когда свистящей стрелой,
вспоров сиреневый штиль,
уносит хищник стальной
тебя — за тысячу миль,

и только тысячей глаз
пестрит крикливый фейсбук,
печаль пускается в пляс,
тоска срывает резьбу,

цыганский город внутри
гремит — ни шагу назад:
умри. воскресни. умри.
...ударил гулкий набат,

кипит на площади люд...
застыл отчаянный зов:
люблю. немею. люблю.
не нужно тысячи слов.

лунный лаваш пресен.
звёзд легион ожил.
я не люблю песен
о боевом прошлом.

дед говорил: вермахт
крепкого брал фрица...
грохот боёв смертных
эхом глухим длится.

кости найдут в поле.
кто здесь? Иван? Рихард?
— ауфидерзейн, фройлейн.
— не поминай лихом.

тёплая ночь мая.
буйно цвели вишни.
алым горит знамя
семьдесят лет с лишним.

полчища звёзд меркнут.
время — плохой лекарь.
каждый из нас — рекрут
в главной войне века.

хриплый голос кукушки
долгих лет насчитал,
но увесистый кукиш
тычет в нос нищета.

заповедано выжить,
но ворчат старики:
али смазывать лыжи,
аль отбросить коньки?

аль дымить потихоньку,
как сырые дрова,
аль краюху в котомку —
и пешком со двора?

за туманом кудлатым
не видать ни рожна.
тянет влага: — куда ты
и на кой там нужна?

встану, воздух буровя, —
огрызаться cлабо —
у часовни из брёвен,
словно ветхий забор,

проклиная погоду
и глухую нужду…
…будем жить, что за одурь?
никуда не уйду.

ничего нет муторней —
сердце изболится! —
будничной заутрени
жителей столицы:

медленно потянемся
встанем спозаранку,
полистаем яндекса
ленту-самобранку,

доллару помолимся:
— долларе, помилуй,
гостя мегаполиса,
лысого бомбилу,

продавщицу добрую
кактусов колючих,
бабку с пыльной торбою
и меня — до кучи.

подмигнёт цветочница,
бабка впарит семки.
да не обесточится
духота подземки,

да свершится голеней
яростная тряска!
…гонит переполненный
поезд, как савраска,

будто бы московия
впала в несознанку…
как венец прискорбия —
кофта наизнанку.

полвагона пялится
прокуроров строже.
— что, сегодня пятница?
слава тебе, боже…

чертогом влекомые горним,
укутав тяжёлые корни
в коричневом лиственном прахе,
стоят, как седые монахи,
пять сосен — столпов молчаливых
в колючих — что зазимки — гривах.
а звёзды с глазами волчат
сердито зубами стучат,
зигзагами ломаных линий
мерцает игольчатый иней.

…на что был беспечно потрачен
день прожитый, сух и прозрачен?
склониться бы — против неверья —
обнять золотые деревья,
припасть бы к могучим корням,
под светом, что полдень ронял!..
а ночка — черед вурдалака,
и лунная дева из мрака
фигуры теней извлекая,
дрожит, словно ведьма слепая.

но что же со мной может статься?..
в глубоком смирении старца
пять братьев стоят на молитве
за ту, что зайчонка пугливей.
топорща белёсые космы,
возносят cтолетние сосны
моленья сквозь долгую темень.
…узнают коварные тени,
о том, что их песенка спета,
с холодной полоской рассвета.

что наморозь?.. то в луже новой
как под стеклом, лежал подковой,
(хрустящей пелены ледовой
кленовый лист не одолел) —
томился у прозрачной кромки,
да черенок, пугливо-ломкий,
дрожал, как бедный гондольер.

лед благородный поборола
студёной влаги баркарола,
и ветер хворый — хрип из горла —
бульвар осенний обкорнал:
в кисель, что хлюпающе-вязок,
летит самолюбивых масок
венецианский карнавал —

шмяк — напоследок — и отцвёл он,
лишь оттепель старухой квёлой
ползет к сопливому нулю.

