Книжно-Газетный Киоск


КОНСТАНТИН К. КУЗЬМИНСКИЙ
(1940—2015)

«В КОМНАТУШКЕ ТАК СВЕТЛО…»; «ПОЧЕМУ НЕ ЛЮБЯТ ПОЭТА?..»; «Я ОХОТНИК, ЖРАТВУ ДОБЫВАЮЩИЙ…»; «ГЛАЗА СПОКОЙНО КАМЕНЕЛИ…»

С Константином К. Кузьминским я общался много лет — начиная с 1992 года. Мы дружили (я даже какое-то непродолжительное время, когда ссорился со своей американской герл-френд, в 1992,1993,1994 годах, жил у него и его прекрасной и доброй жены Эммы дома, на Брайтоне, на Сorbin Plaza, в Нью-Йорке), сотрудничали (в свое время он доверил мне права на издание антологии «У Голубой лагуны» в России), сделали замечательное телевизионное интервью (см. его на ТВ‑Диалог), я напечатал интервью с ним в газете «Подмосковные известия» в 1994 году, которое потом многажды цитировалось. На своей самиздатовской книжке «Три мадьярские поэмы» (экз. № 01) Костя написал мне: «Жене Степанову, першепубликатору ККК 11 иуля 1993 Сorbin». А еще он придумал такое двустишие: «Согласен я с Татьяной Бек: Степанов Женя — человек!» В моем гардеробе до сих хранятся вещи (в частности, хорошее осеннее пальто), которые мне дарил Костя. Не выбросил я и старое печатное настольное оборудование — подарок Кузьминского. Храню как раритет. Возможно, для его будущего музея.

Когда мы жили вместе, мы ходили на океан купаться, ездили в центр, в Манхэттен, на литературные вечера и художественные выставки… Костя надевал (даже для прогулки на океан) свою папаху, шинель — выглядел он всегда экстравагантно.

Я тогда в основном жил в Манхэттене и часто приезжал к нему в гости — старался выводить его из запоя, он продолжал работу над своей главной поэмой «Девочка из Днепропетровска, или Поэма Ада».

А потом мы поссорились. Очень сильно. И стали жестоко, беспощадно оскорблять друг друга публично последними словами. Все контакты были разорваны. Причина ссоры меня тогда поразила: Костя обиделся на то, что я в журнале «Дети Ра» напечатал не в полном объеме его огромную двухтомную поэму «Девочка из Днепропетровска, или Поэма Ада». Между тем, поэма выходила в нескольких номерах журнала, только набирали ее на компьютере (в оцифрованном виде поэмы не было) мои сотрудники несколько месяцев. А убрал я только элементы откровенной порнографии.

Косте это решительно не понравилось, и он начал печатную и эпистолярную атаку на меня. Я тогда был молодой и глупый: я обиделся и ответил…

Прошли годы. Костя умер. Его смерть я воспринял очень тяжело. На самом деле, это был очень близкий мне человек — по духу, по роду деятельности, по отношению к поэзии. На его смерть я откликнулся такими стихами.



ПАМЯТИ ККК

Жизнь — это микст золотого и свинского.
Память разборчива, совесть строга.
Помню веселого Костю Кузьминского.
Помню товарища — а не врага.

Помню нью-йоркские вечные сборища.
Весело было. Но глуп человек.
Что ж мы ругались, два брайтонских кореша?
Мы ведь когда-то делили ночлег.

Жизнь — это микст золотого и бренного.
Всякое было на грешном пути.
Помню поэта — поэта отменного.
Костя, я плачу. Прощай и прости.

2015

А сейчас я хочу напомнить вам, уважаемые читатели, интервью с Константином Кузьминским, которое было напечатано в 1994 году в газете «Подмосковные известия», которую Костя называл потом «Подмосковные вечера».



