Книжно-Газетный Киоск


ВАЛЕНТИНА СИНКЕВИЧ
(1926—2018)

«Я ПРОШЛОЕ ОКУТЫВАЮ ТЕПЛОЮ ЗОЛОЮ…»; НА ВЕЧЕРЕ ПОЭЗИИ

В конце восьмидесятых годов прошлого века на одном из литературных вечеров в Москве, на котором мне довелось присутствовать, знаменитый писатель Саша Соколов рассказывал о том, что самый «солидный» возраст эмиграции — семнадцать лет, что, только преодолев этот временной барьер, можно в полной мере познать все ужасы и прелести жизни на чужбине.
Русская поэтесса и просветительница Валентина Алексеевна Синкевич не была в России… сорок шесть лет. Когда она приехала в Москву, крупнейший специалист по Русскому Литературному Зарубежью поэт и переводчик Евгений Владимирович Витковский меня с ней познакомил.
С тех пор у нас установились и дружеские, и деловые отношения, завязалась переписка (у меня, кстати, сохранилось множество ее интереснейших писем, написанных еще от руки!), я стал литературным представителем В. А. Синкевич в России, получал по официальному контракту, заверенному американским нотариусом, пятьдесят процентов от всех ее публикаций в нашей стране, которые почти всегда сам и организовывал — в журналах «Октябрь», «Трезвость и культура» (где тоже работал на полставки), в газетах «Семья», «Союз» (тогдашнее приложение к «Известиям»), «Советский цирк» (где меня всегда публиковал редактор отдела культуры и замечательный поэт Ефим Бершин). Все это происходило очень давно — в самом начале девяностых.
…Жизнь В. А. Синкевич была похожа на приключенческий роман.
…Она родилась в 1926 году в Киеве, но все детские и отроческие годы провела в небольшом и очень живописном городке на Десне — Остёр. Писать стихи Валя начала рано — в десять лет; так и осталась на всю жизнь подданной государства поэзии. Шестнадцатилетней девушкой фашисты угнали ее в Германию. Валентина работала в трудовых лагерях (на сельскохозяйственных полях), потом была прислугой в бюргерском доме. Кормили очень плохо: кусочек хлеба, кусочек маргарина, брюква. Но не били. Когда война закончилась, Валентина вышла замуж за соотечественника, родила дочку. Что делать дальше? Возвращаться домой и менять один лагерь на другой? Или предпочесть чужбину? Молодые супруги последовали инстинкту самосохранения.
Потом был переезд в США. Синкевич ступила на американскую землю, не зная ни слова по-английски. Началась новая жизнь. Тоже нелегкая, но все-таки огонек надежды на лучшую долю засветился. Валентина сменила множество тяжелых профессий и, наконец, устроилась работать в библиотеку престижного Пенсильванского университета. С работой помогла… Россия. Дело в том, что в космос полетел первый спутник Земли, наша страна сделалась весьма популярной, и знание русского языка превратилось в хорошую профессию…
В библиотеке Валентина Алексеевна проработала двадцать семь лет, вплоть до ухода на пенсию. И все это время писала стихи. Валентина Синкевич выпустила несколько сборников на русском: «Огни», 1973, «Наступление дня», 1978, «Цветенье трав», 1985, «Здесь я живу», 1988, «Избранное», 1992, «Триада», 1992, «На этой красивой и страшной земле…», 2004, и другие. Писала и публиковала мемуары, в том числе в «Новом журнале». Активно сотрудничала как литературовед-популяризатор поэзии с американскими СМИ.
Все ее книги получили хорошую прессу. Уже на первый сборник теплую рецензию написала легендарная Ирина Одоевцева.
В 1977 году Валентина Алексеевна начала поистине титанический труд, который под силу солидному редакционному штату, а не одной хрупкой женщине.
Но как бы там ни было — многие годы в Филадельфии выходил тиражом 500 экземпляров уникальный, роскошный поэтический альманах «Встречи» (до 1983 года он назывался «Перекрестки»), который публиковал преимущественно стихи эмигрантов, пишущих на русском языке. В ежегоднике печатались все значительные поэты русской эмиграции за исключением Иосифа Бродского, который публиковался — до возвращения в Россию стихами — в основном в журнале «Континент» да еще в издательстве «Ардис». А так судите сами: Георгий Иванов и Иван Елагин, Зинаида Шаховская и Владимир Войнович (со стихами, со стихами!), Алексей Цветков и Бахыт Кенжеев…
В 1992 году я впервые приехал в Америку, в Филадельфию, остался там на несколько месяцев, занимался литературными архивами в библиотеке Пенсильванского университета, жил у различных людей, в том числе гостил у В. А. Синкевич, в ее прекрасном и гостеприимном доме, а также в доме у ее гражданского мужа художника В. М. Шаталова (1917–2002) — он тоже был из поколения перемещенных лиц, беженцев, так называемых Ди-Пи. Именно тогда я познакомился с различными представителями второй (военной) волны эмиграции, в частности, с художниками Михаилом и Виктором Лазухиными, а также с замечательным профессором-историком Пенсильванского университета Александром Валентиновичем Рязановским, который родился уже на Западе, и многими другими невероятно-интересными людьми — с ними я потом делал интервью для московских газет. Кстати, интервью с В. А. Синкевич я первоначально напечатал в газете «Семья», а потом оно выходило в различных моих книгах, на моих сайтах, см., например, здесь: http://book-kiosk.ru/publication.php?id=8019.
Однажды мы с Валентиной Алексеевной и Владимиром Михайловичем поехали в казино, в Атлантик-Сити, ничего, конечно, не выиграли, но долго гуляли вдоль океана, я даже купался… Беседовали, беседовали. Счастливые были времена.
Теперь все это в прошлом. Но стихи Валентины Синкевич остались. Честные, жизненные, непритворные.



* * *

Я прошлое окутываю теплою золою
и вспоминаю благодарно и светло
о том, что было на земле со мною,
о том, что быть другого не могло.

Земной мой путь давно загадан —
какой-то водолей на землю милость лил,
и непонятно, — словно генный гений-атом, —
любовь к живому слову подарил.

К живому дереву, и перышку, и шерсти…
Чудесный мир — крылат, четвероног —
во мне он весь от колыбели и до смерти.
И никаким другим он быть не мог.

(Стихотворение из газеты «Семья», 1991)



НА ВЕЧЕРЕ ПОЭЗИИ

Филадельфийские в тяжелых рамах окна
и занавеси веером на стеклах,
дубовые полы, ковры, полотна —
от них ослепла и оглохла

я в этот вечер. Тяжелели веки
и быль большая и больная
шла через горы, через реки
в забытый мир, как в море окуная

меня. И голос тонкого поэта
неумолимо несся
в другую зиму и другое лето.
И ветер выл в снегах и колыхал колосья

под монотонный звук знакомой речи
и взгляд чужих тяжелых окон…
Проходит прошлое. И нечем
на память у него отрезать локон.

(Стихотворение из журнала «Трезвость и культура», № 3, 1991)