ВЛАДИМИР КРИВОШЕЕВ
Поэт. Родился в 1946 году в Махачкале. Окончил музыкальную школу при Ленинградской консерватории и философский факультет Ленинградского государственного университета. Преподавал в музыкальной школе, работал в библиотеке, заведовал клубом совхоза, играл в ресторанах. Был участником петербуржской «Школы конкретной поэзии». Был членом ЛИТО под руководством Г. С. Семёнова наряду с В. Кривулиным, Тамарой Буковской, С. Стратановским и т. д. Публиковался в самиздате (антологии «Острова» и «У Голубой Лагуны» (том 4 Б), в журналах «Знамя», «Крещатик», «Зинзивер», в антологиях «Актуальная поэзия на Пуш-кинской-10» (К.: Птах, 2009) и «Русские стихи 1950–2000 годов» (М.: Летний сад, 2010. Т. 2). Автор поэтических книг «Дом культуры» (СПб.: Формика, 1999; послесловие Виктора Кривулина), «Детский сад» (СПб,: Унисон, 2007), «Вкус слова» (СПб.: Союз писателей Санкт-Петербурга, 2016), «Кухня» (СПб,: Свет, 2018). Член СП СПБ. Живет в Санкт-Петербурге.
Поэт. Родился в 1946 году в Махачкале. Окончил музыкальную школу при Ленинградской консерватории и философский факультет Ленинградского государственного университета. Преподавал в музыкальной школе, работал в библиотеке, заведовал клубом совхоза, играл в ресторанах. Был участником петербуржской «Школы конкретной поэзии». Был членом ЛИТО под руководством Г. С. Семёнова наряду с В. Кривулиным, Тамарой Буковской, С. Стратановским и т. д. Публиковался в самиздате (антологии «Острова» и «У Голубой Лагуны» (том 4 Б), в журналах «Знамя», «Крещатик», «Зинзивер», в антологиях «Актуальная поэзия на Пуш-кинской-10» (К.: Птах, 2009) и «Русские стихи 1950–2000 годов» (М.: Летний сад, 2010. Т. 2). Автор поэтических книг «Дом культуры» (СПб.: Формика, 1999; послесловие Виктора Кривулина), «Детский сад» (СПб,: Унисон, 2007), «Вкус слова» (СПб.: Союз писателей Санкт-Петербурга, 2016), «Кухня» (СПб,: Свет, 2018). Член СП СПБ. Живет в Санкт-Петербурге.
ИЗ ЦИКЛА
«НАБРОСКИ К ВЫСТАВКЕ»
* * *
«НАБРОСКИ К ВЫСТАВКЕ»
* * *
Остановись. Остынь. Остепенись.
Песок пронумерованный потрогай.
Растерянные скомканные дни
Перебери, разгладь, на вкус попробуй.
Патрульный колокол потряхивает инок,
Явление природы с колокольни зрит:
Сверкает кособокая равнина –
Дневным огнем луна над ней горит.
Песок пронумерованный потрогай.
Растерянные скомканные дни
Перебери, разгладь, на вкус попробуй.
Патрульный колокол потряхивает инок,
Явление природы с колокольни зрит:
Сверкает кособокая равнина –
Дневным огнем луна над ней горит.
Зима 2018
* * *
Вдоль папирусных линий привычно
голодной Невы
Ты проходишь, макая себя в этот воздух сопливый.
Ребра чувствуют холод сквозной от сырого залива,
А в подсвеченном горле вибрирует
ветхозаветное «Вы…»
Одобрительно тает набросанный к вечеру снег
Под твоими здоровыми с раннего детства ногами.
В обозримой ночи неизбежного дворника нет —
Завтра скажет, и правильно, что не предвидел падения снега.
голодной Невы
Ты проходишь, макая себя в этот воздух сопливый.
Ребра чувствуют холод сквозной от сырого залива,
А в подсвеченном горле вибрирует
ветхозаветное «Вы…»
Одобрительно тает набросанный к вечеру снег
Под твоими здоровыми с раннего детства ногами.
В обозримой ночи неизбежного дворника нет —
Завтра скажет, и правильно, что не предвидел падения снега.
Февраль 2019
* * *
На Васильевском острове время из рук выскользает, лови — не лови,
Умный воздух повис на деревьях и после дождя просыхает.
Сделал шаг — и не бойся, за ним наблюдает другой,
Следом пишет про это рука человека по имени Я.
Петербург, мимолетный как дождь, осуждает мой почерк гнусавый.
Опускаю стеснительный взор на подземные дебри метро.
В ровный круг выгибаются улицы и переулки —
Однобокие люди танцуют на нем чью-то песню без слов.
Умный воздух повис на деревьях и после дождя просыхает.
Сделал шаг — и не бойся, за ним наблюдает другой,
Следом пишет про это рука человека по имени Я.
Петербург, мимолетный как дождь, осуждает мой почерк гнусавый.
Опускаю стеснительный взор на подземные дебри метро.
