СИЛЬНОЕ СОЛО ЛЕОНИДА КОЛГАНОВА
I
I
Двадцатый век рвал полотнища реальности таким количеством события, что стихи не могли быть иными… чем стали; и посвященное (знаково!) Маяковскому стихотворение Леонида Колганова «Двадцатый век» отличается резкостью суждений и тяжелым ритмом…
…Не говоря о смысловой ритмике повествования:
…Не говоря о смысловой ритмике повествования:
Всухую насосамшись и упившись,
Рать посуху пошла на абордаж,
И, от босой пехоты откатившись,
Пред батькой Нестором вспять отступал Сиваш!
И сам Господь, все времена стреножив,
Как дирижер вселенский замирал,
Когда пред ним валился, обезножен,
Турецкий вал! Затем — Татарский вал!
Рать посуху пошла на абордаж,
И, от босой пехоты откатившись,
Пред батькой Нестором вспять отступал Сиваш!
И сам Господь, все времена стреножив,
Как дирижер вселенский замирал,
Когда пред ним валился, обезножен,
Турецкий вал! Затем — Татарский вал!
Предметный стих Колганова всегда открывал множество деталей яви, играл точными определениями и мускульно сжимал строку.
Емкость!
Желание каждого поэта как можно больше включить в минимальную единицу поэтического пространства логично и обосновано, хоть получается не у всех.
У Леонида Колганова получалось: поэтическая речь давала ощущение именно емкости:
Емкость!
Желание каждого поэта как можно больше включить в минимальную единицу поэтического пространства логично и обосновано, хоть получается не у всех.
У Леонида Колганова получалось: поэтическая речь давала ощущение именно емкости:
Двадцать лет поили нас, как сватов,
А теперь не поднесли вина,
Чтоб пришли в себя… Лишь «псевдосвятов»
Местничества высится стена
Между нами — шаткими — и властью.
И — замшелый — все пылит кирпич,
Прежнего разгула соучастник,
Сокол культа и Застоя сыч!
А теперь не поднесли вина,
Чтоб пришли в себя… Лишь «псевдосвятов»
Местничества высится стена
Между нами — шаткими — и властью.
И — замшелый — все пылит кирпич,
Прежнего разгула соучастник,
Сокол культа и Застоя сыч!
История… людей, времени… даже поэзии.
Ее поезд скор, но часто останавливается на нужных станциях.
Поезд уходит, в окна выглядывают лица стихов.
Разнообразное поэтическое творчество Колганова мерно уезжает в вечность…
Ее поезд скор, но часто останавливается на нужных станциях.
Поезд уходит, в окна выглядывают лица стихов.
Разнообразное поэтическое творчество Колганова мерно уезжает в вечность…
II
В недрах крещенской ночи — в параллелях и меридианах снежности увиденный комочек земли, издающий всхлип: и скрипка поэзии производит высокий звук:
Колеблем крещенскою ночью,
Среди завывающих лип,
Набрел на тревожный комочек,
Земли, источающей всхлип!
Среди завывающих лип,
Набрел на тревожный комочек,
Земли, источающей всхлип!
Неожиданность видения отличала стихи Леонида Колганова: стереоскопичность взгляда, помноженная на неповторимость интонации, где мускульно сжималась строка, одаривая словесным чудом.
Тонкость — качество, плохо поддающееся измерению — пронизывала стихи поэта, сообщая им множественные оттенки, блики, полутона: точно на проемах воздуха держались, мерцая, слова…
Тонкость — качество, плохо поддающееся измерению — пронизывала стихи поэта, сообщая им множественные оттенки, блики, полутона: точно на проемах воздуха держались, мерцая, слова…
Как будто тать на покаянье,
В кручине темной и тоске,
На мелководье в Иордане,
Я — черный куст узрел в реке!
Дождем подмытый куст крушины,
Размытый мерною волной,
О камни бился он чужбины,
Топляк, — таинственно-родной!
В кручине темной и тоске,
На мелководье в Иордане,
Я — черный куст узрел в реке!
Дождем подмытый куст крушины,
Размытый мерною волной,
О камни бился он чужбины,
Топляк, — таинственно-родной!
Будто совместились — ветхозаветная земля с Русью, советской Родиной, постсоветской реальностью; будто две земли сошлись в одном таинственном библейском своде, и новозаветные ключи заиграли: сильно, нежно…
Истории часто вспыхивала в стихах Колганова: всегда пронизанная таинственными дугами, точно переводящими ее в смысловые регистры постижения.
В стихах поэта много яркости, цветов, отливов: но и мудрости не мало, и, совместившая два эти пласта, поэзия дышит подлинностью высоты, рассчитанной на долгое время.
Истории часто вспыхивала в стихах Колганова: всегда пронизанная таинственными дугами, точно переводящими ее в смысловые регистры постижения.
В стихах поэта много яркости, цветов, отливов: но и мудрости не мало, и, совместившая два эти пласта, поэзия дышит подлинностью высоты, рассчитанной на долгое время.
Александр БАЛТИН