Он нашел ее первым, когда весь класс отпустили на большую перемену и дети с дикими криками рассыпались по школьному двору. Сам он, не зная почему, завернул в буйные заросли колючего крыжовника. Он любил здесь прятаться, когда одноклассники выгоняли его из своих игр за то, что он толстый.
Он и правда был толстый — с пухлым, отвислым животом и короткими ногами, надутыми, как баллоны. Эти проклятые ноги никогда его не слушались. И он, задыхаясь от бега, едва поспевал за другими детьми, пытаясь влезть в их игры. Но дети смеялись над ним. И они были правы. Он ведь действительно был урод.
Бабочка лежала на траве у самого забора — большая, изящная, лимонно-желтая, с наполовину оторванным правым крылом. Ее, такую красивую, нельзя было не заметить. Он наклонился над ней, бережно взял в ладонь и поднес к своему лицу. Бабочка почти не двигалась. Ощутив тепло руки, она вдруг заволновалась, затрепетала уцелевшим крылом, задвигала лапками, но тут же сникла, быстро исчерпав остаток своих сил.
— Ты ведь такая красивая. Пожалуйста, не умирай! — шепнул он бабочке.
Обернулся и посмотрел из своего укрытия на школьный двор. Дети продолжали беспечно носиться по двору. Он смело вышел и вытянул перед собой руку с огромным лимонно-желтым лоскутом на ладони.
Его обступили. Все смотрели на бабочку. И тут кто-то выкрикнул:
— Да что же мы тут стоим? Бабочке нужно помочь!
Это был самый умный мальчик в классе. Он учился на отлично и знал все на свете. Мама его дружила с учительницей. И они часто болтали после уроков.
Дети растерялись.
— Да чем же мы можем ей помочь? Она же ведь бабочка!
Но одна девочка, самая высокая в классе, решительно заявила:
— Мы должны отнести ее взрослым. Они всегда знают, как правильно поступить. Пойдемте к нашей учительнице.
Дети согласно закивали, затопали ногами и помчались в класс.
Учительница сидела, склонившись над столом и развернув перед собой газету. Запыхавшиеся дети ввалились толпой в класс и кинулись к ней. Положили бабочку на газету. Учительница посмотрела на нее, потом на раскрасневшихся мальчиков и девочек, немного подумала и сказала:
— Это что еще такое?

Дети, перебивая друг друга, стали пересказывать события последних десяти минут. Наконец учительница подняла руку, потребовала замолчать и заключила:
— Отнесите ее обратно и положите в траву. Только не на школьном дворе. А то ее снова кто-то подберет и принесет в школу.
— Но ведь она же умирает! Ее надо спасать! — задыхаясь, запротестовали дети.
— Именно поэтому и отнесите, — бесстрастно ответила учительница. — К ней прилетят другие бабочки и спасут ее.
— А мы? — возразила высокая девочка.
— А мы с вами не бабочки. Мы не сможем ей помочь.
Дети растерянно потоптались, забрали обессилевшую бабочку с газеты и снова понесли на школьный двор.
Там самый умный мальчик просунул руку сквозь прутья забора и вытряхнул бабочку из ладони в траву. Легкий лимонно-желтый лоскуток трепыхнулся на ветру и опустился, спланировав вниз. Дети молча постояли. Кто-то тихо спросил:
— А если за ней никто не прилетит?
— Но ведь мы же не они! Мы не поможем, — повторил уже сказанное самый умный мальчик.
И все побежали обратно. Потому что большая перемена закончилась.
Он, догоняя других и обливаясь потом, забежал в класс последним. Долго пыхтел на своей парте, пытаясь отдышаться и прийти в себя. И когда все принялись за примеры на сложение, долго еще грыз колпачок ручки, смотрел в окно на горячий полдень и представлял, что беда уже миновала, бабочку отыскали ее соплеменники, подхватили за здоровое крылышко и унесли в свой тайный, невидимый мир насекомых. А там ее непременно спасут. Починят больное крыло, и она снова превратится в прекрасный солнечный зайчик, порхающий над травой.
Мать забрала его, как всегда, из продленки. Он взгромоздил на спину старый, надоевший до смерти рюкзак и поспешил следом за ней. Не говоря ни слова, мать размашисто шла, словно пыталась догнать провороненное время, потому что, как всегда, опоздала, забрала его самым последним, когда все его одноклассники давным-давно были уже дома.
Он никогда не спрашивал, почему она постоянно опаздывает и забирает его последним. Примостившись на школьном подоконнике, он молча ждал ее и думал, что такой он никому не нужен, даже матери. Нет, он прекрасно понимал, что ей приходится много работать, чтобы прокормить их двоих. Она всегда так уставала, что заваливалась домой злая и неразговорчивая. И он знал: если спросить у нее что-то не вовремя, невпопад, можно нарваться на крик, а то и огрести оплеуху. Поэтому он привык отвечать на свои вопросы сам. И вообще… Зачем спрашивать то, что и так очевидно?
Они прошли через опустевший школьный двор и вышли на улицу. Он оглянулся посмотреть, хорошо ли закрыл за собой ворота. И вдруг вспомнил про бабочку. С нетерпением бросился в заросли травы, туда, где еще утром, просунув руку через решетку забора, самый умный мальчик выбросил желто-лимонный лоскуток из ладони. И, наклонившись, замер.
Бабочка по-прежнему лежала в траве. Она больше не трепыхалась. Ее красивые крылья были сложены вместе. И наполовину разорванное крыло покоилось теперь на другом, прекрасном и целом, будто бы прятало свою рану, свое уродство за тем, что еще позволяло считать ее бабочкой.
Он подумал с отчаянием, что учительница оказалась совсем не права. Ведь другие бабочки не нашли эту, раненую, смятую. Не унесли спасать в свой тайный, невидимый мир насекомых. А есть ли он вообще, этот мир? Или учительница просто врет? И каждый сам за себя…
От такой горькой и бессильной мысли мальчик заплакал. Он вообще-то делал это редко. Все-таки почти год он ходил в первый класс и считал себя вполне взрослым человеком. А взрослые, они же не плачут.
В этот момент мать, ушедшая совсем далеко, вдруг обернулась и сердито окликнула его. Он наспех размазал непрошеные слезы по лицу. Наступил с размаху на желто-лимонный лоскуток, впечатав его в землю так, чтобы никто больше не увидел и не узнал, что бабочка все-таки умерла. И бросился догонять мать.