ЕВГЕНИЙ ВИТКОВСКИЙ
(1950—2020)
(1950—2020)
«НЕ ПОНЯТЬ — НЕ ПОСТИЧЬ — НЕ СБЕРЕЧЬ — НЕ УВЛЕЧЬ — НЕ ПОМОЧЬ…»; «ЭТУ ЦЕПОЧКУ ЛОМКОЮ СТРОЧКОЙ УВЕКОВЕЧУ…»
Евгений Владимирович Витковский — широко известный поэт-переводчик, антологист, редактор (он, в частности, был научным редактором антологии Е. А. Евтушенко «Строфы века»), литературовед, крупнейший исследователь и популяризатор поэзии Русского Зарубежья (именно он в свое время познакомил меня с поэтом и главным редактором альманаха «Встречи», жительницей Филадельфии В. А. Синкевич), педагог, наставник творческой пишущей молодежи, автор исторических романов.
В молодости, когда я работал литературным редактором в газете «Семья», часто получал замечательные консультации Е. В. Витковского по литературе Русского Зарубежья. До сих пор помню его совет: «Никогда не пишите, что это эмигрантская литература…»
Но, прежде всего, он был восхитительным поэтом, наследником по прямой Серебряного века.
В 2015 году мы — с подачи Н. Крофтс — напечатали его стихи в журнале «Дети Ра».
В молодости, когда я работал литературным редактором в газете «Семья», часто получал замечательные консультации Е. В. Витковского по литературе Русского Зарубежья. До сих пор помню его совет: «Никогда не пишите, что это эмигрантская литература…»
Но, прежде всего, он был восхитительным поэтом, наследником по прямой Серебряного века.
В 2015 году мы — с подачи Н. Крофтс — напечатали его стихи в журнале «Дети Ра».
* * *
Не понять — не постичь — не сберечь —
не увлечь — не помочь.
На задворках Европы стоит азиатская ночь.
Это клен одинокий руками разводит беду.
Это лебедь последний крылами колотит по льду.
Это гибнет листва, это ветер над нею поник.
Это в городе ночью звучит неизвестный язык.
Только миг обожди — и застынет река в берегах.
Только миг обожди — и по горло потонешь в снегах.
Для кого — для чего — отвернись — притворись —
претворись
В холодеющий воздух, стремящийся в гулкую высь.
…Что ж, лети, ибо в мире ноябрь, ибо в мире темно,
Ибо в небе последнем последнее гаснет окно,
Ибо сраму не имут в своей наготе дерева,
Ибо в песне без слов беззаконно плодятся слова.
Плотно уши заткни, сделай вид, что совсем незнаком
С этим странным, шуршащим меж листьев сухих
языком.
Он неведом тебе, он скользящ, многорук и безлик —
Это осени клик, это пламени длинный язык.
Это пламя голодное желтые гложет листы,
И поручен ему перевод с языка темноты.
не увлечь — не помочь.
На задворках Европы стоит азиатская ночь.
Это клен одинокий руками разводит беду.
Это лебедь последний крылами колотит по льду.
Это гибнет листва, это ветер над нею поник.
Это в городе ночью звучит неизвестный язык.
Только миг обожди — и застынет река в берегах.
Только миг обожди — и по горло потонешь в снегах.
Для кого — для чего — отвернись — притворись —
претворись
В холодеющий воздух, стремящийся в гулкую высь.
…Что ж, лети, ибо в мире ноябрь, ибо в мире темно,
Ибо в небе последнем последнее гаснет окно,
Ибо сраму не имут в своей наготе дерева,
Ибо в песне без слов беззаконно плодятся слова.
Плотно уши заткни, сделай вид, что совсем незнаком
С этим странным, шуршащим меж листьев сухих
языком.
Он неведом тебе, он скользящ, многорук и безлик —
Это осени клик, это пламени длинный язык.
Это пламя голодное желтые гложет листы,
И поручен ему перевод с языка темноты.
Не буду анализировать это совершенное стихотворение. Любителям поэзии, полагаю, тут все очевидно.
(Стихотворение из журнала «Дети Ра», № 12, 2015)
А вот еще один несомненный шедевр.
* * *
Эту цепочку ломкою строчкой увековечу:
Шило на мыло, мыло на сало, сало на гречу.
Эта цепочка — точно по схеме, точно по слепку:
Бабка за жучку, жучка за внучку, дедка за репку.
Кружатся годы — белые враны, черные чайки.
Не ошибиться в качестве шила, в сортности швайки.
Цифры да цифры — как конвоиры с фронта и с тыла:
Шило на мыло. Было да сплыло. Сердце остыло.
Только бы тихо, только бы глухо, шито да крыто.
Это не ярость, это не злоба. Это защита.
Это защита от снегопада, от перепада.
Чур: не бороться. Если не дали, значит, не надо.
Можно молиться даже в канаве, даже в борделе,
Чтоб ненароком, в самом бы деле, свиньи не съели.
Чтобы, как надо, шелестом сада кончилось лето.
Боже, спасибо: даже за это, даже за это.
Все остальное — побоку, на фиг. Не было речи.
Снеги да вьюги. Ветер на круги.
Вечность, до встречи.
Шило на мыло, мыло на сало, сало на гречу.
Эта цепочка — точно по схеме, точно по слепку:
Бабка за жучку, жучка за внучку, дедка за репку.
Кружатся годы — белые враны, черные чайки.
Не ошибиться в качестве шила, в сортности швайки.
Цифры да цифры — как конвоиры с фронта и с тыла:
Шило на мыло. Было да сплыло. Сердце остыло.
Только бы тихо, только бы глухо, шито да крыто.
Это не ярость, это не злоба. Это защита.
Это защита от снегопада, от перепада.
Чур: не бороться. Если не дали, значит, не надо.
Можно молиться даже в канаве, даже в борделе,
Чтоб ненароком, в самом бы деле, свиньи не съели.
Чтобы, как надо, шелестом сада кончилось лето.
Боже, спасибо: даже за это, даже за это.
Все остальное — побоку, на фиг. Не было речи.
Снеги да вьюги. Ветер на круги.
Вечность, до встречи.
(Стихотворение из антологии «Строфы века. Антология русской поэзии». Сост. Е. Евтушенко. Минск, Москва: Полифакт, 1995)
