Сергей Бирюков — поэт, филолог, доктор культурологии, почетный профессор Тамбовского государственного университета им. Г. Р. Державина, президент Академии Зауми, автор многих поэтических и теоретических книг, среди них — «Зевгма», «Року укор: Поэтические начала», «Авангард: модули и векторы». В настоящее время преподает в университете г. Галле (Германия) и в вузах России.
СЕРГЕЙ БИРЮКОВ: «ПОМОЧЬ, ПОДДЕРЖАТЬ, НЕ ПРОЙТИ МИМО…»
— Сергей Евгеньевич, Вы с Татьяной Бек — одно поэтическое поколение. А как Вы познакомились?
— Да, Женя, мы с Таней Бек почти ровесники. Она всего на год старше. В 70-е годы наших дебютов она уже была «известным молодым поэтом», а у меня только в 79-м году впервые вышла подборка стихов в журнале «Литературная учеба». Послесловие-разбор написал Дмитрий Сухарев, что, конечно, вводило в определенный круг. И все-таки, когда несколько номеров спустя в той же «Литучебе» Таня Бек написала, что заметила как раз эту публикацию, для меня это было неожиданностью. Мы не были знакомы. И, судя по ее тогдашним стихам, я не мог предположить, что мои стихи заинтересуют ее. Но в этом жесте была вся Таня — внимательность и впечатлительность, тонкость суждений были ее отличительными чертами. В чем мог убедиться каждый, кто читал ее рецензии, беседы с писателями. Таню живо интересовало другое, непохожее на нее, открывающее что-то иное в ней самой.
Ну, это я узнал несколько позже.
— Я знаю, что Вы сотрудничали… Расскажите об этом поподробнее.
— В 1981 году я был вынужден уйти из газеты, в которой проработал до этого восемь лет. Невольно оказавшись на «вольных хлебах», я искал заработка, да и не любого, конечно, а литературного. Как критик я еще в 70-е годы начинал в журнале «Детская литература», затем стал автором «Литучебы» и «Литературного обозрения». Понятно, что печататься там ежемесячно было невозможно, нужно было искать новые территории. И тут моим друзьям Гене Калашникову и Сергею Костырко пришло озарение: «Надо тебя отправить к Тане Бек в "Вопросы литературы"!» И действительно, кто-то из них позвонил Тане, она тут же назначила встречу. С Таней говорили бурно, моментально находя совпадения, попутно она меня знакомила со всеми, кто заходил в кабинет, тут же нашла книгу для рецензии, установили сроки. Рецензию я написал, вскоре она была напечатана. Последовали другие предложения. Предлагал, разумеется, и я.
Сотрудничеству с «ВЛ» я обязан знакомством с Виктором Борисовичем Шкловским — живой легендой русского формализма и футуризма. В этом случае я уже сам предложил книгу Шкловского «Энергия заблуждения». Текст вышел. И я моментально получил письмо от Шкловского с предложением встречи. Но это другая тема.
В период «перестройки» на всех нас навалился груз под названием «успеть»! Никто не знал тогда, как долго это продлится. Все спешили: публиковать, писать, открывать. И не себя, а других — забитых, замордованных, убитых. Татьяна работала над антологией акмеизма. Я делал «Зевгму» — первую книгу о «нестандартных» формах русской поэзии за четыре века. Мы оба писали статьи и рецензии, составляли книги других авторов. Встречались на бегу, в редакциях, библиотеках, архивах. К тому же я жил не в Москве, а в Тамбове и не так уж часто мог появляться в столице. При встрече обменивались книгами. Помню одну такую встречу в «Ленинке», когда почти столкнулись, каждый с охапками книг, на минутку присели поговорить, оглянулись, прошли не минутки, а часы. Конечно, мы просто болтали, обменивались новостями и т. д. В результате я должен был срочно написать статью для «ВЛ», где недавно вышла моя беседа с Геннадием Айги, оказалось, что это вообще первая его серьезная беседа в печати, полностью и фрагментами она в дальнейшем будет переведена на разные языки. Статью я все-таки тоже написал, она называлась «Авангард. Сумма технологий», вызвала разнообразные отклики и стала потом основой моей книжки о поэтике авангарда. В качестве некоего вывода: не будь Тани Бек в «ВЛ», я, возможно, не сотрудничал бы с этим журналом, не появилось бы нескольких небезынтересных работ в таком странном разделе филологии и культурологии, как авангардоведение.
