Предлагаем вниманию читателей вторую, заключительную часть размышлений ветерана МИД, советника первого класса в отставке В. И. Василенко о государственной деятельности и творчестве Д. И. Фонвизина по случаю исполнившегося в апреле этого года 275‑летия со дня его рождения. В предыдущем выпуске газеты В. И. Василенко остановился, в частности, на работе Дениса Ивановича в Коллегии иностранных дел под непосредственным руководством графа Н. И. Панина, процитировал достаточно неожиданные впечатления Фонвизина от служебных и частных поездок в Западную Европу… В то же время было констатировано, что славу и всеобщее признание Денису Ивановичу принесла его деятельность как просветителя, драматурга, создателя национальной бытовой комедии. Речь в первую очередь шла о главном произведении — «Недоросле», в котором, как считает автор этого очерка, отчетливо прослеживается понимание Фонвизиным того, к каким печальным осложнениям может привести «недообразованность» людей. Именно под этим углом зрения В. И. Василенко представляет свое современное, и, как принято сейчас говорить, «авторское» прочтение «Недоросля».

Д. И. Фонвизин закончил комедию в 1782 году. В этом произведении он затронул нравы тогдашнего дворянства, которое, как и следовало ожидать враждебно встретило пьесу, свое изображение в сатирических тонах. ведь это была сатирическая постановка. Цензуру помог обойти Н. И. Панин и «Недоросль» все-таки был поставлен 24 сентября 1782 г. в театре Книппера в столице, а 14 мая 1783 г. в театре Медокса в Москве.
Зрители приняли постановку с восторгом и, по существовавшему тогда обычаю, забросали сцену кошельками, а вот Екатерине II она не понравилась, и из-за резкой сатиры на дворянские традиции Фонвизин до конца жизни оставался у императрицы в немилости.
Но комедия выдержала испытание временем, показав правоту её автора. Чтобы подтвердить это, позволим проиллюстрировать наш вывод, опираясь на, пожалуй, лучшее, что было написано по этому поводу великим историком В. О. Ключевским в его работе «Недоросль» Фонвизина (Опыт исторического объяснения учебной пьесы)».
Он напомнил, что в «Недоросле» показана зажиточная дворянская семья екатерининского времени в невообразимо хаотическом состоянии, где все понятия опрокинуты вверх дном и исковерканы; все чувства выворочены наизнанку. Там не осталось ни одного разумного и добросовестного отношения; во всем гнет и произвол, ложь и обман и круговое поголовное непонимание. Кто посильнее — гнетет; кто послабее — лжет и обманывает…
Самодур-баба, помещица Простакова вместе с недалеким, скаредным братцем Скотининым, пытаются коварством и хитростью прибрать к рукам земельное наследие осиротевшей Софьи, отводя ей роль невесты Скотинина. Затем, узнав о нечаянно разбогатевшей братниной невесте, Простакова пытается обманом насильно обвенчать Софью со своим сыном «Недорослем»-Митрофаном, т. е. вовлечь в свое безбожное беззаконие и саму церковь.
В комедии есть группа фигур, во главе со Стародумом, выделяющаяся из комического персонала пьесы: это — благородные и просвещенные резонеры, академики добродетели. Они не столько действующие лица драмы, сколько ее моральная обстановка: они поставлены около действующих лиц, чтобы своим светлым контрастом резче оттенить их темные физиономии. С позиций и взглядов своего века историк Ключевский рассматривает этих соратников Стародума — Правдина, Милона, Софью не столько живыми лицами, сколько моралистическими манекенами. «Они еще сами не могут насмотреться на свой новёхонький убор, говорят так развязно, самоуверенно и самодовольно, с таким вкусом смакуют собственную академическую добродетель, что забывают, где они находятся, с кем имеют дело, и оттого иногда попадают впросак, чем усиливают комизм драмы, — полагает В. Ключевский.
Так, Стародум, толкующий госпоже Простаковой пользу географии тем, что «в поездке с географией знаешь, куда едешь», а его собеседница с обычной своей решительностью возражает ему тонким соображением, заимствованным из повести Вольтера: «Да извозчики-то на что ж? Это их дело».
Ох, уж эта «география» с ее «извозчиками» и «недорослями!» В особенности, для дипломатов — «политическая», «экономическая» география. Так уж получилось, что лично я об этом часто размышляю. И мой жизненный опыт заставляет перекинуть смысловой мостик из века 18‑го в наше время. И, как ни печально, мостик выстраивается. Поразмыслим вместе.
Как при ясном определении понятия «экономическая география» могло быть подписано Соглашение (СССР-США) о линии разграничения морских пространств в Чукотском и Беринговом морях от 1 июня 1990 г., по которомуРоссия, вопреки собственной конституции, уступила Америке 34 тысячи кв. миль нефтеносного и богатого минтаем района в Беринговом море?
Допустимо ли было бы без политических «недорослей», срочно и без всяких международно-правовых гарантий выводить из ГДР в чистое поле под Воронеж советские войска, предавая союзников, оставляя на территории ФРГ ядерные арсеналы США и, толкая объединенную Германию в НАТО?
Стал ли бы в 1954 году при знании «исторической географии» Крым и Севастополь принадлежностью УССР?
Уничтожали бы «кормчие всех мастей» по подсказке заинтересованных «извозчиков» и «недорослей» виноградники и виноделие страны в борьбе с историческим пристрастием собственного народа к другому национальному напитку?
Какие фонвизинские «Цыфиркины» и «Вральманы» учили в лихие девяностые ваучерной арифметике современных Скотининых?
