В детстве его дразнили «куроед», «кур» — из-за фамилии. Но уже в подростковом возрасте дразнить перестали — он стал известным самбистом, чемпионом Москвы. И все его уже называли только по имени — Володя. Был он взрывным, непредсказуемым, искал всегда на свою задницу приключений, постоянно влезал в какие-то потасовки, если на улице шла драка, обязательно становился ее участником, будто не имел страха. Даже если перед ним была толпа — все равно не отступал. Щуплый, маленький, но отчаянный.

Самбо Володя занимался до 21 года, был призером первенства Союза, ездил на Европу, но выше полуфинала не пробился.
В 1991 году, во время распада СССР и реставрации капитализма в России, ему стукнуло 23 года.
За плечами была тренерская школа в Малаховке, повешенное на гвоздь кимоно, надорванное от постоянных изнурительных тренировок сердце и школа систематического труда в экстремальных условиях — условиях профессионального спорта.
Многие его друзья по самбо тогда остались не у дел, некоторые уехали на Запад, некоторые ушли в рэкет, а Куроедов колебался. Чем заниматься — он толком не знал.
Друзья-спортсмены устроили его телохранителем руководителя банка «Славяне» Левона Варданова. Работа была непыльная — он сопровождал президента банка в его поездках по городу, в командировках по России и за рубежом. Познакомился с семьей Левона Сергеевича, его единственной дочкой Светланой. И как-то быстро у них все со Светланой завертелось. Любовь с первого взгляда… это бывает. Шеф не возражал против свадьбы. Ему нравился этот молодой, спортивный парень. И уже вскоре Володя был не просто охранником тестя, а замом руководителя банка по безопасности и общим вопросам.
Куроедов оказался способным организатором. Быстро вникал во все дела, поступил учиться в финансовую академию. К третьему курсу — в 27 лет — стал внештатным советником правительства России, оброс там связями. Все шло удачно.
…Прошло 20 лет. Располневший и седовласый, страдающий одышкой сорокасемилетний долларовый крепкий миллионер Владимир Иванович Куроедов проводил в своем офисе планерку, перед ними сидели наиболее приближенные топ-менеджеры его Холдинга — страховой компании, банка, руководитель бизнес-центра, директор управляющей компании.
— Всем все понятно? — спросил Куроедов.
— Все, — отчеканили его подчиненные.
— Тогда за работу, меня не будет два дня, надеюсь, справитесь. За меня остается Андрей Александрович, мой первый зам. По всем вопросам — к нему.
Куроедов сел в машину и поехал домой. Он жил в особняке в центре города, в Замоскворечье. Особняк был окружен, как положено, гигантским кирпичным забором, по периметру стояли вооруженные охранники. Жил Куроедов один, с женой они хоть и не развелись, но общего крова уже не имели, дети у них учились за границей.
Куроедов выпил сто грамм виски и, сказав Ахмеду, начальнику своей службы безопасности, чтобы его не сопровождали, вышел на улицу. Охранники знали, что примерно раз в месяц шеф куда-то уходил пешком и просил оставить его одного.
Куроедов пошел в метро, купил билет и доехал до станции Выхино. Потом он спустился к билетным кассам и приобрел билет до Рязани.
Раз в месяц он совершал такие поездки в электричке до Рязани или выходил раньше — в зависимости от ситуации.
Протиснуться в Выхино в электричку в час пик — дело сложное даже для бывалых жителей Подмосковья. Это целая наука. Нужно предвидеть, где остановится вагон, чтобы забежать в него одним из первых и занять место. Иначе — можно всю дорогу простоять.
Куроедову не повезло, вагон остановился вдалеке от него, места быстренько заняли, а богачу досталось место в тамбуре нос к носу с трудовым народом. Куроедов не мог шелохнуться. Душный перегар, запах едкого пота пронизывал тамбур — Куроедов терпел. В Люберцах народу стало меньше и можно было хотя бы продвинуться в вагон.
Пассажиры были заняты своими делами — читали, говорили по телефону и друг с другом.