— Да, согласен. Я тоже в «Вопросах литературы» печатался благодаря Татьяне Бек. Именно она отнесла много лет назад мои юмористические заметки про писателей Бенедикту Сарнову. И он — как ведущий рубрики — мои тексты напечатал. Это было так для меня неожиданно и приятно!
— В этом вся Татьяна Бек — помочь, поддержать, не пройти мимо…
— А каким, на Ваш взгляд, она была поэтом?
— Конечно, замечательным. Она как поэт была, я бы сказал, больше акмеистически настроена, но с каким-то восторженным интересом относилась вообще ко многому в литературе и к авангарду в том числе. Я подарил ей «Зевгму», и она взахлеб ее цитировала своим гостям и потом, когда один знакомый поэт «увел» книжку из дома, кричала мне в телефон, что чуть не плачет. Конечно, я тут же послал ей дубликат. В 1995 году в Тамбове вышла единственная на тот момент и еще долго позже моя более-менее полная поэтическая книжка «Знак бесконечности». Я послал ее Тане вместе с еще одной тоненькой, выпущенной Музеем Сидура. Таня, во-первых, тут же написала мне письмо, во-вторых, она написала вдохновенный текст по поводу книжек и напечатала его в «Новом мире». Таня сверкала и блистала стилем, она откровенно радовалась, что может написать то, что она хочет, как она — Татьяна Бек — думает. Разумеется, это не всем нравилось. Мне недавно напомнили одну историю, которую я не знал в деталях. В 96-м году Генрих Сапгир загорелся идеей «вступить» меня в ПЕН-Клуб и спросил, кто может еще меня рекомендовать. Я сказал, что могу обратиться к Тане. Последовательности происходившего я не знаю. Таня написала рекомендацию от руки и отдала ее в ПЕН. Мне передали копию этого письма несколько лет назад, когда я вторично, уже с твоей рекомендацией, Женя, вступал в писательский клуб (забыв при этом о первой попытке!). В 96-м году соискатель не прошел, я думаю, что в том числе благодаря тому, что Татьяна Бек в своей рекомендации назвала соискателя гением, написав это слово в разрядку, добавив к нему определение «самый настоящий» и заверив: «Говорю это со всей ответственностью». Ясно, что по всем законам корпоративности такого претендента должны тут же отклонить! Но вот интересно, что важнее для автора — прием в некую, пусть и вполне приемлемую, организацию или те несколько эмоциональных слов, которые сказаны коллегой, чей дар и вкус ты ценишь?
Мне кажется, Таня осознавала литературу как праздник. Дочка писателя, с детства в писательской среде, знавшая, разумеется, изнанку праздника, она сохраняла удивительный дар восхищения литературой и людьми литературы.
— А в наш с Вами любимый Тамбов она приезжала?
— Я несколько раз приглашал Таню в Тамбов. Полушутя расписывая красоты без преувеличения самого знаменитого города русской литературы. Наконец, все-таки получилось: в Тамбове удалось устроить встречи с журналом «Арион», когда приехали Инна Лиснянская, Татьяна Бек, Алексей Алёхин, Тимур Кибиров. Был большой поэтический вечер в областной библиотеке, затем встреча с моей тогдашней студией. Все как обычно, чтение стихов, обсуждение. Таня в то время уже вела семинар в Литинституте, у нее был опыт и явный педагогический дар, потому на этой встрече инициатива оказалась в ее руках. Пару лет спустя Таня сделала ответный ход, пригласив меня с лекцией в ее с Сергеем Чуприниным семинар в Литинституте. Я вспоминаю об этих эпизодах как действительно важных для меня и точно знаю, что и для Тани. Мне было важно мнение московских поэтов о работах моих студийцев, мне хотелось представить их творчество иному взгляду. Точно так же Тане было важно представить несколько иную точку зрения на поэзию, может быть, в чем-то отличную от той, к которой студенты привыкли… Но это были уже наши педагогические интересы, так сказать…
Вспоминаю и другие встречи, иногда совершенно неожиданные, когда Таня узнает, что я в Москве, и тут же приглашает на юбилей «Вопросов литературы». Или я приглашаю ее на свой вечер в Музее Сидура, и она, постоянно в дефиците времени, все-таки прибегает.