Может и: «Берите суверенитета, сколько сможете проглотить» — это тоже не Фонвизина «Недоросль»? Вопросы, вопросы, вопросы… Некоторые ответы нахожу у классиков.
«Рассудок, совесть, честь, стыд, приличие, страх Божий и человеческий — все основы и скрепы общественного порядка, — писал Ключевский, — горят в этом простаковско-скотининском аду, где черт — сама хозяйка дома, как называет ее Стародум, и когда она наконец попалась, когда вся ее нечестивая паутина разорвана была метлой закона, она, бросившись на колени перед его блюстителем, отпевает свою безобразную трагедию, хотя и не гамлетовским, но тартюфовским эпилогом в своей урожденной редакции: «Ах, я собачья дочь! Что я наделала!» Но это была минутная растерянность и притворство. Как только ее простили, она спохватилась, стала опять сама собой, и первою мыслью ее было перепороть насмерть всю дворню за свою неудачу, и, когда ей заметили, что «тиранствовать никто не волен», она увековечила себя знаменитым возражением: «Не волен! Дворянин, когда захочет, и слуги высечь не волен! Да на что ж дан нам указ о вольности дворянства?»
В этом все дело. Стародум нарекает её «мастерицей толковать указы». Вся суть, смысл и позыв драмы Фонвизина «Недоросль» именно в этих последних словах Простаковой и, как считает Ключевский, «вся драма в них же».
Добавим, что и бессмертие великого творения дипломата-писателя, сумевшего определить одно из почти неистребимых отрицательных качеств великого множества высших (и не только) «служащих» государству, как минимум, причастных к распределению средств государственной казны, усваиваемое такими чиновниками с удивительной быстротой, не что иное, как постоянная попытка истолковывать «государевы указы» с максимальной выгодой для себя лично. Простакова хотела всего-навсего сказать, что закон оправдывает ее беззаконие.
Знаменитый Манифест от 18 февраля 1762 года о предоставлении «вольности и свободы» российскому дворянскому сословию, нес великий реформаторский, государствоустроительный смысл, но многими дворянами был истолкован в русле «простаковского» правоведения. Это толкование было ложно и опасно, грозило замутить юридический смысл и погубить политическое положение руководящего сословия русского общества. Дворянская вольность по указу 1762 года многими понята была как увольнение дворянского сословия от всех социальных сословных прав, что было роковой ошибкой и вопиющим недоразумением. (Этот вопрос, с учетом общественно-политических трансформаций в России после распада СССР заслуживает, по нашему мнению, отдельного рассмотрения).
…Всю первую сцену пятого акта пьесы, честным трудом разбогатевший дядя Стародум, и честный чиновник наместничества Правдин важно беседуют о том, как беззаконно угнетать рабством себе подобных, какое удовольствие для государей владеть свободными душами, как льстецы отвлекают государей от истины и заманивают их души в свои сети, как государь может сделать людей добрыми: стоит только показать всем, что без благонравия никто не может выйти в люди и получить место на службе, и «тогда всякий найдет свою выгоду быть благонравным и всякий хорош будет».
Великий историк полагает, что, «внимая этим добрым собеседникам, точно слушаешь веселую сказку, уносившую их из окружавшей их действительности «за тридевять земель, за тридесятое царство», куда заносила Недоросля-Митрофанушку обучавшая его «историям» скотница Хавронья».
«Все это», — пишет Ключевский, — фальшивые ноты не комедии, а самой жизни, в ней разыгранной. Эта комедия — бесподобное зеркало. Фонвизину в ней как-то удалось стать прямо перед русской действительностью, взглянуть на неё просто, непосредственно, в упор, глазами, не вооруженными никаким стеклом…, и воспроизвести ее с безотчетностью художественного понимания. Срисовывая то, что наблюдал, он, как испытанный художник, не отказывался и от творчества; но на этот раз и там, где он надеялся творить, он только копировал. Это произошло оттого, что на этот раз поэтический взгляд автора сквозь то, что казалось, проник до того, что действительно происходило…»
Свято храня завет своего великого батюшки воеводы Скотинина, умершего с голоду на сундуке с деньгами и при напоминании об учении детей кричавшего: «Не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет», верная фамильным традициям, его дочь — по мужу Простакова, ненавидит науку до ярости, но бестолково учит сына для службы и света, твердя ему: «Век живи, век учись». Самый дорогой из учителей Митрофана, немец, кучер Вральман, подрядившийся учить его всем наукам, не учит ровно ничему и учить не может, потому что сам ничего не знает.
Не к такому ли «просвещению» новых поколений наших детей стремились те, кто продвинул на просторы лучшей в мире образовательно-воспитательной педагогики Болонскую систему?
В уста своего любимого положительного героя дядюшки Стародума автор, как сентенцию, вкладывает свои мысли: «Я желал бы, чтобы при всех науках не забывалась главная цель всех знаний человеческих — благонравие. Верь мне, что наука в развращенном человеке есть лютое оружие делать зло.. Просвещение возвышает одну добродетельную душу. Я хотел бы, например, чтоб при воспитании сына знатного господина наставник его всякий день разогнул ему Историю и указал ему в ней два места: в одном, как великие люди способствовали благу своего отечества; в другом, как вельможа недостойный, употребивший во зло свою доверенность и силу, с высоты пышной своей знатности низвергся в бездну презрения и поношения».
Как далеко и каким пронзительным взглядом в будущее смотрел Денис Фонвизин, создавая «Недоросль»! Как предостерегал общество и всех нас от воспитания «Митрофанушек»!
Скончался Фонвизин 1 (12) декабря 1792 в С.-Петербурге после вечера, проведенного в гостях у Г. Р. Державина, где, по отзывам присутствовавших, был весел и шутлив. Похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.