В ровный круг выгибаются улицы и переулки —
Однобокие люди танцуют на нем чью-то песню без слов.
Декабрь 2019
* * *
На побережье Финского залива
Глухонемая — розовое утро —
В мобильник разговаривает вся
Мотивами Геннадия Айги…
Вот так, как хочет и живет себе поэт.
Глухонемая — розовое утро —
В мобильник разговаривает вся
Мотивами Геннадия Айги…
Вот так, как хочет и живет себе поэт.
Февраль 2019
САПОЖНИК И МАТЬ
На площади, приклеенной к асфальту,
Поет сапожник голосом Вивальди,
Как инвалидом неудобно быть.
Колеблется колоратурный воздух,
Вспотели все голосовые связки.
Работать нужно взрослыми руками,
Чинить неподдающуюся обувь,
А он, в душе ребенок, хочет петь.
Его высокогорная, потомственная мать,
Которую он по заветам предков
Лелеять, холить должен непременно —
Кормить досыта, допьяна поить,
Над ним застыла в позе монумента,
Замерзла в ожидании клиентов
И смотрит в близкий день как в микроскоп,
Понять чего-то в этой жизни чтоб.
Поет сапожник голосом Вивальди,
Как инвалидом неудобно быть.
Колеблется колоратурный воздух,
Вспотели все голосовые связки.
Работать нужно взрослыми руками,
Чинить неподдающуюся обувь,
А он, в душе ребенок, хочет петь.
Его высокогорная, потомственная мать,
Которую он по заветам предков
Лелеять, холить должен непременно —
Кормить досыта, допьяна поить,
Над ним застыла в позе монумента,
Замерзла в ожидании клиентов
И смотрит в близкий день как в микроскоп,
Понять чего-то в этой жизни чтоб.
Осень 2018
ИЗ НЕДАЛЕКОГО ПРОШЛОГО
По вялотающей пороше
В ближайший беспробудный день
Безоговорочная лошадь
Везет просроченных людей.
В их головах живут мигрени —
Штопают порванные сны.
А стук копыт попеременный
Отскабливает звук весны.
Солдат у полосатой будки
Оказывает в струнку честь.
В следах фиакра незабудки
Уже не забывают цвесть.
Течет разбавленное время
По низкорослым небесам —
Два неопознанных еврея
Его сверяют по часам.
В ближайший беспробудный день
Безоговорочная лошадь
Везет просроченных людей.
В их головах живут мигрени —
Штопают порванные сны.
А стук копыт попеременный
Отскабливает звук весны.
Солдат у полосатой будки
Оказывает в струнку честь.
В следах фиакра незабудки
Уже не забывают цвесть.
Течет разбавленное время
По низкорослым небесам —
Два неопознанных еврея
Его сверяют по часам.
Март 2019
НАДО ВЫПИТЬ
Оскорбительное слово
Окружающих людей
Я сегодня слышал снова,
Только не припомню где.
Колосилось рожью лето,
Жаворонок небо брил.
Пережарилась котлета,
Кто-то выключить забыл.
Баснословные загадки
Щелкал белозубый мозг.
Жулики играли в прятки.
Вялил рыбу эскимос.
Жизнь сложилась, как гармошка,
В рукодельный детский пазл.
По натоптанной дорожке
Ноги просятся в лабаз.
Окружающих людей
Я сегодня слышал снова,
Только не припомню где.
Колосилось рожью лето,
Жаворонок небо брил.
Пережарилась котлета,
Кто-то выключить забыл.
Баснословные загадки
Щелкал белозубый мозг.
Жулики играли в прятки.
Вялил рыбу эскимос.
Жизнь сложилась, как гармошка,
В рукодельный детский пазл.
По натоптанной дорожке
Ноги просятся в лабаз.
Апрель 2019
* * *
А Бертольд Иоганнович Брехт
Навещает меня иногда без оглядки на небо,
Умывает слегка синеватые руки
Огуречным рассолом покойной советской поры.
Принимаю его на еще волосатую грудь
Низкопробным, почтительно названным чаем,
Говорим о весне отогретыми зимними ртами,
Извлекаем из пыльного детства забытую Богом войну.
Нас кто знает — втыкают глаза в наши жизни,
Надевают просторные уши на мокрый от холода звук.
Ветер треплет в клочки отголоски разрозненной речи
И уносит зачем-то кому-то куда-то туда навсегда…
Навещает меня иногда без оглядки на небо,
Умывает слегка синеватые руки
Огуречным рассолом покойной советской поры.
Принимаю его на еще волосатую грудь
Низкопробным, почтительно названным чаем,
Говорим о весне отогретыми зимними ртами,
Извлекаем из пыльного детства забытую Богом войну.
Нас кто знает — втыкают глаза в наши жизни,
Надевают просторные уши на мокрый от холода звук.