Для Тани литература была жизнью и образом жизни. Не только стихи, но и все, что она делала в литературе, это было настолько органично ее, что трудно представить Таню в какой-либо другой профессии.
Таня была незаменимым человеком в нашей литературной ситуации. Вот ушла она, и другого такого человека как-то вблизи не видно…
— Да, Женя, мы с Таней Бек почти ровесники. Она всего на год старше. В 70-е годы наших дебютов она уже была «известным молодым поэтом», а у меня только в 79-м году впервые вышла подборка стихов в журнале «Литературная учеба». Послесловие-разбор написал Дмитрий Сухарев, что, конечно, вводило в определенный круг. И все-таки, когда несколько номеров спустя в той же «Литучебе» Таня Бек написала, что заметила как раз эту публикацию, для меня это было неожиданностью. Мы не были знакомы. И, судя по ее тогдашним стихам, я не мог предположить, что мои стихи заинтересуют ее. Но в этом жесте была вся Таня — внимательность и впечатлительность, тонкость суждений были ее отличительными чертами. В чем мог убедиться каждый, кто читал ее рецензии, беседы с писателями. Таню живо интересовало другое, непохожее на нее, открывающее что-то иное в ней самой.
Ну, это я узнал несколько позже.
— Я знаю, что Вы сотрудничали… Расскажите об этом поподробнее.
— В 1981 году я был вынужден уйти из газеты, в которой проработал до этого восемь лет. Невольно оказавшись на «вольных хлебах», я искал заработка, да и не любого, конечно, а литературного. Как критик я еще в 70-е годы начинал в журнале «Детская литература», затем стал автором «Литучебы» и «Литературного обозрения». Понятно, что печататься там ежемесячно было невозможно, нужно было искать новые территории. И тут моим друзьям Гене Калашникову и Сергею Костырко пришло озарение: «Надо тебя отправить к Тане Бек в "Вопросы литературы"!» И действительно, кто-то из них позвонил Тане, она тут же назначила встречу. С Таней говорили бурно, моментально находя совпадения, попутно она меня знакомила со всеми, кто заходил в кабинет, тут же нашла книгу для рецензии, установили сроки. Рецензию я написал, вскоре она была напечатана. Последовали другие предложения. Предлагал, разумеется, и я.
Сотрудничеству с «ВЛ» я обязан знакомством с Виктором Борисовичем Шкловским — живой легендой русского формализма и футуризма. В этом случае я уже сам предложил книгу Шкловского «Энергия заблуждения». Текст вышел. И я моментально получил письмо от Шкловского с предложением встречи. Но это другая тема.
В период «перестройки» на всех нас навалился груз под названием «успеть»! Никто не знал тогда, как долго это продлится. Все спешили: публиковать, писать, открывать. И не себя, а других — забитых, замордованных, убитых. Татьяна работала над антологией акмеизма. Я делал «Зевгму» — первую книгу о «нестандартных» формах русской поэзии за четыре века. Мы оба писали статьи и рецензии, составляли книги других авторов. Встречались на бегу, в редакциях, библиотеках, архивах. К тому же я жил не в Москве, а в Тамбове и не так уж часто мог появляться в столице. При встрече обменивались книгами. Помню одну такую встречу в «Ленинке», когда почти столкнулись, каждый с охапками книг, на минутку присели поговорить, оглянулись, прошли не минутки, а часы. Конечно, мы просто болтали, обменивались новостями и т. д. В результате я должен был срочно написать статью для «ВЛ», где недавно вышла моя беседа с Геннадием Айги, оказалось, что это вообще первая его серьезная беседа в печати, полностью и фрагментами она в дальнейшем будет переведена на разные языки. Статью я все-таки тоже написал, она называлась «Авангард. Сумма технологий», вызвала разнообразные отклики и стала потом основой моей книжки о поэтике авангарда. В качестве некоего вывода: не будь Тани Бек в «ВЛ», я, возможно, не сотрудничал бы с этим журналом, не появилось бы нескольких небезынтересных работ в таком странном разделе филологии и культурологии, как авангардоведение.
— Да, согласен. Я тоже в «Вопросах литературы» печатался благодаря Татьяне Бек. Именно она отнесла много лет назад мои юмористические заметки про писателей Бенедикту Сарнову. И он — как ведущий рубрики — мои тексты напечатал. Это было так для меня неожиданно и приятно!