…хоть надели всем миром дольним
взамен — тепла твоей ладони
я никому не уступлю.

представь: однажды завтра не наступит…
дождь проливной, смешав траву седую
с косматой грязью, барабанит гулко:
течёт по крыше влага ледяная

дождь в декабре — каприз блажной погоды
а я боюсь, что Третья Мировая
коварная, как тлеющий торфяник,
крутыми очагами полыхая,

сомкнёт кольцо, и мигом станет красным
весь белый свет — сплошной «горячей точкой»
и ты уйдешь — почётный доброволец
морзянкой слать
скупые сводки с фронта.

а я боюсь… прости меня, Россия,
я просто баба, я б хотела счастья —
прожив денёк, сказать «Спокойной ночи!»,
поцеловаться и сопеть в обнимку,

не выясняя, кто на сей планете
милее всех, румяней и белее,
желая на ночь мира — всему миру,
щекой прижаться к ласковой ладони…

и будет утро: ты проснёшься первым,
и дождь устанет колошматить кровлю,
коль не рванёт неистовое Небо
пятном багровым,
если,
если завтра…

Муфта линяет — март затяжной настал: я отступаю, чтобы набраться сил. Кай, уходя, ты, видимо, неспроста пару коньков в чертогах моих забыл. Иней в ресницах, жалобный плеск воды — выдох весны я чувствую наперёд. Тает громада грузной, седой гряды… Кто-то же должен плавить колючий лёд.

Вот Йоллупукки — добрый, пузатый дед, я же — сухарь, торосов глухих скверней. Этого деда славит весь белый свет, но ни словечка доброго — обо мне. Он уверяет, будто Гольфстрим замёрз. Мне бы сиять, ведь люди дрожат сильней… как лепестки доверчивых белых роз, что в зимний день цвели на твоем окне.

Помнишь тот день? Приметила, забрала — санок скорлупка, ты, бедный, еле жив. Белый дворец я накрепко заперла… Некий датчанин сказ про меня сложил. Старый писатель много чего наврал — я не жестока, это природа льда: бивнем сверкает грозный морской нарвал, я же слежу, чтоб ветер похолодал. Есть же на свете польза от ледяных долгих ночей, заснеженных синих утр? Чуть лихорадка — цап! — недотрог больных — кубик прозрачный тут же на лоб кладут.

Я поняла, что значит иметь дитя. Это впервые за тысячу длинных зим. Льдинки лежат, суровые дни сочтя: «вечность» не в силах сделать весь мир твоим. Мальчик продрогший, крохотный мой белёк, чары стряхнув, ты сразу решил сбежать. Даже норд-ост могучий не уберёг: всё проглядела. Значит, плохая мать?

Кто показал тебе, как усмирить метель?.. Кто рассказал, чем дышит густая мгла?.. слабнет мороз, но хуже любых потерь — пара коньков давно уж тебе мала.

Эта девчонка, свежий румяный плод, кровь с молоком, полуденный летний бриз. Нежный ребёнок, взгляд — очага тепло, голос певучий мягок и серебрист. Жмётся живое к живому, сердца чисты, даром что зеркала мелкий осколок остр. Что за наука — вместе растить цветы? Что за причуда — cпать под гирляндой роз?

Ты увезёшь ее к морю: кипенье волн, ласковый юг — поэма чужих красот. Берег разбудит гулкий венчальный звон — Герда, мой свет, с тобой к алтарю пойдёт.

Дымку фаты расправит хмельной июль… счастья вам, дети; славьте друг друга — век. И затрепещет длинный, летучий тюль, будто под солнцем — первый пушистый снег. Смутно припомнишь север, январь, холмы…

Зелень травы расплещется на ветру.

В том королевстве маленьком нет зимы.

Сын мой, прощай.
Будь сильным: служи добру.