БОРИС СЛУЦКИЙ
(1919—1986)
(1919—1986)
«ЗАПАХ ЛЖИ, ПОЧТИ НЕУСЛЕДИМЫЙ…»; «ВСЮ ЖИЗНЬ ГОТОВИШЬСЯ…»;
«А ЧТО СУЛЯТ НАМ ПЕРЕМЕНЫ?..»; «ХОРОШО БЫ, ЖИВ ПОКА…»;
«ВРАГОМ ЕГО ЯВНЫМ СЧИТАЛИ…»; «ЛЮДИ СМЕТКИ И ЛЮДИ ХВАТКИ…»; «КАК БЫ ЧУВСТВА НИ БЫЛИ ПЫЛКИ…»; «ПОЛОВИНА ЛАВИНЫ…»;
«СИЛЬНЫЕ ХАРАКТЕРЫ…»
«А ЧТО СУЛЯТ НАМ ПЕРЕМЕНЫ?..»; «ХОРОШО БЫ, ЖИВ ПОКА…»;
«ВРАГОМ ЕГО ЯВНЫМ СЧИТАЛИ…»; «ЛЮДИ СМЕТКИ И ЛЮДИ ХВАТКИ…»; «КАК БЫ ЧУВСТВА НИ БЫЛИ ПЫЛКИ…»; «ПОЛОВИНА ЛАВИНЫ…»;
«СИЛЬНЫЕ ХАРАКТЕРЫ…»
Великому поэту Борису Слуцкому, он, кстати, родом из многострадального донбасского Славянска, в жизни везло не часто, но ему повезло после смерти, потому что его литературным душеприказчиком и публикатором стал замечательный подвижник и литературовед Юрий Болдырев (1934—1993).
А мне повезло, что мы с Юрием Леонардовичем дружили, я о нем уже много раз писал в своих статьях и книгах.
В конце восьмидесятых годов, когда я работал литературным редактором в популярном (тираж пять миллионов!) еженедельнике «Семья», Юрий Леонардович приходил ко мне и моему начальнику поэту Михаилу Поздняеву, теперь тоже участнику нашей антологии, в гости, в редакцию, которая тогда размещалась в самом центре Москвы, на Пушкинской площади, в комбинате «Известия». И мы даже подготовили несколько посмертных публикаций Слуцкого.
Стихи Слуцкого я всю жизнь собираю, выписываю, учу наизусть. Одна из моих любимых песен — «Лошади в океане», написанная на стихи Бориса Абрамовича.
Татьяна Бек мне говорила, что Слуцкий дня нее поэт номер один.
Когда в девяностые Татьяна Александровна приехала в Нью-Йорк и познакомилась с Иосифом Бродским, то их во многом сблизило отношение к Слуцкому, которого нобелевский лауреат тоже очень высоко ценил.
А мне повезло, что мы с Юрием Леонардовичем дружили, я о нем уже много раз писал в своих статьях и книгах.
В конце восьмидесятых годов, когда я работал литературным редактором в популярном (тираж пять миллионов!) еженедельнике «Семья», Юрий Леонардович приходил ко мне и моему начальнику поэту Михаилу Поздняеву, теперь тоже участнику нашей антологии, в гости, в редакцию, которая тогда размещалась в самом центре Москвы, на Пушкинской площади, в комбинате «Известия». И мы даже подготовили несколько посмертных публикаций Слуцкого.
Стихи Слуцкого я всю жизнь собираю, выписываю, учу наизусть. Одна из моих любимых песен — «Лошади в океане», написанная на стихи Бориса Абрамовича.
Татьяна Бек мне говорила, что Слуцкий дня нее поэт номер один.
Когда в девяностые Татьяна Александровна приехала в Нью-Йорк и познакомилась с Иосифом Бродским, то их во многом сблизило отношение к Слуцкому, которого нобелевский лауреат тоже очень высоко ценил.
* * *
Запах лжи, почти неуследимый,
сладкой и святой, необходимой,
может быть, спасительной, но лжи,
может быть, пользительной, но лжи,
может быть, и нужной, неизбежной,
может быть, хранящей рубежи
и способствующей росту ржи,
все едино — тошный и кромешный
запах лжи.
сладкой и святой, необходимой,
может быть, спасительной, но лжи,
может быть, пользительной, но лжи,
может быть, и нужной, неизбежной,
может быть, хранящей рубежи
и способствующей росту ржи,
все едино — тошный и кромешный
запах лжи.
* * *
Всю жизнь готовишься.
Мускулы растишь.
Читаешь книги. Выписываешь выписки.
И ожидаешь тот покой и тишь,
Когда повесишь собственную вывеску.
А где-то генов странная игра
Выталкивает в мир счастливца.
И светом смысла, правды и добра
Он сразу озаряет наши лица.
Мускулы растишь.
Читаешь книги. Выписываешь выписки.
И ожидаешь тот покой и тишь,
Когда повесишь собственную вывеску.
