Неотъемлемой чертой прозы Ольги Михайловой, во многом определяющей ее своеобразие, является поэтическое описание природы. В этой книге мы не увидим ни одной рифмы. Но пространство, создаваемое автором, разворачивается перед нами, как поэтическая метафора: неожиданно, увлекательно, одухотворенное особым эстетическим чувством сопричастности «всего со всем». Естество, все вещественное в прозе Ольги Михайловой хрупко и притягательно. Ее поэтический взгляд на мир отличается самобытностью: она умеет увидеть восхитительное в обыденном и глобальное в индивидуальном, как, скажем, в маленькой зарисовке «Перезимуем»: «Оранжево горят клены, как на школьной линейке выстроились березки — тонкие белокурые и те, что уже отмечены годами, а дубы хозяевами леса смотрят-приглядывают за порядком вокруг. Приветливы редкие маргаритки. Киваю им в ответ и глажу их нежно-розовую накидку». Благолепие. Умиротворение. Надежда на будущее и бережное отношение к окружающему миру. А он огромен и добр. Такие описания придают тексту черты ярко выраженного лиризма.
Отдельные пейзажные элементы зачастую являются связующими символами малого произведения, например, пара танцующих журавлей: «На расстоянии примерно двухсот метров грациозные птицы исполняли танец любви. “Какая гармония”, — он не смел шевельнуться. Вспоминались родители и то, с каким благоговением и трепетом они относились друг к другу. Ему казалось, что они всегда будут с ним, ну разве что поседеют».
У многих народов, в том числе на Руси и в Прибалтике, к журавлю было особенное, трепетное отношение. К этим птицам обращались с просьбами о хорошем урожае, здоровье и благополучии в семье. В старину считалось: кто впервые увидит весной пару журавлей, тому скоро гулять на свадьбе. Вот и герои Михайловой обретают личное счастье: сама жизнь медленно подводит их друг к другу. Как в живой природе, их отношения развиваются неспешно: наклевываются, расцветают и медленно созревают, но, созрев, становятся нерушимыми.
Каждая пейзажная зарисовка, помимо изобразительно-выразительной функции, несет в себе смысловые акценты и функциональное назначение: «Как только утро следующего дня коснулось моей щеки, я помчалась обратно — невыспавшаяся и взволнованная. А вечером — тропинка, опушка и, наконец, цветастый луг в палантине предзакатных теплых тонов. Но вот солнце ушло, картина изменилась, и начался отсчет — потянуло холодком, а за ним и туман стал подбираться к лугу, ко мне. Ближе, ближе…». Жизнь, воссоздающая себя изо дня в день, — разве это не чудо? Внутренний ритм строки плавно погружает читателя в трансовое состояние, подчиняет себе. Нет, это не умиление шелестом луговых трав, а странное чувство соприкосновения с чем-то увлекательным и великим, чему так трудно подобрать определение. Вдох — выдох. Рассвет — закат. Происходит одухотворение законов физики, и картина мира становится целостной. Обыкновенное делается могучим.
Лаконичность малой прозы предполагает повышенную нагрузку на каждое слово. Здесь ключевую роль играет умение автора напитать предельно малый объем значительным содержанием, которое, повинуясь правилам формы, концентрируется, сгущается и уплотняется: «…За ночь намело, и не сразу заметен у обшарпанного крыльца надломленный колосок. Он, повидавший столько невзгод, торчит из сугроба обыкновенной сухой травинкой. Так и дремлют — колосок и ссутулившийся старый дом. Одиночество прошло мимо».
Мир стал сверхскоростным. Читателю подавай экшн, погони, и чтобы сюжет позаковыристей... Если ты не бежишь в ногу со всеми — тебя не прочитают. Ольга Михайлова не собирается подстраиваться под читателя. Она сама задает ему и скорость, и маршрут: «Ворошишь сено, предусмотрительно сняв часы, чтобы не оставалось светлой полоски от ремешка. Забудешься и только вечером почувствуешь, как горячо и колко, — плечи обгорели». Жить медленно, проживая каждое мгновение. Не дергаться, не спешить — роскошь в наше время. Обрести спокойствие в повседневной жизни можно только когда внутри тихо, никто тебя не подгоняет, а ты выбираешь для себя удобный темп и придерживаешься его, беря пример с текущей реки: уж кто-кто, а природа никуда не торопится…
Маленькие тексты Ольги Михайловой плавно сменяют друг друга. Из этих крохоток складывается книга, как месяцы — из дней. Природа выступает в них не только как эстетическая ценность, но и как высшая духовная категория: «Поздними вечерами мы с подругой забирались на самую большую копну, как на вершину мира, болтали о мальчишках и считали падающие звезды, и небо было такое близкое и живое! Аромат сена и луговой травы, впитавшей за день энергию солнца, лучше всего проявлялись к ночи, когда земля начинала отдавать накопленное тепло, тепло, которое принимаешь и сохраняешь на всю жизнь».
У Михаила Пришвина есть изумительный речевой оборот — «не оскорбляемая часть души». То есть не поддающаяся воздействию извне, бережно хранимая человеком и оберегающая его. Читая эту книгу, отчетливо ощущаешь: все, что автор говорит, исходит из этого маленького, свято чтимого уголка, над которым не властны тяжелые ритмы насущного существования. Человек с чистым сердцем видит чистоту во всем. Для такого чуткого восприятия даже фонарный свет, призванный разгонять сумерки, становится противным, когда его слишком много: «Свет неприятный: он выхватывает и с неприглядно-пошлой стороны демонстрирует голые ветки деревьев». Нехорошо! Всему нужна мера.
Ольга Михайлова шепчет нам: душа должна быть зрячей. Ведь внешний мир — всего лишь ее отражение. «Неисчезающий пейзаж» — это глоток чистоты, подтверждающий непреложную истину: если вы наполните душу любовью, то везде будете чувствовать любовь.