не посылали. Турпутевку купить тоже не удалось. Советское правительство насторожилось из-за реформ Дубчека, и границу не то чтобы закрыли, но пускали в Чехословакию людей только по необходимости. Расстроенная, чтобы отвлечься, я поехала с друзьями к Чёрному морю в Керчь. Переписка с Яромиром на месяц прервалась.
В ночь на 21 августа 1968 года пять стран Варшавского Договора ввели войска в Чехословакию для подавления Пражской весны. Телевизора у нас на съемной керченской квартире не было. Я прилипла к радиоприемнику. Последние известия были мрачнее тучи. В Праге протестующая чешская молодежь бросала в советские танки бутылки с зажигательной смесью. С обеих сторон были жертвы. Я сходила с ума, не знала, чего ожидать. Только бы Яромир не пострадал! Каждый день писала ему из Керчи письма. Он не отвечал. Когда я в сентябре вернулась в Москву, от Яромира пришло предельно короткое последнее письмо. Всего одно предложение: "Ваши танки вошли в нашу Прагу!"
И все! Как он мог так резко оборвать наш роман! Душа моя рвалась на части, протестовала. Я хотела написать ему: "Яромир, я с тобой, я на твоей стороне. Почему ты вынес мне приговор без суда и следствия? А еще называл себя защитником без вины виноватых!" Но я ничего ему не написала, понимая, что подавление Пражской весны советскими танками нанесло ему такую рану, которую я не в силах залечить.
Я вспомнила пожар в поезде. Да, это была плохая примета. Пражской весне суждено было сгореть!


* * *


С тех пор прошло много лет. Я окончила МГУ, вышла замуж, родила сына, эмигрировала в США. Распался Советский Союз, распалась на два государства Чехословакия. Мы с Яромиром больше не переписывались и так и не встретились. Я до сих пор храню подаренное им ожерелье, серьги, фотографии и нашу переписку, но ни разу даже не пыталась разыскать его через социальные сети. Зачем?
Я постепенно забываю чешский язык (его вытеснил английский), но не могу забыть Яромира и те два дивных вечера, которые мы с ним провели в Праге.

Бруклин, Нью-Йорк,
2019