Владимир Соколов никогда не спешил за модой, не суетился, не пробивался. И вот уже много десятилетий он — один из самых читаемых в России авторов. Любим самыми разными слоями нашего народа, и, что наиболее примечательно, представителями разношерстного литературного сообщества — и традиционалистами, и авангардистами. Потому что талант. Потому что настоящий. Потому что сумел свое «новое слово тихонько шепнуть». Так тихо, что все услышали.
Удивительно — с годами его поэтика практически не претерпела изменений. Он дебютировал в сороковые (!) годы прошлого века сложившимся мастером, поэтом классической традиции. Не все стихи у Соколова равнозначны — это правда. Но в своих лучших произведениях это, конечно, поэт Божьей милостью. Лучше всего о себе он сказал сам:

Он и сам из этого ряда — продолжатель великой силлаботонической традиции ХIХ века. Хотя, надо признать, он не был чужд и определенных формальных поисков — писал свободные стихи, находил необычные рифмы. Вот, например, какая неожиданная и звучная строфа:

По этой строфе можно судить о версификационном мастерстве поэте. Четырех/двухстопный ямб не выглядит устаревшим и старомодным, стих пружинст, поэт использует паронимическую рифму сарая — сырая (подобные рифмы стали наиболее распространены именно в конце ХХ века), неожидан для традиционалиста рифмоид луч — ночь. Словом, очевидно: Соколов использовал широкий диапазон стилистических приемов. Традиция находила опору в поиске новых выразительных средств. А новые выразительные средства «опирались» на традицию. Все взаимосвязано. Но главное, что совершенная стихотворная техника Владимира Соколова была слита воедино с его лирическим героем — нешумным, совестливым, ранимым и думающим не только о себе.
Я был немножко знаком с В. Н. Соколовым, этим замечательным и скромным человеком, печатал его стихи в журнале «Мы», где в 1990 году работал редактором отдела поэзии. Соколов диктовал мне из Переделкина стихи по телефону. А я их от руки записывал, потом набирал на пишущей машинке. Рад, что хоть как-то ему пригодился.