Книжно-Газетный Киоск


ВЛАДИМИР ШЕМШУЧЕНКО
Поэт. Родился в 1956 году в Караганде. Получил образование в Киевском политехническом, Норильском индустриальном институтах и Литературном институте им. А. М. Горького. Работал в Заполярье, на Украине и в Казахстане. Прошел трудовой путь от ученика слесаря до руководителя предприятия. Член Союза писателей России, член Союза писателей Казахстана. Лауреат ряда литературных премий. Собственный корреспондент «Литературной газеты». Живет в г. Всеволожске (Ленинградская область).


ГОРОД МОЙ
 
ЛАДОГА И ОНЕГА

Ладога и Онега —
За горизонт волна.
С берега или брега
Утром звезда видна.

Ладога и Онега —
Вера, любовь и грусть…
Снега! Побольше снега!
Это зовется — Русь!



СЕСТРАМ МИЛОСЕРДИЯ

Отступили дожди. Подоспели снега.
Город, словно подранок, притих на болоте.
Ах, как хочется нынче пуститься в бега
На машине, на поезде, на самолете!

Но куда я уеду, уйду, улечу,
Если рвут тишину голоса «неотложек»,
Как в глаза посмотрю медсестре и врачу,
На мадонну блокадную чем-то похожих?!

И пускай гимнастерок не носят они,
И шинелей солдатских не знают их плечи —
Но в больницах проводят и ночи, и дни,
И от этого жить нам становится легче.

Подбираю слова и найти не могу,
Чтоб не звякнула в строчке фальшивая нота…
Я пред ними теперь в неоплатном долгу —
Состраданье в наш век — непростая работа.

Мандариновой корочкой пахнет декабрь.
Зябнет Невский проспект в новогодней одежде…
И роняет листки отрывной календарь,
Вспоминая о вере, любви и надежде!



* * *

Когда лязгнет металл о металл и вселенная вскрикнет от боли,
Когда в трещинах черных такыров, словно кровь, запечется вода, —
Берега прибалхашских озер заискрятся кристаллами соли
И затмит ослабевшее солнце ледяная дневная звезда.
И послышится топот коней, и запахнет овчиной прогорклой,
И гортанная речь заклокочет, и в степи разгорятся костры, —
И проснешься в холодном поту на кушетке под книжною полкой,
И поймешь, что твои сновиденья осязаемы и остры.
О, как прав был строптивый поэт — Кузнецов Юрий, свет, Поликарпыч,
Говоря мне: «На памяти пишешь…» (Или был он с похмелья не прав?)
Хоть до крови губу закуси — никуда от себя не ускачешь,
Если разум твой крепко настоян на взыскующей памяти трав.
От ковыльных кипчакских степей до Последнего самого моря,
От резных минаретов Хорезма до Великой китайской стены —
Доскачи, дошагай, доползи, растворяясь в бескрайнем просторе,
И опять выходи на дорогу под присмотром подружки луны.
Вспомни горечь полыни во рту и дурманящий запах ямшана,
И вдохни полной грудью щемящий синеватый дымок кизяка,
И сорви беззащитный тюльпан, что раскрылся, как свежая рана,
На вселенском пути каравана, увозящего вдаль облака…



КАРАГАНДА

Дождь прошел стороной, и вздохнул терриконик —
Сводный брат нильских сфинксов и сын пирамид.
Смерч подбросил листву на беспалых ладонях,
Уронил чей-то зонтик на мой подоконник
И умчался в притихшую степь напрямик.
Вечер сыплет крупу антрацитовой пыли
На усталых людей, доживающих век.
Город мой, ведь тебя никогда не любили!
Сказки здесь так похожи на страшные были,
Что кровит под ногами карлаговский снег.
Утопает в грязи свет немытых окошек.
Ночь троллейбусу уши прижала к спине.
Город кормит с ладони остатками крошек,
Прячет в темных дворах издыхающих кошек,
Но «собачники» утром приходят ко мне.
На сожженную степь, на холодный рассвет
Дует северный ветер — гонец непогоды.
На дымящие трубы нанизаны годы…
В этом городе улицы в храм не приводят,
Да и храмов самих в этом городе нет.



* * *

Петь не умеешь — вой.
Выть не умеешь — молчи.
Не прорастай травой,
Падай звездой в ночи.

Не уходи в запой.
Не проклинай страну.
Пренебрегай толпой.
Не возноси жену.

Помни, что твой кумир —
СЛОВО, но не словцо...
И удивленный мир
Плюнет тебе в лицо.



* * *

Снятся мне по ночам человекособаки,
Что меня убивали у всех на глазах,
Снятся мне по ночам прибалхашские маки,
Джезказганские степи и старый казах —
Он отца моего не считал иноверцем
И пришел его в вечный покой провожать…
Просыпаюсь от боли, сжигающей сердце,
Словно нужно опять в никуда уезжать.
Разорвали империю в клочья границы,
Разжирели мздоимцы на скорби людской.
Там, где царствует ворон — веселая птица,
Золотистые дыни сочатся тоской.
Южный ветер хохочет в трубе водосточной,
По-разбойничьи свищет и рвет провода…
Все назойливей запахи кухни восточной,
Но немногие знают — так пахнет беда.



