Есть в осенней ночи, особенно дождливой, что-то таинственное и высокое. В такую ночь хочется думать о вечном. Но Семен не думает ни о чем. Он просто сидит на кухне. Уже три часа ночи, однако сна у него ни в одном глазу. За окном мерно покачиваются голые деревья, но внешний мир Семена не волнует — он сидит, самозабвенно уставившись в стену. Обои на стене старые, потертые, и прямо по курсу в них зияет дыра. Семен старательно разглядывает ее края. Они шелушатся и свисают лохмотьями. Дыра обнажает дранку, и Семен изучает каждый вбитый в нее гвоздик.
Стоит заметить, что на месте этой дыры должно было быть нечто совершенно иное…
Примерно полгода назад, вроде бы на майские праздники, мама подарила Семену специально выращенное для него растение. Не совсем обрадованный сын поместил подарок в дальний угол комнаты, поскольку подоконники оказались заняты целым складом всякой ерунды. А потом в жизни Семена возникла Лиза. Она немедленно приступила к генеральной уборке и обнаружила заброшенный цветок. Семену досталось по первое число. Цветку был назначен курс лечения — много воды и жизнь у окна. В этот же день, разбирая кладовку, Лиза нашла какую-то полку. Обе находки слились в ее сознании воедино, и она поняла, что полку надо повесить на стену, а цветок поставить на полку, и самое им место — кухня, «потому что листья этого бесценного растения очищают вредный кухонный воздух». Семен пообещал все исполнить и сразу же об этом забыл. Спустя какое-то время отношения у Лизы с Семеном пошли под откос; цветок продолжал скучать на подоконнике. В конце концов, Лиза собрала свои вещи и объявила сидящему на кухне Семену: «Ты ко мне несерьезно относишься. Полку вот… так и не повесил».
Вскоре после этого Семена уволили с работы. Он плюнул на все и поклялся, что начнет новую жизнь. С чистого, как говорится, листа. Однако Семен не знал, с какого края к листу подойти, так что за всю неделю даже в магазин не выбрался. Сегодня под вечер ему позвонила мама и стала интересоваться его судьбой, а затем и судьбой цветка. Тогда Семен решил исправить одну из фатальных своих ошибок и сделать так, как просила Лиза. Он приколотил полку и отправился за растением, неожиданно обнаружив, что оно увеличилось в размерах. Вот здесь-то беда и таилась. Полка вместе с цветком и куском штукатурки обрушилась на пол. Семен аж подпрыгнул, но прыгать было поздно. После длительной уборки мусора и фрагментов цветка — под нецензурные реплики о смысле жизни — от Семеновой неудачи остались, как будто бы, только следы на стене: маленькая, почти незаметная дырочка от правого гвоздя и большая — от левого. На нее-то Семен и смотрит сейчас...
…Он смотрит на нее и смотрит, а по обоям ползает паук, непонятно откуда взявшийся и пребывающий, по внешним признакам, в состоянии крайней меланхолии. Семен напряженно следит за его маршрутом, в тайной надежде, что этот маршрут приведет паука к дыре, а точнее — к занозистой дранке. Чайник, поставленный Семеном на плиту минут десять тому назад, начинает греметь и пускать из носика пар. Семен снимает его с плиты и разбавляет кипятком спитую заварку. Холодильник издевательски дребезжит, потому что Семен знает, что кроме паршивых пельменей там ничего не осталось.
Он потихонечку хлюпает чаем и продолжает следить за пауком, который доползает, наконец, до дранки, а потом падает оттуда на пол и убегает в неизвестном направлении. «Ну и фиг с тобой», — думает Семен и взглядом возвращается к дыре, однако в какой-то момент понимает, что она ему осточертела. Он твердо решает лечь спать. Лежа в постели, Семен думает о дыре, потом о Лизе, потом опять о дыре… В конце концов, он начинает кашлять, и кашель этот никак не прекращается. Семен встает и идет на кухню, чтобы выпить воды.