А где-то генов странная игра
Выталкивает в мир счастливца.
И светом смысла, правды и добра
Он сразу озаряет наши лица.
* * *
А что сулят нам перемены?
Они идут, как племена.
Они сулят нам перемеры
параметров. А как война?
Теперь большой войны не будет,
четырехлетней мировой.
Теперь бомбежка не разбудит
и не напомнит: «Ты живой!»
Они идут, как племена.
Они сулят нам перемеры
параметров. А как война?
Теперь большой войны не будет,
четырехлетней мировой.
Теперь бомбежка не разбудит
и не напомнит: «Ты живой!»
* * *
Хорошо бы, жив пока,
после смерти можно тоже,
чтобы каждая строка
вышла, жизнь мою итожа.
Хорошо бы самому
лично прочитать все это,
ничему и никому
не передоверив это.
Можно передоверять,
лишь бы люди прочитали,
лишь бы все прошло в печать —
мелочи все и детали.
после смерти можно тоже,
чтобы каждая строка
вышла, жизнь мою итожа.
Хорошо бы самому
лично прочитать все это,
ничему и никому
не передоверив это.
Можно передоверять,
лишь бы люди прочитали,
лишь бы все прошло в печать —
мелочи все и детали.
* * *
Врагом его явным считали,
что тайного выше врага.
И с ненавистью читали,
здоровались за три шага.
А он понимал это, видел
и, хоть углубляться не стал,
вовсе не ненавидел,
как, впрочем, и не читал.
что тайного выше врага.
И с ненавистью читали,
здоровались за три шага.
А он понимал это, видел
и, хоть углубляться не стал,
вовсе не ненавидел,
как, впрочем, и не читал.
* * *
Люди сметки и люди хватки
Победили людей ума —
Положили на обе лопатки,
Наложили сверху дерьма.
Люди сметки, люди смекалки
Точно знают, где что дают,
Фигли-мигли и елки-палки
За хорошее продают.
Люди хватки, люди сноровки
Знают, где что плохо лежит.
Ежедневно дают уроки,
Что нам делать и как нам жить.
Победили людей ума —
Положили на обе лопатки,
Наложили сверху дерьма.
Люди сметки, люди смекалки
Точно знают, где что дают,
Фигли-мигли и елки-палки
За хорошее продают.
Люди хватки, люди сноровки
Знают, где что плохо лежит.
Ежедневно дают уроки,
Что нам делать и как нам жить.
* * *
Как бы чувства ни были пылки,
как бы ни были долги пути,
очень тесно стоят могилки,
очень трудно меж них пройти.
Территория мертвого уже,
чем живой рассчитывать мог,
и особенно — если лужи
и тропинка ползет между ног.
К точке сведены все пространства.
Все объемы в яму вошли.
Охлаждаются жаркие страсти
от сырой и холодной земли.
как бы ни были долги пути,
очень тесно стоят могилки,
очень трудно меж них пройти.
Территория мертвого уже,
чем живой рассчитывать мог,
и особенно — если лужи
и тропинка ползет между ног.
К точке сведены все пространства.
Все объемы в яму вошли.
Охлаждаются жаркие страсти
от сырой и холодной земли.
* * *
Половина лавины
прорвалась сквозь огонь,
а еще половина
не ушла от погонь.
Камнепадом забита
и дождем залита,
половина забыта,
непрошедшая, та.
А прошедшая лава
получает сполна.
Ей и счастье и слава,
а другим — ни хрена.
прорвалась сквозь огонь,
а еще половина
не ушла от погонь.
Камнепадом забита
и дождем залита,
половина забыта,
непрошедшая, та.
А прошедшая лава
получает сполна.
Ей и счастье и слава,
а другим — ни хрена.
(Стихотворения из книги: Слуцкий Б. А. «Стихи разных лет: Из неизданного». — М.: Советский писатель, 1988 г.)
* * *
Сильные характеры
силу свою проявляют.
Слабые характеры
слабо хвостом виляют.
Сильные характеры
любят жрать отбивные.
Слабые характеры
любят блюда иные:
морковные биточки
доедают до точки,
не затяжное пьянство —
сплошное вегетарианство.
Сильные характеры
хлопают по коленке.
Слабые характеры,
слабые, как калеки,
смирно, без разговоров
выдерживают хлопки,
не проявляют норов,
не выявляют тоски.
силу свою проявляют.
Слабые характеры
слабо хвостом виляют.
Сильные характеры
любят жрать отбивные.
Слабые характеры
любят блюда иные:
морковные биточки
доедают до точки,
не затяжное пьянство —
сплошное вегетарианство.
Сильные характеры
хлопают по коленке.
Слабые характеры,
слабые, как калеки,
смирно, без разговоров
выдерживают хлопки,
не проявляют норов,
не выявляют тоски.
(Стихотворение из альманаха «Поэзия», № 48, Москва, «Молодая гвардия», 1987 г.)