РОДИНЕ

1

Не то, чтобы нас пригласили —
Скорее наоборот.
Но мы приезжаем в Россию
Из всех суверенных широт.

Нам стало вдали одиноко,
И сделалась участь горька —
И с Запада, и с Востока
Течет человечья река.

Над мыслями нашими властвуй —
Пришли мы к тебе налегке.
Как сладко сказать тебе: Здравствуй!
На русском своем языке.


2

Осень. Звон ветра. Синь высоты.
Тайнопись звездопада.
Если на кладбищах ставят кресты,
Значит, так надо.

Значит, и нам предстоит путь-дорога
За теплохладные наши дела.
Скольких, скажи, не дошедших до Бога
Тьма забрала?

Скольких, ответь, еще водишь по краю,
По-матерински ревниво любя?
Я в этой жизни не доживаю
Из-за тебя.

Из-за тебя на могилах трава —
В рост! — где лежат друзья…
Но истина в том, что не ты права,
А в том, что не прав я.



* * *

Я не страдаю от режима
И не меняю баш на баш.
Пишу без всякого нажима —
Я экономлю карандаш.
Меня не били смертным боем
За дилетантские стихи.
Меня водили под конвоем
За настоящие грехи.



* * *

Замечтались... Раз-два и готово —
Перешли нас нахлебники вброд,
И жуют наше русское слово,
Превращая в поток нечистот.

И удравшие (глянь!) приползают,
Будто полчища саранчи.
Я их помню — со злыми глазами! —
И люблю их, да так, хоть кричи.

И кричу, что еще остается,
В пику сверхтолерантной шпане.
Этот стон у нас песней зовется...
Эй, борцы с экстремизмом, ко мне!

Вы сожгли мою русскую хату!
Потому для меня вы — враги.
Я заставлю вас жить на зарплату,
Чтобы впредь неповадно другим...

Вам сегодня вольготно живется
На руинах великой страны.
Знаю — слово мое отзовется —
Мне навесят вину без вины.

Я иду, заливаясь слезами,
Всеотзывчивость нашу кляня...
А навстречу — со злыми глазами! —
Боже, как они любят меня!



ПО ОТВЕСНОЙ СТЕНЕ

1

Выглянул месяц, как тать из тумана,
Ножичком чиркнул — упала звезда
Прямо в окоп… В сапоги капитана
Буднично так затекает вода…
Через минуту поодаль рвануло.
Замельтешили вокруг светлячки…
Встать не могу — автоматное дуло
Прямо из вечности смотрит в зрачки.


2

Белый день. Белый снег.
И бела простыня.
Бел, как мел, человек.
Он белее меня.
Он лежит на спине,
Удивленно глядит —
По отвесной стене
Страшновато ходить.
«Помолчите, больной… Не дышите, больной…» —
Говорит ему смерть, наклонясь надо мной.



* * *

Ветер замел под ковер облетевшей листвы
Милые глупости и разговоры о лете.
Перелиставший Сервантеса северный ветер
Жестью на крыше грохочет… Ах, если бы вы
Или другой кто-нибудь на веселой планете
Вместе со мной расплескал по страницам печаль.
Впрочем, о чем я? Никто за меня не в ответе —
Сею стихи — вырастает дамасская сталь.
Помнится, некто сказал мне: «Иди, дождь с тобою…»
(Был он, признаюсь, смешон и довольно нелеп),
После писал мне невнятное что-то из Трои
И, наконец, замолчал, потому что ослеп.
Чертово время! Бегу, как собака по следу,
За показавшими гонор и прыть в человечьих бегах.
Если сегодня же ночью я Трою спасать не уеду,
То на рассвете в «испанских» проснусь сапогах!



* * *

Событий у нас маловато.
Зима вот случилась вчера...
Соседи достали лопаты
И выгнали снег со двора.

А мой — развеселенький, вкусный! —
Лежит себе, радует глаз,
Хрустит на зубах, как капуста…
Впервые, сегодня, сейчас!

Соседи, родные, Бог в помощь!
(Какой восхитительный слог!)
Я первый свой снег — несмышленыш —
Слизал с материнских сапог.

Уколы запомнил, микстуры —
И прочая там беготня...
А сестры — (ну, полные дуры!) —
Еще и «лечили» меня:

Изрезали тюль на халаты,
Нарыли в шкафу рыбий жир…
У-у-у! Как же я жаждал расплаты! —
Поэтому, видимо, жив.

Событий у нас маловато.
Вздыхаю и тихо скорблю…
Соседи опять за лопаты…
И я их за это люблю!