Книжно-Газетный Киоск


ВЛАДИМИР ДОБИН
(1949—2005)

«ТОЛЬКО МЕДЛЕННО…»; «ТАКОЕ ВЫСОКОЕ НЕБО БЫВАЕТ С УТРА…»;
«В СКВЕРЕ, ОКОЛО ФОНТАНА…»;
«В ТИХОЙ РОЩЕ, ДАЛЕКО ОТ ДОМА…»

Три года в самом начале девяностых я сотрудничал с мегапопулярным в то время изданием «Совершенно секретно» — сначала был на договоре (при Юлиане Семёнове), а потом мой друг Артём Боровик, ставший главным редактором, пригласил меня в штат — и я стал спецкором при секретариате, который возглавлял Владимир Добин.
О «Совсеке» той поры, об Артёме Боровике я писал много раз. И все-таки еще несколько слов.
Артём был фантастическим парнем. Сын знаменитого отца, он шел своей дорогой в журналистике, статьями и книгами, смелыми поступками завоевывая себе имя.
Лез под пули в Афганистане, в саркофаг в Чернобыле, летал на реактивных самолетах, разоблачал различных негодяев, помогал друзьям. И, по-моему, никого и ничего не боялся.
Он был настоящим товарищем. Сильным, заботливым. После кончины Артёма я узнал, что многие большие люди считали его своим другом: и Лужков, и Кобзон, и многие другие. При этом он никогда не выбирал друзей в зависимости от должности. Это я — бывший нищий практикант журнала «Огонек», где Тёма был заведующим отдела международной жизни, и бывший его подчиненный по «Совсеку» — могу засвидетельствовать.
Он опекал своих товарищей. И многие этим пользовались. Я в том числе.
Захотел издать книгу стихов — бегу к Тёме. Он дает команду выдать мне бумагу. Захотел куда-нибудь в командировку — Тёма выписывает командировочное удостоверение. С удостоверением «Совсека» я объездил множество городов и весей. Калининград, Иваново, Подмосковье и т. д.
А теперь про ту бумагу… Команду выдать бумагу на мою книгу стихов Тёма дал не сразу. Он как рачительный хозяин и хорошо считающий деньги бизнесмен собрал по этому вопросу редколлегию, пригласил экономистов и менеджеров издания, обрисовал ситуацию. Возникла пауза. Никто ничего не говорил. Я понял, что дело пахнет керосином… Но тут встал ответственный секретарь «Совсека» Володя Добин и сказал:
— Ребята, по-моему, все просто: либо мы хотим помочь нашему товарищу и ведущему корреспонденту газеты, либо нет. Я бы помог. Поэзия  — дело святое. Поэтам надо помогать!
И тут все сразу проголосовали «за». Боровик подписал мое прошение…
Я был всем очень благодарен, особенно Володе и Тёме. Но очень тогда удивился: я никогда не думал, что матерый журналистище, могучий профессионал, который до «Сов-сека» очень успешно работал ответственным секретарем в «МК», — такой сентиментальный и трепетный человек, любящий поэзию.
Я знал Добина как своего непосредственного начальника, он всегда доводил до ума мои интервью и статьи, требовал от меня жареных фактов, сенсационности.
— У тебя все тексты чересчур интеллигентные, — говорил он мне, улыбаясь, но с укоризной, — а мне нужно продать газету, сделать ее максимально интересной читателю. Времена, Женя, теперь такие.
Кстати, именно Володя Добин был моим редактором в «Совсеке», когда я там печатал интервью с Олжасом Сулейменовым, Джуной, Сергеем Бондарчуком и многими другими известными людьми.
А вообще, девяностые, «Совсек» — это целая эпоха. Тогда, в начале девяностых, Артём Боровик создал нам, журналистам, уникальные условия работы.
Нас бесплатно кормили в редакции. Доплачивали за знание иностранных языков. Мы не обязаны были ходить на работу — только по средам на редколлегию. В месяц от нас требовали по одной статье. На редколлегиях Артём вел себя либерально. Спрашивал нас, над чем мы работаем и когда сдадим материалы. Редколлегии проходили с юмором, очень тепло. Все друг над другом подшучивали. Артём собрал тогда сильную команду — заместитель главного редактора Александр Бененсон (он был замом по всем вопросам), ответсек Владимир Добин, обозреватели Дмитрий Лиханов, Евгений Додолев, Елена Светлова, главный художник Михаил Шестопал.
Забавное дело — Артём в начале уму непостижимых девяностых заставлял нас, журналистов газеты «Совершенно секретно», делать сюжеты для одноименной телевизионной передачи, то есть давал нам реальный шанс стать и телевизионщиками.
Меня он еще раньше приглашал делать сюжеты для «Взгляда» — я отказывался. Странно об этом писать, но в конце восьмидесятых он заезжал ко мне в редакцию газеты «Семья», где я тогда работал, и уговаривал поехать в командировку от «Взгляда» в Ленинград.
…Долгое время ходили разговоры, что Юлиан Семёнов создал холдинг «Совершенно секретно» на деньги спецслужб. Не знаю. Мы с Артёмом эту тему никогда не обсуждали. Не исключаю, что такие контакты могли иметь место. Бывшие разведчики у нас в «Совершенно секретно» работали. Например, Михаил Петрович Любимов. Были и другие…
Я неоднократно готовил материалы к публикации в соавторстве с милейшим человеком Богданом Андреевичем Дубенским. Мы с ним даже как-то ездили вместе в командировку в город Иваново, где брали интервью у одной из героинь газеты…
Богдан Андреевич охотно делил меня своими беседами, рассказывал о своей дипломатической работе в Греции, Норвегии.
— Не раз афинские газеты, — вспоминал не без законной гордости Богдан Андреевич, — писали о том, что молодой дипломат Дубенский присутствовал на званом ужине (не помню уже каком. — Е. С.) с неподражаемо красивой женой…
Когда же я спросил у коллеги-журналиста, где он учился дипломатическому искусству, — Богдан Андреевич, удивив меня, ответил, что окончил физкультурный институт.
При этом он как-то загадочно улыбнулся.
Когда Артём пригласил меня перейти в штат «Совершенно секретно», Богдан Андреевич уже работал там начальником отдела кадров. И трудовую книжку принимал у меня именно он.
…Спустя годы я прочитал книгу Кристофера Эндрю и Олега Гордиевского «КГБ. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачёва». Там были указаны имена советских резидентов в различных странах. В частности, в этой книге оказались перечислены наши резиденты в Норвегии. Я не поверил своим глазам, когда прочитал: «Резиденты КГБ в Осло. Богдан Андреевич Дубенский 1957—1962».
Артём обожал интригу, приключения. Любил, чтобы рядом находились подобные люди. Иногда он мне давал довольно конфиденциальные и рискованные поручения, которые, честно говоря, выполнять не очень хотелось. Но отказать не мог.
Он всегда и во всем хотел «дойти до самой сути», докопаться до истины. И очень многое успел. Как, наверное, никто в нашем поколении.
Смерть Артёма Боровика я воспринял как знак. Знак того, что по отечественной журналистике нанесен сокрушительный (если не смертельный) удар. Наступало тотальное торжество «PR». И наступило.
А мой друг москвич по рождению Володя Добин репатриировался в Израиль.
…Спустя несколько лет я получил от него по почте большое письмо, написанное от руки. Он писал мне, что устроился в Израиле хорошо, работает в газете, купил четырехкомнатную квартиру…
В конверт также была вложена небольшая книжечка… Книжечка стихов Владимира Добина. До меня дошло, почему тогда, на редколлегии, Володя заступился за меня, почему говорил, что Поэзия  — дело святое. Он сам был поэтом. Но мы, его коллеги по сенсационной газете «Совершенно секретно», этого не знали.
Сейчас, когда я перечитываю стихи Владимира Добина, вижу, какое это было внимательное, чуткое сердце, неравнодушное к чужой боли, чужой судьбе. Володя был очень похож на свои стихи. Добрые, негромкие, мудрые.



