Глаз я положил на нее сразу. Худая белокурая голубоглазая герла. В моем стиле. И — очень, очень молодая. На вид: года двадцать два.
Я вылетал в Америку, в штаты Висконсин и Джорджия, на фестиваль поэтов. В Шереметьево‑2 зашел в Duty free просто поглазеть на прилавки. Она тоже просто глазела. А мой приятель литературовед Серёжка Шахов (мы вместе отправлялись в Америку), оказалось, уже познакомился с красивой герлой, ну и, как водится у нас, мужиков, вешал ей какую-то милую развесистую лапшу на уши. Я невольно прислушался к разговору и понял, что красивая девушка тоже летит в Штаты, и тоже на фестиваль поэтов, в качестве переводчицы.
В немецком городе Франкфурт, где была пересадка, мы представились друг другу.

— Ира! — уверенно выпалила девушка.
— Женя, — забыв про возраст, — сказал я.
Через некоторое время Серёжка оказался в тени.
Ну что поделаешь — он литературовед, говорит чересчур мудрено и научно, а я, как-никак, стихоплет, журналюга, профессиональный краснобай. К тому же девушка в самом деле мне понравилась. Ну и распушил я, как говорит моя гениальная взрослая дочка, хвост.
Про что я только ни плел бедной Ирочке басни. И про индейское племя, где я когда-то жил, и про Женевский университет, где когда-то учился и даже читал лекции (разумеется, я не сказал, что лекций было всего две), и про то, как учительствовал в сельской школе… И т. д.
Ирочка млела. И только повторяла:
— Это душевно, это душевно!
…В Америке мы пробыли две недели. Выступали с чтениями стихов в школах и университетах, в городе Атланта приняли участие в научной конференции, посвященной Бродскому… Все прошло спокойно и хорошо.
На обратном пути мы с Ирочкой опять встретились в самолете, и места у нас оказались рядом. А Серёжка Шахов разместился в другом конце самолета.
Дорога предстояла длинная. Часов двенадцать. Делать в пути было особенно нечего. Ну, поешь хорошей еды, ну, послушаешь плохую музыку, ну, позыришь ужасный телек. А дальше? Конечно, мы с Ирочкой общались. Тем более что это действительно доставляло нам радость. За двенадцать часов полета мы успели основательно подружиться. На подлете к Москве предусмотрительно обменялись телефонами.
А ситуация дома у меня вдруг осложнилась. Подлый сосед, запойный отставной полковник Сан Саныч опять наприглашал к себе в гости своих проверенных дружков‑алкашей и бомжей. Пьянство и дебоши приобрели угрожающий характер. Я геройски боролся с монструозными соседями неделю, да все безрезультатно. И тогда я прибегнул к достаточно серьезной и мерзко-стукаческой мере — позвонил своему другу, красноярскому авторитету Саше. И нажаловался. Так, мол, и так, Саша, выручай! Соседи совсем заколебали. Пьют, ломятся в стены, один, бывший солист ансамбля «Веселые ребята», орет песни исключительно по ночам и т. д.
Красноярский авторитет и добрый меценат Саша приехал с целой бандой. Его люди начали вышвыривать алкашей из соседской квартиры, при этом навешивая им тумаков. Алкаши орали, но потихоньку уходили, растворяясь в нашем общем, длинном, как журавлиный клин, коридоре.
Почти все ушли. Мы присели с бандюками в моей квартирке, начали пить чай.
И как раз позвонила Ирочка, неожиданно сказала, что соскучилась по мне, и пожелала заехать в гости. Прямо сейчас.
Ну что я мог ответить?
Я по глупости и жадности продиктовал адрес.
А сам продолжил нервно пить чай с бандитами.
Я пил чай, а думал (нет, не об Ирочке) — о том, что ушли не в с е алкаши — чутье у меня за годы жизни в квартирке гостиничного типа на Тверской-Ямской улице (по соседству с бухариком Сан Санычем) стало звериным.
Я нагло крикнул соседу:
— Сан Саныч, если еще кто остался — даю пять минут, пусть уходят, либо всех вас изувечу.
За стеной воцарилось чуткое молчание.
Тогда я начал — уже один — ломиться к ним в дверь! Никто не открывал. Я взял топор. И вероломно, чувствуя свою защищенность и безнаказанность, начал вскрывать дверь соседа, крича при этом речи, отнюдь, не литературного свойства. Сзади меня стояли доблестные бандиты, защитники скромного журналистского и поэтического дарования.
И как раз в этот момент в нашем общем коридоре появились три мента. То есть сцена возникла такая: я в шортах, короткой майке и с топором в руке. Сзади меня — три бандита в кожаных куртках и в золотых цепях. А навстречу идут менты.
— Ну и ситуевина, — промелькнула у меня в голове тревожная мысль, — если менты отпустят, так бандиты порешат, скажут — навел.
Что же оставалось делать?
Самое разумное, что я предпринял, — я не предпринял ничего. И не потерял спокойствия.
— В чем дело? — как-то не очень сурово спросили подошедшие менты.
Я сказал правду. Все, как есть. О том, что соседи заколебали, житья не дают, что пригласил друзей на помощь.
Менты отчеканили в ответ:
— А они жалуются на вас, говорят — сосед их избивает.
Тут как раз Игорёк, самый мерзкий алкаш, вылез из-за двери и на всякий случай тявкнул:
— Да-да, избивает, а мы просто к Сан Санычу в гости зашли!
Ну, а рожа у этого Игорька такая: нос красный, синяки повсюду. И не понять сразу, то ли это от водяры у него, то ли это я его так изувечил.
А меня уже понесло. Я заорал:
— Я тебя вообще скоро урою, падла. Мало я тебя «месил»…
Потом спохватился. Думаю про себя:
— Что же это я говорю, тут же менты рядом?!
А менты неожиданно оказались на моей стороне.
— Правильно, ребята, — сказали они, — пиз.ите их! И все. И вышвыривайте отсюда.
И как начали их сами в пинки выгонять. Алкаши только завопили:
— Это же мы вас вызвали, мы… А вы нас и бьете.
А менты их — в пинки, в пинки…
Я вздохнул. Хотел уже идти домой. И в это время дверь в нашем общем коридоре отворилась. И в него плавно втекла белая, как река, герла Ирочка. Она увидела ментов, бомжей, бандитов, ну и меня с топором в руке…
А услышала какие-то дикие вопли.
Ирочка закрыла дверь и побежала. Быстрее лани. Прочь.
Больше мы с ней не виделись.
Я звонил еще недели две, но к телефону никто не подходил.