Мария ЗАТОНСКАЯ
В ЭТО СТРАННОЕ ВРЕМЯ
* * *
* * *
Зима.
Ни слова, ни голоса не услышать.
Под снегом прячется речь листьев.
А в раковине на полке
шум моря,
твое имя, шипевшее,
как газировка, во рту.
Теперь я с тобой говорю —
белым паром морозным,
гулом поезда вдалеке,
вороной
на обледеневшей ветке.
Ни слова, ни голоса не услышать.
Под снегом прячется речь листьев.
А в раковине на полке
шум моря,
твое имя, шипевшее,
как газировка, во рту.
Теперь я с тобой говорю —
белым паром морозным,
гулом поезда вдалеке,
вороной
на обледеневшей ветке.
* * *
На перроне шум-гам,
газировка, пиво, пирожки абрикосовые,
женщина тонкая тащит свой чемодан,
пухлые губы, глаза раскосые,
такая привычная для кого-то,
что не различить черты.
И все-таки было, было:
снег летит, свет падает на одеяло.
Наверное, так только мать на нее смотрела:
никогда до конца не узнавая лица,
а сквозь узкие листья век
узнавая свет и снег.
газировка, пиво, пирожки абрикосовые,
женщина тонкая тащит свой чемодан,
пухлые губы, глаза раскосые,
такая привычная для кого-то,
что не различить черты.
И все-таки было, было:
снег летит, свет падает на одеяло.
Наверное, так только мать на нее смотрела:
никогда до конца не узнавая лица,
а сквозь узкие листья век
узнавая свет и снег.
* * *
Какие цветы растут на твоем подоконнике
в это странное время,
когда ничего не случается, но все равно происходит…
проспект в окне
тонет в тумане,
сосед на балконе,
проплывающие машины —
все оказывается неясным,
как страница учебника, вызубренная к экзамену.
в это странное время,
когда ничего не случается, но все равно происходит…
проспект в окне
тонет в тумане,
сосед на балконе,
проплывающие машины —
все оказывается неясным,
как страница учебника, вызубренная к экзамену.
* * *
К вечеру после грозы город затих,
«Мама, мама», — плачется колокол из-под купола,
отвечаешь ему, тянешь руки
к будущей полночи, к нежности,
к надвигающемуся туману
и летишь —
пух ивовый,
такой счастливый и такой вечный.
«Мама, мама», — плачется колокол из-под купола,
отвечаешь ему, тянешь руки
к будущей полночи, к нежности,
к надвигающемуся туману
и летишь —
пух ивовый,
такой счастливый и такой вечный.
* * *
С двух часов ночи
птичья перекличка,
уже
бледный кусок рассвета выбился
из-за крыши дома напротив.
Издалека шины шумят,
как море,
о любви, пробирающейся по спине к затылку:
это мысль о тебе
или чей-то случайный выдох взлетел,
или предел,
которого удалось коснуться.
птичья перекличка,
уже
бледный кусок рассвета выбился
из-за крыши дома напротив.
Издалека шины шумят,
как море,
о любви, пробирающейся по спине к затылку:
это мысль о тебе
или чей-то случайный выдох взлетел,
или предел,
которого удалось коснуться.
* * *
Дамочка с детской коляской
на лесной тропке,
пацан свистит синим спортивным костюмом,
подорожник, крапива, тонкие васильки —
я их знаю, они должны быть
в этом пейзаже и в этом тексте,
и кажется, еще кто-то
из бывшего быта, из будущего небытия,
так похожий
на мать-и-мачеховые веснушки
на полянке перед церквушкой.
на лесной тропке,
пацан свистит синим спортивным костюмом,
подорожник, крапива, тонкие васильки —
я их знаю, они должны быть
в этом пейзаже и в этом тексте,
и кажется, еще кто-то
из бывшего быта, из будущего небытия,
так похожий
на мать-и-мачеховые веснушки
на полянке перед церквушкой.
* * *
Что нам делать теперь в голосистых полях,
где цветут урожаи домов и с окраин запах черемухи?
Вот и дети,
чужие дети
бегут через сквер к городскому фонтану,
что еще, кроме
хрустящих на солнце капель.
Сколько будущего впереди: не оглохнуть от света,
не ослепнуть от темноты.
где цветут урожаи домов и с окраин запах черемухи?
Вот и дети,
чужие дети
бегут через сквер к городскому фонтану,
что еще, кроме
хрустящих на солнце капель.
Сколько будущего впереди: не оглохнуть от света,
не ослепнуть от темноты.
* * *
Полустанок в глуши.
Ни людей, ни чемоданов — тихо.
Поезд сипит, проводница курит,
вздыхает.
Вот так сходишь — никто не встречает,
жалобная тропинка петляет к баракам.
Думала, это страшно —
когда в темноте, когда некуда дальше.
Но со временем глаз привыкает к мраку,
различает поле —
колосок к колоску,
травинка к травинке.
