АННА ЦАБАДЗЕ
Анна Цабадзе — поэт, прозаик. Родилась в Москве. В 1960 году уехала с семьей в город Тбилиси, где и провела 10 лет своей жизни. Затем с семьей возвратились в Москву, где закончила 10 классов средней школы. После окончания работала декоратором в Московском театре «Современник». Поступила в Московское художественное училище памяти событий 1905 года. Окончила его. После окончания училища писала иконы, затем перешла на художественную живопись. Стихи писала с детства. Публикуется, выступает на различных мероприятиях. Автор многих публикаций. Член Союза писателей ХХI века с 2021 года.
СТИХОТВОРЕНИЯ
* * *
* * *
А в девять, а в девять давайте не верить,
А в десять еще подождем
Легенд и поверий живящую прелесть
И тихое «Ох» за окном…
Еще подождем, чтоб уже настояться
Под тихим, безгрешным дождем,
А в десять опять появиться, собраться,
Чтоб в ночь окунуться потом…
Уходят туманы в рассвет долгожданный,
И долог, и нежен тот путь,
Где гибкое слово уже без обмана
Дает от тревог отдохнуть.
А в десять еще подождем
Легенд и поверий живящую прелесть
И тихое «Ох» за окном…
Еще подождем, чтоб уже настояться
Под тихим, безгрешным дождем,
А в десять опять появиться, собраться,
Чтоб в ночь окунуться потом…
Уходят туманы в рассвет долгожданный,
И долог, и нежен тот путь,
Где гибкое слово уже без обмана
Дает от тревог отдохнуть.
* * *
Была бы тайна и жила б,
А жизнь короче тайны этой.
Я все смотрю, смотрю туда,
Где жду желанные ответы.
И там, и здесь по чьей вине
Порой разбросаны запросы,
И ждут ответов въявь, во сне ль
На долгожданные вопросы.
А пирамиды высоки,
Их безмятежность не тревожит
Мне душу, с ветром налегке,
Она сказать все ж что-то сможет.
Гори, созвездий полный Рай,
Венчай, луна, венчаний полный,
Тот дорогой, вечерний май,
Мой возглас, в небо устремленный!
А жизнь короче тайны этой.
Я все смотрю, смотрю туда,
Где жду желанные ответы.
И там, и здесь по чьей вине
Порой разбросаны запросы,
И ждут ответов въявь, во сне ль
На долгожданные вопросы.
А пирамиды высоки,
Их безмятежность не тревожит
Мне душу, с ветром налегке,
Она сказать все ж что-то сможет.
Гори, созвездий полный Рай,
Венчай, луна, венчаний полный,
Тот дорогой, вечерний май,
Мой возглас, в небо устремленный!
* * *
А первое слово дороже второго,
Как первый причал у весны.
А первое стоит всегда дорогого,
Как легкие летние сны.
Нам что-то мешает, идем сквозь ненастья,
Мечтою заветной полны.
Витает над поиском долгого счастья
Тень давней, неясной вины…
Не мыслю, не знаю, как я б отдыхала,
Я в этом еще не вольна.
Но в поисках счастья, в виденьях причала
Плыла к побережью волна.
Пусть тени сомнений творили помехи,
Но мир, где мечтаешь, не пуст.
И в памяти долгой стирались огрехи,
Слова вырывались из уст…
Как первый причал у весны.
А первое стоит всегда дорогого,
Как легкие летние сны.
Нам что-то мешает, идем сквозь ненастья,
Мечтою заветной полны.
Витает над поиском долгого счастья
Тень давней, неясной вины…
Не мыслю, не знаю, как я б отдыхала,
Я в этом еще не вольна.
Но в поисках счастья, в виденьях причала
Плыла к побережью волна.
Пусть тени сомнений творили помехи,
Но мир, где мечтаешь, не пуст.
И в памяти долгой стирались огрехи,
Слова вырывались из уст…
* * *
Во таинстве сердца всего не скажешь,
Во таинстве духа всего не поймешь
Какую хочешь беду укажешь —
Во таинстве веры сквозь все пройдешь!
Ах, слезы ночные и светлые духи!
Ведь до скончания не разберешь:
Завалы, загвоздки и тайные слухи —
Все движется, движет, куда ни зайдешь…
Но меркнет закат, догорают вершины,
И малое вырастет, рост упрям.
Ворвется скоро слово столь сильное,
Как око святое, как Дух — фимиам!
Во таинстве духа всего не поймешь
Какую хочешь беду укажешь —
Во таинстве веры сквозь все пройдешь!
Ах, слезы ночные и светлые духи!
Ведь до скончания не разберешь:
Завалы, загвоздки и тайные слухи —
Все движется, движет, куда ни зайдешь…
Но меркнет закат, догорают вершины,
И малое вырастет, рост упрям.
Ворвется скоро слово столь сильное,
Как око святое, как Дух — фимиам!
* * *
Глава моя — отшельника страница.
Люблю многоголосье глав.
И вот, пришелец уже стремится
В мою лачугу из диких трав.
