Демон готовых вещей строит потемкинские деревни. Дух, именуемый Торичелли, работает не так крупноблочно и, в основном, поддувает миражи культуры. Мелкий же бес Сделайсам разрисовывает кустиками вполне каракумский пейзаж.
Есть, конечно, и общее правило: если вас приглашают в оазис, вы в пустыне.

"Растущий месяц хорошо использовать для резки овощей", — лениво заметил наблюдатель небес. "Чтобы косить траву, следует взять месяц потолще", — промычал другой наблюдатель.
Чуть позже тем днем, скитаясь взглядом по обширной карте небес, они вдруг натолкнулись на точку тепла. Почему глазам там тепло, подсказал им небольшой реестрик, где на каждой странице лохматилась пробитая метким метеоритом планета, а на одной вдруг заулыбалось новорожденное солнышко, с виду и не ведавшее о том, что не бывает пустоты, в которой не свистят молчаливые камни.

В школе здравого смысла вещи изучают концепцию себя и своего предназначения. Змеи из задних рядов проедают себе путь вперед сквозь скопления самоуспокоенных лягушек. Червь сомнения тоже здесь, он утончает чужие извилины и питается запретными плодами из пришкольного сада.
Тем временем небо расцветает вопросительными знаками и двусмысленными улыбками. Градом падают слова небесного словаря. Люди разбирают их на бруски, мастерят языковые барьеры и глухонемые заборы. За одним из них вещи держат экзамен на право называться вещами.
Вскоре оттуда раздается утробный шепот: "Жалость прошла испытание: жалость — всегда жалость. Любовь отправлена на переэкзаменовку".
Червь конвульсивно извивается с сознанием выполненного долга.

Когда львы заговорили по-английски, их понимали лишь служители зверинца. Последним никто не верил: еще Витгенштейн сказал, что если львы заговорят, они перестанут быть львами. Он не упоминал, впрочем, останутся ли людьми служители зверинца, понимающие львиный рык. По воскресеньям львы и служители зверинца очень прямо сидят за столом в местном трактире и, почти не обмениваясь репликами, делят пирог с глазированным британским флагом.

"Человек — лучшая вывеска идеи, — усмешливо задымился сигаретный ковбой. — Да, мы используем людей в качестве вывесок. Добро пожаловать в город Марльборо!"
В залитом краснозакатным золотом городке люди висели над каждым крыльцом. По особенностям улыбки можно было угадать: здесь банк, а там — салун. Люди покачивались на своих лассо; некоторые меланхолично жевали жвачку. "Сигаретные ковбои долго не продержатся, — говорил один. — Каких только болезней у них нет!" "Их шуточки — вот настоящая болезнь", — потея, возмущался другой.
Над окрестными холмами повис дым. Ветра не было, была застывшая рекламная картинка.
Вдали на старом платане собирались стервятники. Они явно предвкушали пиршество.

На каждые восемь человек приходится один лунный луч. Самоубийства и заболевания глаз порой нарушают эту пропорцию. Конечно, подпотолочные ангелочки с серебряными крылышками несколько подбавляют света, и то же делает птица Феникс, периодически одевающаяся пламенем на потеху потерянных поколений. Но самое грустное — что сдавая на склад использованные телесные оболочки, какой-нибудь блюститель вневременного порядка нет-нет да и забывает извлечь из них внутренний свет.