Видеть этот камень, не испытывая нерешительности,
Видеть эти камни и не отводить взгляда,

Видеть эти камни и постигать каменность камня,
Видеть все каменные камни на рассвете и на закате,

Но не думать о стенах, равно как о пыли
или бессмертии,
Видеть эти камни ночью и думать
о грезах осей в растворах,

Принимая как должное то, что при мысли о них, камни
Не добавляют своему существу ни тени,
ни отсвета, ни поражения.

Видеть эти же камни в грозу и видеть,
как видишь зрачки Гераклита,
В которых безраличие камня подробно,
подобно щебню.

Рассматривать природу подобий,
не прибегая к симметрии.
Отвернуться и видеть, как камни парят
и крылья им — ночь,

И потому они выше, чем серафимы,
летящие камнем к земле,
Горящие в воздухе, словно чрезмерно длинные
волосы, —

К земле, которая в один прекрасный момент
Ляжет последним камнем в основу
избыточного вещества, —

Как долго еще означаемым тлеть на меже
углем инея? —
Столько же, сколько камням, которые снятся падению.

Раньше, к весне под стропилами ос
вскипали жаркие гроздья.
Прежде весной просыпался песок,
по ветру стлался спиралью,

Тысячеокий, как снег или наскальный бог, —
иногда ястреб
Воздушных набегов в непрерывные страны
алфавита об одной букве.

Лишь гримасой по краю, в растительных жилах,
слепою розой,
Вспышкой плененный кристалл,
как морем присвоенный остров.

Может быть, подземной травою
над ручьистой стопою, —
Но вступающий в обводы двоения,
в острую окись разрыва.

Что он? Как переводится? Какова мера прошлого?
Откуда?
Повод? Да, не слышу: такова тетива маятника.

Глазного яблока дрожь.

Узкий парус пустыни.

Ветви грезят омертвевшими временами ясности
[оправленные нрзб.] обугленные системы того, что видеть, когда спать
расклеваны верхними [скорее, «голодными»; склоняюсь к последнему] птицами.
Птицы, гвозди — в чем различье? («омертвевшие» — ужасно!, никто бы так)
И потемневшие [есть «низкие», и я знаю почему] ягоды [позвонил Павлов из Лондона]
присвоены сумраком, как чужая речь [наискось справа «перекушенная»] у основания
утренних [хотелось: «как лед», — оставим для бедных детей] зубах,
нет — утренняя речь, перекушенная у основания зубами прохожего. Да.
Согласен. Словно глазницы Эдипа, к грязи торжественно шествует свет.

Так в продолжительности (duree — прав ли в написании? что с l’accent porte sur?)
рассчитывается рассудком — скорость ладони, опускаемой к горячему
(«горчичному», сознаюсь, было… а потом не стало! и не нужно) — лбу.
Потом какое-то крыло, себя превосходящее в легкости, — не совсем, но зачем?
В исправлении — «прочерчено крыло», находящее себя и т. д.
Длительность, возвращаемся. Как опускается, когда, когда спать, когда видеть,
когда писать, когда рассыпается час перед порогом года. Помнишь горох?
Колени, соль, страницы? Да, разумеется, нужно с другой стороны. Изнанка.
Где сквозь жирную пыль мерцают золотые остовы вещей.
И о том, что не тронет их ни единое поименование; — о чем позднее.