Пожилая пара (мужчина и женщина) оживленно дискутировала:
— Ну как жить в этой стране? — возмущался мужчина. — Горстка людей захватила власть и радуется. О нас, простых людях, никто не заботится.
— Почему вы так говорите?! А коммунисты? Зюганов всегда защищает простых людей.
— Ну, я вас умоляю. Зюганов защищает собственную персону. Путин, сохраняющий власть на последующие годы, сохраняет ее не только для себя. Он ее сохраняет в том числе и для так называемой оппозиции, которая совсем неплохо устроилась. Все эти Зюгановы, Явлинские… — часть путинской системы. Если бы было по-другому, они бы уже давно торчали в тюрьме. А если господа на свободе, значит, они не оппозиция.
— Нет, я не согласна. Зюганов многие смелые вещи говорит. Если бы он был президентом, он бы такого беспредела не допустил.
— Ну, это ваше мнение — я не буду его оспаривать, — отступал мужчина.
— Хорошо, допустим вы правы. Что же делать? Куды крестьянину податься?
— Во‑первых, нужно понять: Путин — это мы. Он нас, ленивых, инертных, вороватых, боящихся брать ответственность на себя потомков крепостных, устраивает. Не устраивал бы — давно бы власть изменилась.
— Я, знаете ли, ничего не своровала, и дед у меня был дворянин.
— Я не о вас, я вообще, фигурально…
— А… фигурально. Тогда понятно. А во‑вторых?
— Во‑вторых, конечно, нужны новые лидеры оппозиции, иначе застой будет хуже брежневского. В‑третьих, надо использовать ту здоровую витальную энергию, которая еще есть в народе. В частности, максимально поддержать дачников, то есть нас с вами, это огромный процент населения. Подвести к дачам газ, свет, канализацию. Дать возможность людям жить в домах, почувствовать хозяевами своей земли. Если этого не сделать, так и останемся рабами.
— Да, тут я с вами согласна, если бы у меня на даче был газ, я бы вообще там круглый год жила, и внуки бы со мной были, да и дочка с зятем работу нашли бы рядом с домом. А то и фермерством могли бы заняться.
— Вот-вот…
Куроедов слушал молча, в разговор не встревал. Ему было интересно, о чем говорят люди.
Неожиданно он заметил, что в одном купе сидят не шесть человек, как положено, а пять.
— Свободно? — спросил Куроедов группу молодых мужиков, играющих в карты и потягивающих дешевое отечественное пивко.
— Занято, — сказал один из парней. И продолжил опустошать бутылку.
— Почему занято? Для кого?
— Для женщины.
— Ну, вот она придет — я уступлю, — сказал Куроедов и решительно уселся на свободное место.
Мужики промолчали, только не слишком дружелюбно посмотрели на возрастного дядьку.
Откуда-то подошел еще один молодой человек.
— Вот, мы для него место заняли, — сказали мужики.
— Я не вижу перед собой женщины! — парировал Куроедов.
— Сейчас увидишь, — прорычал самый молодой. И попытался ударить Куроедова.
Тот увернулся и нанес обидчику удар в челюсть. Парень схватился за лицо, однако не упал, силы у Куроедова уже были не те, что в молодости. На него набросилось еще пять человек. Били руками, ногами. Куроедов защищался. Неожиданно за него заступились — трое здоровенных парней из соседнего купе, они встали стеной между Куроедовым и молодыми мужиками.
Драка закончилась, мужики сошли в Бронницах, а Куроедов поехал дальше.
Он доехал до Рязани. Снял номер в гостинице, позвонил своему заму и попросил прислать за ним машину.
Когда утром Андрей Александрович спросил у шефа, как дела, то услышал обычный в таких случаях ответ:
— Все нормально, всего одна драка, но адреналин выделился по полной программе. Через месяц поеду на электричке в Можайск, белорусское направление мной еще плохо изучено. А люди у нас все-таки хорошие. Пропасть не дадут. И за слабого заступятся.