Ни людей, ни чемоданов — тихо.
Поезд сипит, проводница курит,
вздыхает.
Вот так сходишь — никто не встречает,
жалобная тропинка петляет к баракам.
Думала, это страшно —
когда в темноте, когда некуда дальше.
Но со временем глаз привыкает к мраку,
различает поле —
колосок к колоску,
травинка к травинке.
* * *
Поезд привез снег,
среди белого мы похожи на воронят.
Скачем к пешеходному переходу,
прячемся в воротники.
Мои соседи по светофору — летят,
плавают в воздухе,
легко и смело,
когда-то и я умела.
среди белого мы похожи на воронят.
Скачем к пешеходному переходу,
прячемся в воротники.
Мои соседи по светофору — летят,
плавают в воздухе,
легко и смело,
когда-то и я умела.
* * *
Однажды все это останется на потом…
комаром на плече, мышью в ночной траве:
у бабушки Юли руки стали бумажными и сухими,
в газете пишут, умер
заслуженный артист драмтеатра Ивлев,
и такая еще не написанная строка тянется над пассажирским,
пухлая, белая, ничья.
комаром на плече, мышью в ночной траве:
у бабушки Юли руки стали бумажными и сухими,
в газете пишут, умер
заслуженный артист драмтеатра Ивлев,
и такая еще не написанная строка тянется над пассажирским,
пухлая, белая, ничья.
* * *
Заброшенный магазин «Звездный»,
медленная пыль дробится в луче.
Мы ходили сюда за жвачками,
курили у черного входа с брюнетом-грузчиком,
и гремели ящики, доставаемые из фуры,
и звенели пивные бутылки,
как сердце, —
впервые в этом июле,
но мы это пережили.
медленная пыль дробится в луче.
Мы ходили сюда за жвачками,
курили у черного входа с брюнетом-грузчиком,
и гремели ящики, доставаемые из фуры,
и звенели пивные бутылки,
как сердце, —
впервые в этом июле,
но мы это пережили.
* * *
Ветрено.
Наш незачатый ребенок спит в своей колыбели —
сквозь летящую крону клена,
вижу его в окнах дома напротив —
какая встреча!
Свет горит и горчит, как жалость,
женщина в кухонном фартуке плачет:
она уже знает, что мы расстались.
Наш незачатый ребенок спит в своей колыбели —
сквозь летящую крону клена,
вижу его в окнах дома напротив —
какая встреча!
Свет горит и горчит, как жалость,
женщина в кухонном фартуке плачет:
она уже знает, что мы расстались.
* * *
Когда поле так широко и набито птичьим трезвоном,
и ровно раз в час
колокол осеняет долину —
длинная боль превращается в краткий выдох,
летящую над рябью клевера капустницу.
И ничего не случалось ранее, кроме того, что снилось,
и можно тебя простить
и вот-вот проснуться.
и ровно раз в час
колокол осеняет долину —
длинная боль превращается в краткий выдох,
летящую над рябью клевера капустницу.
И ничего не случалось ранее, кроме того, что снилось,
и можно тебя простить
и вот-вот проснуться.
* * *
С понедельника у соседнего магазина
свежие апельсины выпучиваются с витрины.
Палка салями выглядывает из выплывающего вещмешка,
школу прогуливает мальчишка —
около осени,
которая лает горлом бульдога,
чахоточной грудью неба,
горем заветренных губ и дедовой старой шапки.
свежие апельсины выпучиваются с витрины.
Палка салями выглядывает из выплывающего вещмешка,
школу прогуливает мальчишка —
около осени,
которая лает горлом бульдога,
чахоточной грудью неба,
горем заветренных губ и дедовой старой шапки.
* * *
Вспомнила, как свекровь хоронили:
внесли в комнату лицо напудренное серое,
старуха рыдала: «умница моя, красавица»,
тетушки сетовали,
я старалась
насмотреться на смерть:
длина
ширина
икона.
внесли в комнату лицо напудренное серое,
старуха рыдала: «умница моя, красавица»,
тетушки сетовали,
я старалась
насмотреться на смерть:
длина
ширина
икона.
* * *
Помню, как по тебе скучала,
вот так сидела, подогнув колени,
слушала гул дороги за окнами:
приближающийся мотор
превращался в ор, в ад, в мор
ожидания,
в треск настенных часов.
За десять минут успевала прожить
встречу, прощание, отчаяние,
окончательное, как последнее слово в строке,
к которому не находится рифма.
Теперь курю в декабрьскую полночь,
выдыхаю которую уже по счету жизнь без тебя,
без ожидания, без часов.
То ли дым, то ли пар морозный.
вот так сидела, подогнув колени,
слушала гул дороги за окнами:
приближающийся мотор
превращался в ор, в ад, в мор
ожидания,
в треск настенных часов.
За десять минут успевала прожить
встречу, прощание, отчаяние,
окончательное, как последнее слово в строке,
к которому не находится рифма.
