бабочка брэдбери — золото, зелень, чернь,
тонкое тельце, мраморная пыльца,
тварь первобытная, чистая жертва, чей
маленький труп в дорожной пыли мерцал,

что, насекомое, благостно встретить смерть
от мухобойки века — стальной стопы?
дрогнув от страха, мнительный браконьер,
карлик двуногий резко сошёл с тропы:

шутка ль — поддаться панике, испытав
как вознеслась громадная эта гнусь
над головой — чешуйчатая пята
холоднокровного ящера «Gott mit Uns»…

только бойцам негоже сигать в кусты:
наш-то Иван с гранатой попрёт на танк,
но супостату не спустит ни полверсты
да сверх того — весною возьмёт Рейхстаг…

над белокаменной фронт грозовой набряк,
из-под шершавых туч купола видны…
бабочка брэдбери крылышками бяк-бяк
под огнестрельным небом чужой войны.

читала стихи коллеге
молодая особа наморщила носик:
— фи, верлибр!..

она брезгливо повела плечиком
и поспешила откланяться

…а всё-таки
свободный стих — это поэзия
прародитель рифмы
океан смысла
начало начал

это утверждение не требует доказательств
достаточно вспомнить

четыре великих ремикса
одной истории древней,
до конца
непостижимой
ни одному
живому уму

Говорил вполголоса иерей:
Кто тебя торопит — скорей, скорей?
Кто галопом гонит — ни шагу вспять —
На бегу пить кофе, в ботинках спать?

Погоди, голубушка. Эта жизнь
Как ни бегай, как ты ни копошись,
Оборвётся, милая. Всё сгниёт.
Чем вприпрыжку мчаться, вцепясь в неё,

Посмотри тихонько в святую высь,
В облака густые — уймись, уймись.
Родилась песчинкой — уйдёшь никем:
Долгий миг — и бирочка на ноге.

У души не сыщется ни шиша —
Затрепещет маленькая душа,
Упорхнув от сутолочной земли:
Над бетонкой, что гомонит вдали,

Бирюза прохладная задрожит —
Там не будет зависти, злобы, лжи…
Аще подоспеет конец пути —
Ничего не бойся, лети, лети.

звёзды редеют
дворник нерусский
колет слежавшийся снег
брызги белой смерти
звенят и подпрыгивают,
как мелочь,
выпавшая из ветхого кошелька

а в Севастополе
совсем другая зима:
пахнет йодом и солью
дрожат кипарисы
мглистое море тяжело вздыхает,
катит хмурые воды базальтово-серого цвета
игольчатый ветер
набережная в сизой дымке
никаких ротозеев

…вот бы,
обернувшись горластой чайкой,
на скользком граните
застыть
в ожидании волны

Ещё не разорён уют
седой зимы весенним светом —
тревожно дремлет старый пруд
под ледяным шершавым пледом,

сердитый ветер поутру
хмарь безотрадную накликал,
cухой багульник на ветру
дрожал, как нищая калика…

Но полдень звонкий настаёт
могучей синью светоносной,
рассеяв облаков старьё,
в прозрачном воздухе сполоснут

и солнцем ласковым облит,
преполовинив день короткий...
Снег мартовский — горелый блин
в кольце чугунной сковородки —

стыдливо тает окоём
под васильковым небосводом,
эфиром чистым упоён —
весны дыханием свободным…

неспешно в сумерки влеком —
колеса дюже оробели —
со скрипом старой колыбели
тащился маленький вагон,

тень семенила по пятам —
с короткой ночью породниться,
стаканы мыла проводница,
плыл мутный свет, пыхтел титан.

день суетливо прокипел,
был вечер нестерпимо долог
и, руки свешивая с полок,
лежало пьяное купе.

во сне кого-то позарез
тянуло выпить из копытца,
кому-то не давал забыться
булыжник в желчном пузыре…

квадрат купе — лежи, потей —
несло навстречу лунной дыне:
звенели звёзды молодые
над серой насыпью путей…