И сочно взирая на мои подношенья,
Расскажет что-нибудь о себе.
И перламутровое ожерелье
Раскроет тайну — меня в себе.
Я вспомню, звонко щебетала птица…
И звуки леса, где растет строка,
И как-то трепетно, как синица,
В моей руке да ее рука!
Люблю многоголосье глав.
И вот, пришелец уже стремится
В мою лачугу из диких трав.
И сочно взирая на мои подношенья,
Расскажет что-нибудь о себе.
И перламутровое ожерелье
Раскроет тайну — меня в себе.
Я вспомню, звонко щебетала птица…
И звуки леса, где растет строка,
И как-то трепетно, как синица,
В моей руке да ее рука!
* * *
И не познаю, и ты не познан
Изнанкой дня — то ночи напев.
Но ты оценен, так стройно скроен,
И ты живешь параллелью вех.
Судьба-удачница тихо стучится,
Но я не открою ее уста!
Я так далека, и поезд мой мчится
В сырые дали, в Святые места!
Изнанкой дня — то ночи напев.
Но ты оценен, так стройно скроен,
И ты живешь параллелью вех.
Судьба-удачница тихо стучится,
Но я не открою ее уста!
Я так далека, и поезд мой мчится
В сырые дали, в Святые места!
* * *
Как пчелиный укус, ярко жгучее солнце.
Как последний удар — гром и молния днем,
Как последний кредит, словно в сердце на донце:
«Я ведь что-то забыл, утекло в водоем».
Я разжалобить небо могу речью косной
И пройтись сквозь печалью покрытый апрель,
Я могу оскоромиться в вечер столь постный,
Подвенечное платье накинуть в метель!
Успокоить все то, что так рано вставало,
Усыпить в колыбели не спящую тень,
Путь нелегкой судьбы так с трудом повторяла,
Но увижу, как Бог превращается в день!
Как последний удар — гром и молния днем,
Как последний кредит, словно в сердце на донце:
«Я ведь что-то забыл, утекло в водоем».
Я разжалобить небо могу речью косной
И пройтись сквозь печалью покрытый апрель,
Я могу оскоромиться в вечер столь постный,
Подвенечное платье накинуть в метель!
Успокоить все то, что так рано вставало,
Усыпить в колыбели не спящую тень,
Путь нелегкой судьбы так с трудом повторяла,
Но увижу, как Бог превращается в день!
* * *
Как сказать мне тебе?
Ниоткуда…
А где-то голос вдалеке…
А я молчу! Чудо!
Что сказать о тебе…
Не знаю, загадкою почитаю
Любимое слово забыто,
Нет, оно просто скрыто,
Нет, оно «избито»!
Будем же откровенней,
Ведь в мире столько мышлений,
А твое — в мире сна…
Но глаз твоих красота — все оттуда,
Где я молчу и где чудо!
Ниоткуда…
А где-то голос вдалеке…
А я молчу! Чудо!
Что сказать о тебе…
Не знаю, загадкою почитаю
Любимое слово забыто,
Нет, оно просто скрыто,
Нет, оно «избито»!
Будем же откровенней,
Ведь в мире столько мышлений,
А твое — в мире сна…
Но глаз твоих красота — все оттуда,
Где я молчу и где чудо!
* * *
Мотыльковые шалости дуты и странны.
Холодеющий ветер походку замедлил.
Вспоминаю походы в далекие страны,
И пчелиный полет я вниманьем отметил.
И летят самолеты призывно и строго,
И несут проводницы чаи и лимоны,
И качаются пальмы шальные так долго,
В островах наважденью, виденью подобны!
Что искать, почему те исканья столь горьки
И моим языком не оправдана ясность?
Но дана чистота в мире этом столь звонком,
Где и память, и буря, и тайны, и радость!
Холодеющий ветер походку замедлил.
Вспоминаю походы в далекие страны,
И пчелиный полет я вниманьем отметил.
И летят самолеты призывно и строго,
И несут проводницы чаи и лимоны,
И качаются пальмы шальные так долго,
В островах наважденью, виденью подобны!
Что искать, почему те исканья столь горьки
И моим языком не оправдана ясность?
Но дана чистота в мире этом столь звонком,
Где и память, и буря, и тайны, и радость!
* * *
Победный зов, победный пыл…
Рукоплескание у моря.
А белый парус плыл да плыл,
Словно не чувствуя пульс горя.
Летящий звон со всех сторон…
Все вторило твоей огласке.
Но вот отброшены все маски.
И лишь далекий, вещий сон…
Как белый парус плыл да плыл,
Преград не ведая, разлуки.
Он как парил, но так любил
К нему протянутые руки!
Рукоплескание у моря.
А белый парус плыл да плыл,
Словно не чувствуя пульс горя.
Летящий звон со всех сторон…
Все вторило твоей огласке.
Но вот отброшены все маски.
И лишь далекий, вещий сон…
Как белый парус плыл да плыл,
Преград не ведая, разлуки.
Он как парил, но так любил
К нему протянутые руки!