Емкий и мудрый лаконизм, присущий Кириллу Ковальджи (1930–2017), отливал метафизическим золотом, поскольку начинялся содержанием, дававшим картины в равной степени объемные и глубокие:

Разумеется, юмор, и добрый юмор, хотя, если надо, могла быть жесткая ирония; разумеется, метафизика — но такого сорта, когда в нескольких строках давался чуть ли не весь процесс бытия: тут о Бухаресте, но и о… всей жизни в целом.
Характеризовать современное бытование тремя строчками — каково!

Мы сами ужаснее ужастиков, и мир, который умудряемся творить, прочно связан с вечным свинцовым кошмаром: страхом смерти хотя бы…
Стихи как преодоление оной.
Поэзия как путь и тропа в условное бессмертие — такое манящее, такое… неизвестное.
Ковальджи зажигал факела строк, чтобы становились очевидны самые различные полюса яви, или — направлял на них прожекторы мысли.
Он умел сгладить ужас существования доброй улыбкой. И это было очень важно — в таком неуютном и колючем мире.
«Баллада о доме» гудела и густела, представляя различные ракурсы бытия:

Он возводил дом поэзии. И разбивал ее сад. И многообразие, и красота оных светили ровным красивым светом.