Книжно-Газетный Киоск


Людмила КОЛОДЯЖНАЯ



ВРЕМЯ ШЕРОХОВАТО



Людмила Колодяжная — поэт, литературовед, автор-исполнитель. Родилась, живет и работает в Москве. Окончила 52-ю математическую школу и механико-математический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова. Автор многих книг и публикаций.



* * *

"Время шероховато…"
Осип Мандельштам

Забытую вдруг вспомнишь строчку —
далекого великого поэта.
"Буддийское в Москву приходит лето…"
И нет дождинки, чтоб поставить точку.

А мы с тобою в том не виноваты…
Лишь время — так оно шероховато,
как кухонная гирька  от часов,
которых мы с тобой не наблюдаем…
И лишь ночные свечи зажигаем
и закрываем
ставни на засов…

И в этом мы с тобой не виноваты.
Ведь время — так оно шероховато,
с ним надо обращаться осторожно…
Мы посыпаем времени песок
на дальнюю неровную дорожку,
и вспоминаем звуки
позабытых строк…



* * *

Как медленно стынет
Огонь этих строк,
Разлука — пустыня,
Где время — песок,

Простор, бесконечность,
Где с разных сторон
Друг к другу навстречу
День каждый идем.

Дней этих потерю
Никто не вернет,
Душою лишь верим,
Что Бог нас сведет,

(Горячая почва,
Твой образ-мираж) —
В единственной точке,
Где ангел, как страж,

Где нам, одолевшим
Безумную даль,
Всей жизни сгоревшей
Там — будет не жаль,

Той жизни-пустыни,
Где время — песок,
Где медленно стынет
Огонь этих строк.



* * *

"Всему свое время, и время всякой вещи под небом..."
Екклесиаст

Помнишь, мудрец сказал в сердце своем —
на тех забытых страницах,
которые мы с тобой перечтем,
что все должно повториться.

Все также качается жизнь на весах,
и звездные ловят нас сети,
на круги вечные в небесах
осенний вернется ветер...

Осень... Ветвей прозрачный венец
солнце лучами пронзило.
Помнишь, сказал в своем сердце мудрец —
осень... Все это было.

Жизнь — это просто просторный зал,
где ожиданье, как бремя.
Помнишь, мудрец в своем сердце сказал:
"Приходит всему свое время..."

Также растут над пустыней холмы,
пусть, нам не дано их увидеть...
Но "время любить" так продлили мы,
что "времени нет — ненавидеть..."



* * *

Ты идешь по песку, что насыпан, как время,
помня, замерли стрелки на мерке отплытья,
к чужеродным краям, чьи законы, как бремя,
там, где кончилась жизнь, но остались событья.

Только Слова ты просишь, ни воды и ни хлеба,
чтобы звук был короток, как пламя укора.
Исчезает навеки все — тянется небо,
да песок под ногами, да времени шорох.

Закрывая глаза, ты глаголы склоняешь,
строишь в ряд, словно дни, что тобой пережиты,
и родные слова в дар травинкам слагаешь,
как ненужные, но дорогие пожитки.

Ни воды и ни хлеба, лишь Слова ты просишь,
чтобы звук укорял все больней и больнее,
чтобы ты тосковал, словно отрок Иосиф —
в чужеземных краях, возвышаясь, старея.



ПАМЯТИ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ
(31 августа 1941 года)

"Лицом повернутая к Богу,
ты тянешься к нему с земли…"
Борис Пастернак

Где муж, где дочь?.. Военная смута.
Где же найти подмогу,
Осталась одна минута —
лицом обратиться к Богу.

Рябина, рябина, рябина
грозди роняет ягод —
Марине, Марине, Марине,
чтоб легче ей было падать —

тихо, с мольбой, без крика,
под шепот рябины лиственный…
Это — участь великих —
путь выбирать единственный.

Минута, такая малость,
секунд остаются крохи —
только — чтоб нам остались
Марины великие строки.



АПОКАЛИПСИС

Сияньем августа сотри,
Пока не поздно,
Строку пленяющей петли,
Звук гласный, грозный.

Приют бревенчатый, труха
сухого лета.
О, как провинция глуха
к судьбе поэта.

Рябины ранней горечь-горсть,
скупая лепта.
Строка-петля обвила гвоздь
литою лентой.


В гортани звуки от рывка
спеклись и слиплись.
Исчезло все — душа легка,
апокалипсис.

Хранитель-ангел тонких рук
разнять не сможет.
Хранитель-ветер к звуку звук,
молитву сложит.



ПО СТРОКАМ ПИСЬМА
РАЙНЕРА РИЛЬКЕ — МАРИНЕ

"О растворенье в мирах, Марина, падучие звезды!
 Мы ничего не умножим, куда б ни упали,
какой бы новой звездой!"
Райнер Рильке

Строка… Она, как тихий вздох, не длинна,
меж нами — жизнь, вздымающая версты,
о растворенье в мирах, Марина,
мы там взойдем, куда уходят звезды.

Мы их число собою не умножим,
давно в мирах подведены итоги,
начал начало — чаемое ложе —
уход наш цифр не нарушает строгих.

Марина! Мы — земля, весна, мы песня!

Мы — к небесам открытая воронка,
в краях заоблачных нам так же тесно,
как на земле руладам жаворонка.

Мы начинаем первый звук — осанной,
но клонит голос наш земная тяжесть,
наш плач восходит гимном первозданным,
хотя к земле он первой данью ляжет.

Мы так слабы, Марина, даже в самых
движеньях чистых мы должны проститься.
Прикосновения — смертельны, равны
желанью робкому — испить водицы

живой, прозрачной, той, что наделяет
весенним соком жаждущие ветви…
Пусть жесты нас порою разделяют,
но вести — причисляют нас к бессмертью.