Теперь курю в декабрьскую полночь,
выдыхаю которую уже по счету жизнь без тебя,
без ожидания, без часов.
То ли дым, то ли пар морозный.
* * *
Дорога у озера, дым и рябь,
утки в тягучей заводи,
длинные лебеди босиком
рассекают наискосок
и гортанно стонут.
И чем дальше они, тем я, кажется, ближе к богу.
И ты не плачь, не плачь, уходи.
утки в тягучей заводи,
длинные лебеди босиком
рассекают наискосок
и гортанно стонут.
И чем дальше они, тем я, кажется, ближе к богу.
И ты не плачь, не плачь, уходи.
* * *
Не по размеру платье это, сшитое
из бывшего мужа, до сих пор таскающегося на ужин,
поисков психолога, который не выдаст,
странных товарищей, с которыми сталкиваюсь у кофейни —
тугое в груди, а в талии провисает.
Для кого оно? Для меня ли, для прошлого,
легкой синички на мраморной зимней ветке,
любовника, о котором и вспоминать неудобно —
красивая я была, щеголяла бесстыдно
в нем — из опавших листьев, волжских мостов, лебедей осенних.
Нету нового:
не прожито,
не придумано,
неужели голой теперь оказаться нужно.
из бывшего мужа, до сих пор таскающегося на ужин,
поисков психолога, который не выдаст,
странных товарищей, с которыми сталкиваюсь у кофейни —
тугое в груди, а в талии провисает.
Для кого оно? Для меня ли, для прошлого,
легкой синички на мраморной зимней ветке,
любовника, о котором и вспоминать неудобно —
красивая я была, щеголяла бесстыдно
в нем — из опавших листьев, волжских мостов, лебедей осенних.
Нету нового:
не прожито,
не придумано,
неужели голой теперь оказаться нужно.
_____________________________________________________
Мария Затонская — поэт. Член Союза писателей России. Дипломант и лауреат Международного литературного фестиваля-конкурса «Русский Гофман» 2018, 2019, 2020 гг., победитель Национальной премии «Русские рифмы», 2019, шорт-листер Международной литературной премии им. Анненского, 2020. Редактор отдела поэзии передачи «Пролиткульт» на «Литературном радио». Участник XVIII ежегодных Семинаров молодых писателей СПМ, 2018 год; Участник Ежегодного Всероссийского Совещания молодых литераторов СПР, 2019, 2020, 2021; Стипендиат XIX Форума молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья, 2019; Участник Всероссийской Школы писательского мастерства (семинар журнала «Знамя»), 2020. Публикации: ж. «Арион» (№ 1, 2018), ж. «Нева» (№ 1, 2019; № 1, 2020), ж. «Кольцо А» (№ 124, 2019), портал «Textura» (апрель 2019), «Литературная газета» (№ 37, 2019), ж. «Волга XXI век» (№ 9–10, 2019), ж. «Менестрель» (№ 12, 2019, № 14, 2020), альманах «День Поэзии» 2018–2019, ж. «Знамя» (№ 7, 2020), ж. «Нижний Новгород», (№ 4, 2020), ж. «Интерпоэзия» (№ 3, 2020). Автор книги «Дом с птицами» (М., «Эксмо», 2020). Участник семинара поэзии Г. В. Иванова и Е. В. Степанова в Химках (2021). Живет и работает в Сарове.
Мария Затонская — поэт. Член Союза писателей России. Дипломант и лауреат Международного литературного фестиваля-конкурса «Русский Гофман» 2018, 2019, 2020 гг., победитель Национальной премии «Русские рифмы», 2019, шорт-листер Международной литературной премии им. Анненского, 2020. Редактор отдела поэзии передачи «Пролиткульт» на «Литературном радио». Участник XVIII ежегодных Семинаров молодых писателей СПМ, 2018 год; Участник Ежегодного Всероссийского Совещания молодых литераторов СПР, 2019, 2020, 2021; Стипендиат XIX Форума молодых писателей России, стран СНГ и зарубежья, 2019; Участник Всероссийской Школы писательского мастерства (семинар журнала «Знамя»), 2020. Публикации: ж. «Арион» (№ 1, 2018), ж. «Нева» (№ 1, 2019; № 1, 2020), ж. «Кольцо А» (№ 124, 2019), портал «Textura» (апрель 2019), «Литературная газета» (№ 37, 2019), ж. «Волга XXI век» (№ 9–10, 2019), ж. «Менестрель» (№ 12, 2019, № 14, 2020), альманах «День Поэзии» 2018–2019, ж. «Знамя» (№ 7, 2020), ж. «Нижний Новгород», (№ 4, 2020), ж. «Интерпоэзия» (№ 3, 2020). Автор книги «Дом с птицами» (М., «Эксмо», 2020). Участник семинара поэзии Г. В. Иванова и Е. В. Степанова в Химках (2021). Живет и работает в Сарове.