* * *

Константин К. Кузьминский — человек-легенда. Поэт, составитель знаменитой антологии советского авангарда и андеграунда 60–80 годов «У Голубой лагуны», притча во языцех нью-йоркской, московской и питерской богемы. Эмигрировал в 1974 году. Я познакомился со стихами Кузьминского, с его «Лагуной» много лет назад. А не так давно мы встречались. Причем при обстоятельствах, которые лишний раз подтверждают мысль, что случайных встреч не бывает. Все закономерно. Поясню. В 1992 году я получил стипендию на изучение в Женеве творчества выдающегося русского философа Николая Лосского. Часами просиживая в библиотеке Женевского университета, я (каюсь) изучал не только философские трактаты академичного Лосского, но и совсем неакадемичных поэтов, прозаиков из «Голубой лагуны». Потом судьба занесла меня в Нью-Йорк. В один прекрасный день мне оказалось негде ночевать. Мой приятель Коля Решетняк (он, увы, тоже не так давно ушел из жизни. — Е. С., 2021) стал обзванивать своих знакомых. На предмет моего устройства. Согласился меня принять… Костя Кузьминский.



* * *

Брайтон. Две тесные комнатки. Кухня, где возлежит Маэстро. Рядом три огромные борзые. Очаровательная жена Эмма готовит бутерброды и чай. А мы беседуем. Вечер-другой…



* * *

Это, разумеется, только фрагменты интервью.

— Костя, для начала расскажите, кому принадлежит копирайт на антологию «У Голубой лагуны», как она создавалась?

— Копирайт принадлежит мне. Хотя создавалась она на материалах самиздата, который принадлежал всем. По этому поводу однажды здорово пошутил мой любимый Вагрич Бахчанян: «Искусство принадлежит Ленину. Народ». Сосоставитель антологии — Григорий Леонович Ковалёв, он слепой с шести лет. Если какие-то гонорары за публикацию антологии начнут поступать (Кузьминский предоставил мне право публиковать «Голубую лагуну» в России. — Е. С.), я бы хотел, чтобы Вы не забыли про Ковалёва. Архив для антологии я собирал, начиная с пятьдесят девятого года. Объясню — почему? Чтобы познакомиться с творчеством нашего поэтического поколения, мы должны были быть знакомы лично, а также перепечатывать тексты друг друга. Вы удивитесь, но первые книжки Бродского, Наймана, Бобышева, Рейна (которых я считаю своими литературными оппонентами) были составлены мною со товарищи. С Бродским мы ровесники и познакомились, когда нам исполнилось по восемнадцать лет. В шестьдесят втором году мы с Григорием Ковалёвым и Борей Тайгиным составили книжку Иосифа. В шестьдесят пятом году она вышла на Западе. Честно говоря, я немного обижен на Оську, что он никогда не вспоминает, кто составил его первую книжку, кто ему носил корректуру на правку и так далее. Но это — к слову. Не ради славы мы все это делали. А ради удовольствия. Если бы, скажем, составление антологии не доставляло мне радости, я бы никогда даже палец о палец не ударил.

— Какой ее тираж?

— Практически нулевой. Первый том вышел тиражом шестьсот экземпляров, второй — пятьсот… Далее — и того меньше.

— Как расходились книги?

— Двести пятьдесят экземпляров заказывали слависты американских университетов, сто пятьдесят шло на Европу, сотня расходилась по авторам. Сейчас полных комплектов антологии днем с огнем не сыщешь. Даже в американских университетах далеко не всегда есть полные комплекты. В Корнельском, например, нет первого тома. Спер Юз Алешковский. Но я не жалею — книга попала к благодарному читателю.

— Как воспринималась (воспринимается) антология в читающем американском мире?

— После первого тома была дюжина восторженных статей, после третьего — шесть. Потом — ни одной. Надоело. Антология, вполне можно сказать, остается фактом самиздата. Оттого, что все это отпечатано типографским способом, она не перестала быть самиздатом. Все же попытки напечатать «Голубую лагуну» в России провалились. А нужна она, конечно, только на Родине.

— Когда Вы составляли «Голубую лагуну», Вы редактировали авторов?

— Никогда. Я писал послесловие, комментарий, что угодно, но никого не правил.

