Из четырех частей
Рассказ на склоне дня.
Там четверо детей
Родились у меня.

Сперва мне снился сон,
И больше ничего.
И разливался звон
Из сердца моего.

Потом я помню миг,
Мне двадцать пять годов.
И каменеет стих,
Как плод моих трудов.

Потом еще рывок,
И плюс одно дитя.
И небо мне кивок
Послало не шутя.

Кто сможет на ладонь
Синицу посадить.
Останусь молодой,
Какой еще мне быть,

Чтобы опять дитя
На свет произвести
И много лет спустя
Свое произнести:

Из четырех частей
Сложился мой рассказ.
Из четырех детей —
Теперь в последний раз.

Когда приснится сон —
Утихнет боль во лбу.
Но слабый-слабый звон
И сообщит судьбу.

Всяко-всяко со мной бывало.
Фонарь во лбу.
Ну поправь же мне одеяло,
Обьясни судьбу.

Пододвинь мне воду с лимоном,
Стакан со льдом.
Будь мне вестником, почтальоном
Приди в мой дом.

Всяко-всяко бывало со мною.
И дождь в саду,
И гроза за моей спиною,
Все стеною — а я иду.

Я же с козами и гусями
Живу в лесу.
Догадайтесь, ребята, сами —
Что я несу

В моей тонко плетеной корзине —
Цветы, грибы.
Мое сердце там, в середине,
Урок судьбы.

Всяко-всяко со мной бывало.
Во лбу огонь.
Но поправь же мне одеяло,
А свет не тронь.

Как всякий, потерявший нить,
Пытаюсь я тебе приснить
Себя на расстояньи.
Как тот, кто выронил узду,
С усталости и на ходу,
Не помня о сияньи.

Не может, как ты ни проси,
Хоть попрекай — прочти, прочти
Хотя бы эти строки...
Кем нить потеряна уже,
Тот на подвальном этаже
Живет как в водостоке.

И под землей в трубе ютясь,
Он сонно видит — будто князь
Приходит за ребенком.
И в ноги падает — лови
Мои признания в любви
К твоим стихам и пленкам.

Бери меня. Я послужу
Стреле и пуле, и ножу.
Бери, хоть и бездарно.
Я не сияю как звезда.
И не сияла никогда,
Светло и планетарно.

Как всякий, кто смотрел во тьму,
Не спрашиваю — почему.
Но в планах — сны с повтором.
И с вечера и до утра
Горит безвестная сестра,
Одна звезда, с укором.

Во всякой маленькой гостинице —
Свои секреты под замком.
Там я бывала именинницей,
Не думающей ни о ком.

Там для свидания небыстрого
Среди напитков и плодов —
Жизнь загоралась так неистово,
Что все сжигала без следов.

Зачем мужчине полагается
Ворваться чуть ли не в окно.
Затем что буря надвигается,
Да и на улице темно.

И вот пробежка коридорная,
Неотличима от кулис.
И вся гостиница — гримерная,
Где двое тесно обнялись.

Что было бы, не будь в Варшаве я
Остервенело молода
И не купалась, как Вирсавия,
В свободе посреди пруда.

Во всякой маленькой гостинице —
Свои секреты и замки.
Там я бывала именинницей
На расстоянии руки.

Открыла большую бутылку лалика.
О, сколь моя жизнь все еще многолика.

Большая бутылка отличных духов —
Ну, просто копилка приличных стихов.

Но жизнь не кругла и не прямоугольник.
Расправив крыла, я готовлю рассольник.

Где почки говяжьи — супешник варю.
И бабкин рецепт я вот-вот повторю.

Короче, сварила. Не на автомате.
Забывши почти что о том аромате,

Что утром прическу мою пропитал...
А вдруг первых строк кто-то не прочитал...

Вот вечер приходит. Лалик затухает.
Он в челке под вечер уж не полыхает.

Рассольник без боя его победил
И почечный запах в дому учредил...

Все пахнет рассольником — руки и ноги.
И фрукты, что я закупила в дороге.

Привязчивый запах, такой нутряной,
Плывет по квартире, сражаясь со мной.

И вот размышляю: мой суп с потрохами
Неужто готов состязаться с духами...

Но, видимо, может . На всяк аромат —
Найдется другой. Как в любви — компромат.

О чем прошу — всего лишь
Не думай обо мне!
Я наших встреч давно не назначаю.
Но если ты позволишь —
Я прихожу во сне.