Осушив два стакана, он, не спеша, возвращается в комнату и там — в полной темноте — натыкается на что-то мягкое, мелкое и куда-то стремящееся. Семен замирает, сердце ухает вниз. «Что бы это могло быть?» — проносится у него в голове
— Тьфу! Как же я врезался!.. — восклицает мелкое и отскакивает в сторону.
Ошарашенный Семен пытается зажечь свет, но в люстре перегорает последняя лампочка.
— Кто здесь? — шепотом произносит Семен.
— Клякса я, клякса.
Семен всматривается в темноту и в лунном свете начинает разбирать нечто взъерошенное.
— Ты что здесь делаешь? — спрашивает Семен.
— Тебя ищу.
— Откуда ты взялся?
— Откуда-откуда… С чистого листа.
— С какого чистого листа?
В ответ доносится тяжелый и раздраженный вздох. Семен зажигает спичку, и вот, в свете ее огонька, возникает маленькое, неизвестного происхождения существо. Черная шерсть на нем всклокочена, руки заложены за спину, босые длиннопалые ноги деловито переминаются на холодном паркете. Семен всматривается ему в лицо и видит большие, выразительные, почти не моргающие глаза. Спичка тем временем гаснет, и Семен зажигает другую.
— Чудны дела! — восклицает он, — С чистого листа, значит? С какого такого чистого листа?
— Ну дает! Ты, кажется, уже неделю как с чистого листа живешь! Жил, верней, пока меня не ляпнул.
— Нет, ты уж подожди-ка. Это что, из-за полки что ли? Из-за того, что полка рухнула?
— Не-ет. Из-за того, что ты мамин цветок в мусоропровод отправил. Вместе со штукатуркой!
— А что мне было делать? Он же развалился весь! И что — теперь насмарку все?
— А пересадить не мог? Хотя бы по частям?
— Не умею!..
— Не умею… Она тебе его растила-растила — чтоб единственный сыночек вспоминал о ней хотя бы. Для тебя, не для помойки растила. Между прочим.
Семену становится стыдно. Спичка гаснет, но он уже отчетливо различает Кляксу в лунном свете и начинает ерепениться:
— А ты мне что, живой укор?
— Вроде того.
— М-да, — говорит Семен, а потом возмущенно спрашивает: — А с чего это ты такой упитанный?
— А какой же я должен быть по-твоему? Каков привет — таков ответ.
— А глаза-то у тебя откуда?
— Ха! Я же одушевленная клякса!
— Ладно, воодушевленная клякса. Давай проваливай отсюда.
— Ну вот еще — грубить затеял. Нате! Может, я тебе добра желаю…
— Все, — Семен берет Кляксу за шкирку и несет в прихожую.
— Отпусти меня! — настаивает Клякса, болтая в воздухе ногами, но Семен выставляет незваного гостя вон из квартиры.
Он идет в комнату и ложится в кровать, однако яростное существо начинает с разбегу биться в дверь, так что грохот разносится по всему дому.
— Пусти меня! — кричит Клякса. В конце концов, Семен вскакивает, открывает дверь, и Клякса со всего маху влетает в квартиру. Семен молниеносно хватает его — и снова за шкирку.
— Мне ведь больше некуда идти! — говорит Клякса, покачиваясь в воздухе.
— И что теперь? Ты прописаться у меня решил?
— Я, между прочим, есть хочу…
— С чего это я тебя кормить должен?
Клякса смотрит на Семена с такой укоризной, что тот не выдерживает и говорит:
— Ладно, только веди себя тихо.
И вот, он уже достает пачку пельменей, а Клякса сидит на столе, подогнув ноги.
— Сколько тебе?
— Побольше, пожалуйста, — говорит Клякса, глядя на пачку завидущими глазами.
Семен недовольно хмыкает, но высыпает в кастрюлю все свои пельменные запасы, делает огонь побольше и начинает помешивать пельмени ложкой. Постепенно Семеново недовольство растет, поскольку Клякса пялится прямо в Семенову спину, лишь иногда отвлекаясь на кастрюлю с едой и звучно при этом облизываясь.
— Когда оно уже сварится?
— Никогда, — отвечает Семен, даже не оборачиваясь.
— Как это никогда?!
— И какого хрена тебя принесло?! — огрызается повар и рывком снимает кастрюлю с огня.
