ЛЕНТЫ ЛЕТ ЛЕОНИДА КОЛГАНОВА
Скелет маячит в поэтическом окне, призывая начать стихотворение так: Жизнь — скоротечная чахотка…
Скелет усмехается, но банальность первой строки тут же растворяется в сильно сделанных последующих:
Скелет усмехается, но банальность первой строки тут же растворяется в сильно сделанных последующих:
Жизнь – скоротечная чахотка,
Как все болезни, в смерть уйдет,
И смерти четкая чечетка,
Свой стук костлявый отобьет!
Как все болезни, в смерть уйдет,
И смерти четкая чечетка,
Свой стук костлявый отобьет!
Звуковая игра, прочно увязанная со смыслом, нивелирует страшное содержание дальше разворачивающегося стихотворения, точно Леонид Колганов декларирует: Не так уж ты и страшна, смерть:
И после жизни скоротечной,
Поднявшись в небо, словно дым,
Пред Вечностью предстану млечной,
Как ранний Чехов, – молодым!
Поднявшись в небо, словно дым,
Пред Вечностью предстану млечной,
Как ранний Чехов, – молодым!
Он умер в Польше – Леонид Колганов – после разной, часто муторной жизни в России, после долгого израильского периода; умер, засеяв поле поэзии своеобразными, в разных ритмах данными стихами…
Своеобычно трактованная история двадцатого века, уложенная в несколько строф:
Своеобычно трактованная история двадцатого века, уложенная в несколько строф:
…Лишь гул далекий длился,
И колокол вбирал в себя беду…
Двадцатый век, как гений, застрелился,
Закончившись в тридцать седьмом году!
И колокол вбирал в себя беду…
Двадцатый век, как гений, застрелился,
Закончившись в тридцать седьмом году!
Словно отчеканена сарказмом, и… мастерством, и хоть причудливо сокращена до трагедии пресловутого скорбного года, вместе – и развернута в вечность.
Размашисто звучат слова.
Разнообразно теснятся смыслы.
Разнообразно теснятся смыслы.
Играют звуковые сочетания, вспыхивая углами и острыми перьями созвездий – и не страшно, как будто, оказаться в бездне, ибо и в ней звучат стихи.
«Кровь и почва» назывался один из циклов Колганова; два полюса, как две основы безмерного бытия:
«Кровь и почва» назывался один из циклов Колганова; два полюса, как две основы безмерного бытия:
Чем напоить тебя, моя землица?
Своей ли кровью? Кровью супостата? —
Когда в ночи передо мной двоится
Все тот же лик: лик ворога и брата?!
Своей ли кровью? Кровью супостата? —
Когда в ночи передо мной двоится
Все тот же лик: лик ворога и брата?!
И двойственность жизни – хотя и через конкретику крови и почвы — точно мерцает причудливо в стихах поэта: стихах, вступающих ныне в соперничество со временем.
Александр БАЛТИН