К тому, о ком я целый год скучаю.
За этот календарный
Неповторимый год
То, как свеча, горю,
то мрачно таю.
Усни, неблагодарный.
Пускай произойдет
Свидание во сне,
я так считаю.
Заснежило дорогу,
Засыпало дома.

Но два окна горят
на грани мрака.
Усни скорей, ей-богу.
И я приду сама.
Ну, разве что со мной моя собака.

Бывало, бывало
Отчаянья больше.
Но я запевала
Тихонечко: Боже,

Позволь мне успеть
Среди нотных значков
Негромко допеть
Под сиянье очков.

Тревога средь дня
так и ходит кругами
И держит меня
костяными руками.

И вроде бы вьется
вблизи воронье.
Однако смеется
сердечко мое.

Бывало, бывало —
досаду, обиду
Не вынести больше,
ужасные с виду.

И плачу, и плачу,
и плачу, и бьюсь.
И прячу лицо.
И над всеми смеюсь.

Благодарю тебя, минута,
Когда на сердце стихнет смута.

Когда умолкнут голоса,
Хотя бы и на полчаса.

Благодарю тебя, секунда,
Хоть и отмеренная скудно,

Когда как будто скрипнет дверь
И тихой сапой — верь не верь —

Войдет невидимое. Боже,
Тебе мое спасибо тоже.

Вот этот, этот самый миг,
Который вдруг меня настиг,

Вот прямо тут, на полдороге.
Я не умею подороже

Продать пустой забавный стих.
Но хоть бы мой-то — не затих.

Что там светится такое
В нашей жизни каменной...
Полежи, кольцо-тихоня,
Ты в шкатулке маминой.

Наберись немного счастья,
Хоть кому-то нужного,
От браслета, от запястья,
От колье жемчужного.

Поночуй, кольцо, разок
Ты не на скамеечке, —
А где тонкий образок
Бабкиной камеечки.

За ночь, что ли, надышись
Приторной лавандою.
Каменная наша жизнь
Со слезой кровавою.

Отдохни на этот раз
Маленькую толику
От моих упрямых глаз
И от пальцев тоненьких.

Сбросишь, зима,
ты свое пальтецо,
Ветром подбитое,
брызги в лицо.

В яркой рубахе,
с плетеным венком,
Ходит весна
среди нас босиком.

Нет палисадника
без соловья.
Без головастика
нету ручья.

Ветром подбитое —
прочь пальтецо.
Утром умытое,
стынет лицо.

Речка, ручей
или маленький пруд
Блещут, как в тонком
кольце изумруд.

Все это вместе
играет, горит.
Пышными красками
нам говорит:

Дожили, скинули
мы пальтецо.
Минули ветер
и брызги в лицо.

Жалко, не видел
весны между льдин,
Там, где стоял
я под ветром один.

Давно я мечтала сквозь годы, сквозь пленки —
Пройтись по Москве в моей старой дубленке.

Хотя и потерта, хоть и не нова
Та вишенка с торта, что съела Москва.

А съев, закусила такими снегами —
Что снятся теперь ей блины с пирогами,

Да яростный чай, да тугой самовар.
Да Яузский мост, да Рождествин бульвар.

Давно я хотела надеть спозаранку
Ту самую шапку, пушисту ушанку.

Да эдак потуже ее натянуть,
Да выйти во двор, да в сугробе уснуть.

Хотела бы там я замерзнуть, как птица.
Пускай обо мне бы рыдала столица.

Какая столица, какого рожна.
Сто лет я столице моей не нужна.

Потом я очнусь по весне, как снегурка.
Видали вы тетку — ушанка, тужурка.

В дубленке эпохи второй мировой
И в шапке летает она над Москвой.

Все видели дворников, тех, что летают.
Давно их за птиц на Москве не считают.

А может, считают. Но эти, увы,
Следа не оставят в поземке Москвы.

Видели, наверное,
Вы мою Москву.
Вот ее-то первую
В ангелы зову.

И вторую — девочке
Дорогую кровь.
Бабушки да дедушки,
Темную любовь.

Третий — ты, таинственный
Непокорный свет.
Камушек единственный,
Больше таких нет.

Четвертые и пятые —
Шарф да варежки,
Дети толстопятые,
Песенки — стишки.

Шестеро и семеро —
Клавиша — струна.
Девять птичек с дерева —
Чтобы как одна,

Десять и одиннадцать,
Дюжина — летят.
Эти, если вскинутся,
То и защитят.