— Костя, у Вас необычная жизнь. Женились пять раз, учились на биофаке Ленинградского университета, специалист по змеям, сутью жизни стала нонконформистская литература, единственным авторитетом почитаете батьку Махно, Вы всегда в окружении поклонников и поклонниц. Вопрос у меня личного характера — какое главное жизненное наблюдение Вы сделали?

— Наблюдений, Женя, много. Но вот что я Вам скажу. Оказывается, Гашек и Кафка жили в одно и то же время в одном и том же городе — Праге. Но какой разный космос они увидели. Вы понимаете, мир огромен, необъятен. И мир искусства необъятен. Только не надо писателя, художника (в широком смысле этого слова) редактировать. Радуга тем и сильна, что у нее много цветов. Я бы хотел, чтобы Вы, когда будете печатать в России антологию, помнили об этом.

1994

Беседу вел Евгений СТЕПАНОВ

Как поэт Кузьминский ни на кого не похож. У него своя интонация, свой словарь, свои нетабуированные темы… Он писал так, как будто специально добивался того, чтобы его не печатали. Он никогда не подстраивался под систему, но сам стал ею. Так, собственно, и должен жить и работать Поэт.



* * *

И. Х.

в комнатушке так светло
и солнца тыква наверно кругла так
иронией улыбку свело
у левого угла рта
мысли и дым кольцом
свиваются в ряд тугим
а сквозь тоску что пошлее кальсон
сияют глаз твоих радуги
сердцем обугленным не испепелю
скукой опоен
мысленно вью петлю
из провода ползущего по обоям
уши полнятся нудным гулом
а с вешалки
ухмыляясь смотрит пистолетное дуло
предвкушая труп свеженький
нет! грохотом капсюля
жизнь не кончу
напрасно просится с ядом капсула
на языка раздвоенный кончик
…не смогу
— что ж, и ладно
значит, опять, снова
бродить слепой иолантой
безнадежной тоской
сломан

(январь 1959)



* * *

почему не любят поэта?
почему поэт — любит?
тоскливой нотой пропета
боль одиночества лютая
почему я мечусь в поисках?
почему лезу в огонь?
застыл в киноленте поезда
мой пустой вагон
в дикой страсти полета
неизбежен удар
оземь
впереди — любого поэта
ждет седая осень
от холода зубы ляскают
и губы надрывно сипят:
«подайте хоть каплю ласки
отдавшему вам себя!..»

(лето 1960)



* * *

Боре Тайгину,
с любовью

Я охотник, жратву добывающий,
Убивающий серн на бегу,
И висит ятаган добивающий
На моем волосатом боку.
В глупоглазом сиянии месяца
Вой волков заунывен и тих,
И по черному озеру мечутся
Души темных оленей моих.
Я бегу, спотыкаясь и падая,
По змеиным камням, при луне,
Я питаюсь корнями и падалью,
И прекрасное чудится мне.
В этом мире неясное чудится,
А другого не будет вовек.
Я очнусь, волосатое чудище,
И завоет во мне человек.
И не знаю я, чем это кончится,
И покажут ему, или сам
Будет он тосковать в одиночестве,
Пробегая по темным лесам.

(14.44.2.12.63)



* * *

глаза спокойно каменели
немели губы. и язык.
и обнаженные колени
не повторяли свой призыв
молчание росло кругами
почти бесшумно — как весло —
и обнаженными ногами
в губах отчаянье росло
меж нами ширилось пространство
немели губы. и глаза
и непрестанно страшно странно
молчали наши голоса
коснуться рук — сплестись губами —
руками — о! — как ты нежна
хоралом криком голосами
росло молчание меж нас

/1964/
(Л. Б. Петровой-Урицкой)

(Стихотворения с портала https://ruthenia.ru/60s/kuzminsk/ja_ohotnik.htm)

Уже в молодые годы Константин К. Кузьминский был сложившимся замечательным поэтом, превосходным мас-тером стиха и абсолютно свободным человеком.