Ветер треплет в клочки отголоски разрозненной речи
И уносит зачем-то кому-то куда-то туда навсегда…
Июнь 2019
ЛЮБИМАЯ
Она входит без стука и топчет пастушью свирель
Подсурдиненым матом, подмышками терпкого юга.
Перепуганный ветер клубится за ней в коридоре,
Но наружу не рвется — ему интересно и здесь.
Раздевается молча — амурный букварь за комодом,
Ничего не желает — сама из желаний насквозь.
Голый, словно стажер за рулем на Военно-грузинской дороге,
Что-то лишнее в горле глотаю, как в детстве надкушенный гвоздь.
Перепутала школьную парту с постелью,
отца разменяла с подонком,
Полковая мадонна в лампасах от батьки Махно.
Философию жизни ее препарируют в пыльных сорбоннах
Голубые кастраты в полемиках с розовыми кимоно.
Подсурдиненым матом, подмышками терпкого юга.
Перепуганный ветер клубится за ней в коридоре,
Но наружу не рвется — ему интересно и здесь.
Раздевается молча — амурный букварь за комодом,
Ничего не желает — сама из желаний насквозь.
Голый, словно стажер за рулем на Военно-грузинской дороге,
Что-то лишнее в горле глотаю, как в детстве надкушенный гвоздь.
Перепутала школьную парту с постелью,
отца разменяла с подонком,
Полковая мадонна в лампасах от батьки Махно.
Философию жизни ее препарируют в пыльных сорбоннах
Голубые кастраты в полемиках с розовыми кимоно.
Февраль 2020
ВЕЧЕР У ЭРЛЯ
Ну как тут быть, когда напротив Эрль
Сидит и смотрит в мой неформатируемый облик?..
Смутиться надо, снять очки, салфеткой протереть,
Пока он не успел сказать чего другого.
Но Эрль молчит.
Молчу и я.
Молчим мы оба.
Молчим за жизнь, рассыпанную всюду, как пустой горох.
Нам Света предлагает виски
И достопримечательный салат
Пакует на мобильные тарелки
(пустые после сгинут навсегда).
Хозяйственная Хню негромкими шагами
Проходит по столу и нюхает обед.
Понравилось — съедает аккуратно
В моих, восторгом тронутых, глазах.
Поела — умываемся неспешно
На память обо мне,
Об этом дне, переходящем в вечер,
О вечере, переходящем в вечность…
А эта мимолетная картинка
Сверкнула звездочкой на низком близком небе,
Там и осталась,
Времени назло.
Сидит и смотрит в мой неформатируемый облик?..
Смутиться надо, снять очки, салфеткой протереть,
Пока он не успел сказать чего другого.
Но Эрль молчит.
Молчу и я.
Молчим мы оба.
Молчим за жизнь, рассыпанную всюду, как пустой горох.
Нам Света предлагает виски
И достопримечательный салат
Пакует на мобильные тарелки
(пустые после сгинут навсегда).
Хозяйственная Хню негромкими шагами
Проходит по столу и нюхает обед.
Понравилось — съедает аккуратно
В моих, восторгом тронутых, глазах.
Поела — умываемся неспешно
На память обо мне,
Об этом дне, переходящем в вечер,
О вечере, переходящем в вечность…
А эта мимолетная картинка
Сверкнула звездочкой на низком близком небе,
Там и осталась,
Времени назло.
* * *
Сел ветхозаветный Чейгин
На ижорскую скамью.
Полустанком для ночлега
Понял он страну свою.
За спиной горизонтальной
Мается живой рюкзак —
Там стихов его детали
Не стыкуются никак.
Лижет горькая поземка
Опечатки от подошв.
Источают скупо зенки
Полу-слезы, полу-дождь.
Скорбь вселенского погоста
Зашифрована в лице,
Но не поспешают гости
Разгадать иглу в яйце.
На ижорскую скамью.
Полустанком для ночлега
Понял он страну свою.
За спиной горизонтальной
Мается живой рюкзак —
Там стихов его детали
Не стыкуются никак.
Лижет горькая поземка
Опечатки от подошв.
Источают скупо зенки
Полу-слезы, полу-дождь.
Скорбь вселенского погоста
Зашифрована в лице,
Но не поспешают гости
Разгадать иглу в яйце.
ПЕТЕРБУРГ, Я ТВОЙ
Петербург, я — твой компьютер,
Расчехленный твой баян,
Я — твое косое утро,
Я люблю, когда ты пьян.
Дернем, вздрогнем на проспекте
Петроградской стороны,
Выровняем все на свете
Пифагоровы штаны,
Объяснимся встречной урне
В платонической любви…
Петербург, я — твой придурок.
Ну, чего ты… не реви!
Расчехленный твой баян,
Я — твое косое утро,
Я люблю, когда ты пьян.
Дернем, вздрогнем на проспекте
Петроградской стороны,
Выровняем все на свете
Пифагоровы штаны,
Объяснимся встречной урне
В платонической любви…
Петербург, я — твой придурок.
Ну, чего ты… не реви!
Июль 2019