— Принесло и слава Богу. Устыдить — моя профессия. Есть давай.
— Слава Богу!.. Меня от тебя тошнит уже, — говорит Семен и швыряет на стол тарелку с недоваренными пельменями, — Ешь и проваливай отсюда.
— Съесть-то-съем, а вот проваливать и не подумаю. На листе твоем никакого комфорта не предвидится.
— На листе? На листе… Постой! Это что ж получается? Он снова чистый что ли?
— Здравствуйте! А ты что думал, что у меня раздвоение личности? Я с тобой, а лист — пустой. Чистый! Повезло тебе, Егорыч.
Семен замолкает на несколько секунд, а потом говорит неприязненным тоном:
— Я со всякой пакостью жить не собираюсь. Можешь возвращаться. Новый заведу.
— Сам ты пакость, если честно.
— Молчать.
Клякса пережевывает очередной пельмень, однако замолкать не собирается:
— Новый тебе завести не позволят.
— Кто сказал?
— Интересно! Старый лист профукал — ладно, дали новый. Теперь новый профукать решил. Никто такого неуважения терпеть не станет!
— Кто никто?
Клякса делает ехидное лицо, показывая, что знает что-то, и продолжает жевать. Однако по мере насыщения пельменями, незваный гость становится приветливей:
— Я ведь такой же одинокий, как и ты. Дружить давай, Семен Егорыч!
— Мне не резон с собственной кляксой дружить.
Нерезонное существо озадаченно пыхтит и моментально уминает последний пельмень. «И как это в него столько влезло?» — думает Семен.
— Не резон? — наконец, переспрашивает Клякса.
— Не резон, — отвечает Семен.
— Резон, тебе говорят! На листе же сейчас — никогошеньки! А прогонишь — вернусь туда и размножусь. Почкованием.
— Н-да. Гад Гадович… И как же мы с тобой общаться будем, гад?
— Я тебя уму научу, — произносит Клякса, ничуть не оскорбившись.
— Только этого не хватало! Чтоб какая-то клякса меня учила! Тебя в командиры, кажется, никто не избирал.
— Да ты же мне ближайший родственник! — вопит Клякса.
Семен делает круглые глаза и спрашивает:
— Что-о?!
— Я твой сын…
— Ты что, облез совсем?
— Не могу я без тебя, Семен Егорыч, — и Клякса, обессилев, откидывается назад, прислоняется к стене и начинает трястись от слез.
 Семен смотрит на него с удивлением, а потом зевает, чувствуя внезапную усталость:
— Ладно, Бог с тобой, оставайся!
— Дай-ка я тебя обниму! — кричит Клякса и бросается Семену на шею.
Семен с неимоверным отвращением пытается его от себя отодрать. Наконец, Клякса возвращается на место и, вылизав тарелку, говорит:
— Ох, обожрался я. Щас спою, прям как волк в мультике.
— Не надо, — протестует Семен, но Клякса разевает на удивление огромный рот и начинает петь.
— Вдо-оль па Питерско-ой! Да па Тверско-ой-Ямской!!!
Семен сидит несколько минут зажмурившись, а потом берет Кляксу за шкирку и выставляет вон из квартиры. И все повторяется снова. Семен закрывает голову подушкой, но Клякса колотится в дверь и не дает ему уснуть. Наконец, Семен пускает Кляксу обратно.
— Только пикни у меня! Спать будешь здесь, в прихожей, на коврике, — командует Семен и уходит в комнату.
И вот, он уже начинает засыпать, перед его глазами возникает чарующая дыра, и Семен проваливается, наконец, в глубокий сон. Клякса долго мается на коврике в прихожей, и, в конце концов, осмеливается, идет в комнату к Семену и тихонечко устраивается у него в ногах. Так они и спят вдвоем. Засыпает и Семенова мама, промаявшись полночи от раздумий — что бы такое подарить сыну на грядущий день рожденья. Она вздыхает, вспоминая о своем последнем подарке, и тихонько бормочет сквозь сон: «Ох, да и не нужен он Семе». Спят все. А чистый лист пылится где-то в недрах бытия.