— В этом вся Татьяна Бек — помочь, поддержать, не пройти мимо…
— А каким, на Ваш взгляд, она была поэтом?
— Конечно, замечательным. Она как поэт была, я бы сказал, больше акмеистически настроена, но с каким-то восторженным интересом относилась вообще ко многому в литературе и к авангарду в том числе. Я подарил ей «Зевгму», и она взахлеб ее цитировала своим гостям и потом, когда один знакомый поэт «увел» книжку из дома, кричала мне в телефон, что чуть не плачет. Конечно, я тут же послал ей дубликат. В 1995 году в Тамбове вышла единственная на тот момент и еще долго позже моя более-менее полная поэтическая книжка «Знак бесконечности». Я послал ее Тане вместе с еще одной тоненькой, выпущенной Музеем Сидура. Таня, во-первых, тут же написала мне письмо, во-вторых, она написала вдохновенный текст по поводу книжек и напечатала его в «Новом мире». Таня сверкала и блистала стилем, она откровенно радовалась, что может написать то, что она хочет, как она — Татьяна Бек — думает. Разумеется, это не всем нравилось. Мне недавно напомнили одну историю, которую я не знал в деталях. В 96-м году Генрих Сапгир загорелся идеей «вступить» меня в ПЕН-Клуб и спросил, кто может еще меня рекомендовать. Я сказал, что могу обратиться к Тане. Последовательности происходившего я не знаю. Таня написала рекомендацию от руки и отдала ее в ПЕН. Мне передали копию этого письма несколько лет назад, когда я вторично, уже с твоей рекомендацией, Женя, вступал в писательский клуб (забыв при этом о первой попытке!). В 96-м году соискатель не прошел, я думаю, что в том числе благодаря тому, что Татьяна Бек в своей рекомендации назвала соискателя гением, написав это слово в разрядку, добавив к нему определение «самый настоящий» и заверив: «Говорю это со всей ответственностью». Ясно, что по всем законам корпоративности такого претендента должны тут же отклонить! Но вот интересно, что важнее для автора — прием в некую, пусть и вполне приемлемую, организацию или те несколько эмоциональных слов, которые сказаны коллегой, чей дар и вкус ты ценишь?
Мне кажется, Таня осознавала литературу как праздник. Дочка писателя, с детства в писательской среде, знавшая, разумеется, изнанку праздника, она сохраняла удивительный дар восхищения литературой и людьми литературы.
— А в наш с Вами любимый Тамбов она приезжала?
— Я несколько раз приглашал Таню в Тамбов. Полушутя расписывая красоты без преувеличения самого знаменитого города русской литературы. Наконец, все-таки получилось: в Тамбове удалось устроить встречи с журналом «Арион», когда приехали Инна Лиснянская, Татьяна Бек, Алексей Алёхин, Тимур Кибиров. Был большой поэтический вечер в областной библиотеке, затем встреча с моей тогдашней студией. Все как обычно, чтение стихов, обсуждение. Таня в то время уже вела семинар в Литинституте, у нее был опыт и явный педагогический дар, потому на этой встрече инициатива оказалась в ее руках. Пару лет спустя Таня сделала ответный ход, пригласив меня с лекцией в ее с Сергеем Чуприниным семинар в Литинституте. Я вспоминаю об этих эпизодах как действительно важных для меня и точно знаю, что и для Тани. Мне было важно мнение московских поэтов о работах моих студийцев, мне хотелось представить их творчество иному взгляду. Точно так же Тане было важно представить несколько иную точку зрения на поэзию, может быть, в чем-то отличную от той, к которой студенты привыкли… Но это были уже наши педагогические интересы, так сказать…
Вспоминаю и другие встречи, иногда совершенно неожиданные, когда Таня узнает, что я в Москве, и тут же приглашает на юбилей «Вопросов литературы». Или я приглашаю ее на свой вечер в Музее Сидура, и она, постоянно в дефиците времени, все-таки прибегает.
Для Тани литература была жизнью и образом жизни. Не только стихи, но и все, что она делала в литературе, это было настолько органично ее, что трудно представить Таню в какой-либо другой профессии.
Таня была незаменимым человеком в нашей литературной ситуации. Вот ушла она, и другого такого человека как-то вблизи не видно…
