Книжно-Газетный Киоск


Мария ПЕРЦОВА


Мария Перцова — поэт. Родилась в Баку. В настоящее время живет в США, в г. Кемпбел, Калифорния. Работает программистом. Автор многих публикаций и двух книг. Член Союза писателей ХХI века с 2021 года.

УПРЯМЫЕ РУССКИЕ КОРНИ
 
* * *

Удивить, раскачать, растревожить,
на гудящие рельсы столкнуть,
чтоб под ветхой дырявой рогожей
смысла
                 робко забрезжила суть.
Кобру зла пышнохвостым мангустом
укусить. Результаты не в счет.
Только это и может искусство...
Ну, а что тебе надо еще?



* * *

У нас была иная музыка.
Не помню дворников рассветных.
Вот Юрка, пьяница замурзанный,
колотит в двери безответно.
Вот во дворе у крана звякают,
об турку шваркнув сковородку,
— Закройте воду! — вниз, от Якова
Взывают, не жалея глотку.
Вот Сёма, спекулянт крамольною
икрой каспийских осетровых,
врубает Боку, чьи гармонии
из ям не льются оркестровых.
Вот Ира в шелковом халатике,
жена зубного протезиста,
летает по другой галактике
под звуки радостного свиста
двух кирщиков с одной лопатою,
зависших под ее балконом.
Крысиный визг, xоть уши ватою!,
от баков — жаркий бег Пaмплоны.
Вот зары — дробь, тулуп и — катятся,
не только случаю покорны,
для параличного Руфатика
в конце игры шесть-шесть повторно.

…Тому смирившемуся узнику,
кого она в уздечке держит,
что танцевать под эту музыку?
Не маленьких же лебедей же…



* * *

Нескончаемый берег тумана
Под обрывом чумной крутизны —
Золотая руда графомана
И художника новой волны.
В белой мгле натыкаюсь покорно
На прибоя шипучий замес,
На упрямые русские корни
В именах окружающих мест.



ИЗ ГЕРАКЛИТА

— Пора в кроватку. Сложи игрушки
Вон в ту коробку.
Потом, за шкапом, найдутся дужки,
Найдется пробка...
Но это позже. Пока — в жилищах
Огни не тусклы,
Румяны женщины, лунолицы,
Ну, точно, куклы.
Пока — солдатик пьет с офицером
Перцовку-водку.
Катюша-пушечка из фанеры
Стреляет ходко,
Соседка моет стекло — на стуле
Парит, шаманка.
Из берегов голубой кастрюли
Выходит манка —
Для целлулоидных пуxлых деток
Воскресный завтрак...
И где все это? Пожар? Вендетта?
Не пейте залпом...
Остался ль кто-то? По кругу пони
Бегут, гарцуют.
Тот, кто остался, ни зги не помнит,
Забыл вчистую.
...Средь пыли-плюша найдется пробка,
Найдется пряжка...
— А вдруг игрушкам в моей коробке
Темно и страшно?



ОПЕРАЦИЯ

Постригли под нолик, разлили эфиры,
В хитон ионийский меня облекли,
В шкатулке из кости искали сапфиры,
Искали алмазы, да вот, не нашли...
Почти не нашли драгоценных металлов.
Всего серебра-то — серебряный век —
Черненная стынь петербургских каналов,
Нeчищенный свет фонарей и аптек.
Пчелиный янтарь разогретого лета
Омыт бирюзой киммерийской волны —
И всех самоцветов (не грустно ли это?),
И смол добиблейской, немой старины.
С другой стороны, не пропало ни грамма,
Ни малой пылинки со дна бытия,
Из дышащей груды вселенского хлама,
Который и есть, в совокупности, я.



ДОРОГА

Блеснет река стеклом немытым,
И птица с клювом голубым
Вспорхнет вослед, как бывший мытарь
За бедным пастырем своим.

Дорога — нитка шерстяная,
Не дотянуться до клубка,
И спица острая стальная
Спешит, проворна и легка,

Вдогон сестре, не отставая,
В безумном танце мельтешит,
А мне туда, где листьев стая
В аллее медленно кружит,

Где облетевшая черешня
Стоит монахиней прилежной,
Едва принявшею обет,
Где разгорается неспешно
Закат, похожий на рассвет.



* * *

Так засыпают первого января,
шторой задернув робкую синеву,
шляпу еще горящего фонаря,
тучу, уже набухшую, на плаву...
Дотянув до кровати, едва преклонив главу
(все же шампанское с водкой мешать нельзя),
радостно предвкушая новенькую главу —
ту, где умная пешка берет ферзя,
ту, где обидчикам воландовская месть,
ту, где попутчикам — сладкий дорожный чай,
чтобы вагон поскрипывал и качал.
Шепчутся стрелки. Время покамест есть.
Успеешь проснуться, одеться, доесть салат,
прожить, может, года два. Или даже три.
Новая жизнь постучит на свой, безотказный лад,
внизу прогрохочет Third или Second street.
Письмо это будет иль чей-то бездомный взгляд,
сложенный пазл, разбитые витражи...
Вероятней всего, оглядываясь назад,
приоткроется, что только тогда и жил.
Вряд ли выяснится, драма это или комедь,
и какую роль здесь играет новехонькая смерть.
Вот на елке шары-миры, а на них моря.
Можно спать до полудня первого января.



* * *

Все больше — милые элегии…
Все меньше гнева, страсти, пыла,
Все больше ужинов с коллегами,
Все меньше споров на стропилах,
Нацелясь кистью в небо купола,
Где среди пыли, грунта, мела,
Сопит божественная куколка,
Твоя Сикстинская капелла.



* * *

Ты мне все про человека-человека,
Я про то, где человека нет,
Где угрюмо солнце зыркнет из-под века,
Проверяя не сошел ли летний снег,
Где каньоны полыхают рдяным, бурым,
Где на срезах сероватые слои.
Вот из этих мест природа будет
Отвоевывать все миссии свои.



* * *

Еще один коварный небожитель
Пытается косить под земляка,
Блефует, хорохорится, божится,
Монету достает из кулака —
Не из того, который напророчишь,
Вино в стакане — с зарожденья дня,
Но ты уже стихи его бормочешь,
Как будто руки греешь у огня.



* * *

Под мостом шумит, по камням течет,
Темная вода, вся наперечет,
Сколько не гляди, а не разглядеть
Жертвенный огонь, пламенную медь,
Кочевую кладь, твердый переплет,
Детскую кровать, лестничный пролет,
В глубине ночи, выпитой на треть,
Поезд — на него в жизни не успеть.
Желтые цветы, мартовскую дрожь,
Чтобы там потом, этого не трожь.
...Иногда мелькнет шелковистый свет,
Мимо проплывет тутовая ветвь.