* * *

Только медленно…
Так дольше жизнь продлится.
Не торопись…
Ничему никуда не деться.
Сделать пару шагов, кое-чему научиться —
вот и прошло оно, твое детство.

Если покажется вдруг, что ты — в десятке,
а все прочее где-то далеко-далеко,
не забудь, что у жизни вечность в остатке,
и там точно так же, как здесь, одиноко.

Не гневи судьбу — все, что даст на вырост,
ты на свете этом обязан исполнить.
Не спеши, душа.
Ночью мне приснилось
что-то очень важное…
И я должен вспомнить.



* * *

Такое высокое небо бывает с утра.
За пальмами — дивный простор, голубой
и бескрайний.
И кажется: мир открывается мне
без малейших стараний —
              до самой границы, где даль замыкает гора.

На тормоз нажму — и вмиг заискрится асфальт,
и дворники окна протрут до стеклянного блеска.
По карте — на север — Метула за тем перелеском,
а если на юг, то появится скоро Арад.

…День только вначале, и все, что случится окрест,
все, словно в кино, я увижу до ужаса скоро.
Как много на свете других
(безмятежно-заманчивых) мест,
где жизнь почему-то обходится без режиссера.

А мне уготована, видно, иная судьба,
и карта — велением свыше — дана только эта.
На счастье, я думаю, ведь у потомка раба,
чтоб выжить на свете, особого выбора нету…



* * *

В сквере, около фонтана,
Где лежит пушистый снег,
Ходит-бродит рано-рано
Одинокий человек.

Хоть и холодно, однако
Он в пальтишке налегке.
Одинокая собака
У него на поводке.

Остановится прохожий
В изумлении на миг:
Боже,
Как они похожи —
Пес озябший и старик.

Много лет прошло, однако
Вижу:
Только рассветет,
Одинокая собака
Одинокого ведет.



* * *

В тихой роще, далеко от дома,
хорошо побыть наедине.

Ни гостей незваных, ни знакомых,
ни чужих портретов на стене.

Чувствую, как становлюсь я ныне
словно бы мудрее и добрей.

Тишина…
Ты в самой середине
жизни неустроенной моей.

(Стихотворения с портала https://stihi.ru/2006/12/10—1359)