Воронежский поэт Сергей Попов выпустил очередной поэтический сборник — суровый, минорный, транслирующий читателю: мир несовершенен, и в него тяжело вкладывать физические и душевные силы. Только зря растратишься, устанешь и плюнешь, так и не изменив его к лучшему. Удрученное состояние, в котором пребывает лирический герой, вынуждает его признаться в потере жизненных ориентиров. В таком состоянии он попирает и христианские ценности — изящный оксюморон «кагоровый яд» и следующая за ним метафора истекают безнадежностью и покорностью:

«Печаль», как разъясняет нам толковый словарь, происходит от глагола «печь» в значении «гореть»: то, что обжигает, опаляет душу. Постоянная для русского духа эмоция печали не находит в нашем человеке выхода. Она ненасыщаема. Непереводима ни на один язык мира. Это особое состояние не могло не найти отражение в поэзии: вспомним, например, что пушкинским Евгением Онегиным овладела «русская хандра». Но, оставив в стороне экскурс в историю литературы, сосредоточимся на очевидном: русскому человеку неприлично быть счастливым. Не располагают к этому политическая и экономическая ситуации в стране. Русский человек ищет утешения, способ забыться и отгородиться от действительности. Сергей Попов ставит своему лирическому герою неутешительный диагноз:

Что же делать? Что делать?.. Экзистенциальный алкоголизм русского человека, описываемый поэтом, бьет не только по «трудовой печени». Злоупотребляющий психоактивными веществами герой Сергея Попова не находит ответа на вечный вопрос, снова и снова возвращаясь к нему. Встает поздно, потому что по ночам мучает бессонница. Смысложизненный кризис отбрасывает мужчину в прошлое: эмоция печали перетекает в тоску — переживание опасности в условиях неопределенности.
Структурированность языкового высказывания автора такова, что его длинные стихотворения подробно описывают переживания наблюдателя жизни. Будучи важным текстообразующим инструментом, внимание читателя центрируют на себе эпитеты: «местное» небо, «новостной» ветер, «уступчивое» сердце… Поэт сводит вместе далеко стоящие друг от друга понятия: «детство, заспиртованное всласть», повседневная жизнь, застывшая «пером безвременья в груди», «партитура будушего», в которую вникают после выпитого бокальчика. Резкие выражения об отсутствии эволюции жизни и смены впечатлений разнообразны в своих проявлениях:

Именно «общая», соборная, объединяющая россиян независимо от возраста и социального положения. Отсюда — полшага до христианского мировоззрения, до прорыва к свету изначальному… а здесь, на земле, переживая январь, лирический герой Сергея Попова испытывает на себе жестокость солнечного света, что щедро льется, но не греет: «И свет пощады не дает — куда ни поверни». Нет на земле рая. И не будет. А где?.. Это уже не по части клинициста-диагноста, ему важно — описать и пронаблюдать объект. Выводы делайте сами.
Профессия врача, первая и основная профессия Сергея Попова,  находит отражение в его текстах: специальная терминология, детали, обязующие неспециалиста воспользоваться словарем, использование метафор, отсылающих нас в медицинскую сферу:

За последние два года мы, живущие в режиме чрезвычайной ситуации, назубок выучили фазы кривой заболеваемости коронавирусом, а потому этот катрен сверхактуален, хотя в стихотворении «модная болезнь» не названа по имени. Ужасающая река, которая в древнегреческой мифологии являлась главной рекой подземного царства мертвых, тоже политкорректно не упоминается вслух, оттого зачаровывающе и тревожно звучит это стихотворение: вчера, и сегодня, как и тысячи лет назад, садились прозрачные души в лодку мрачного перевозчика, который никогда не возвращает обратно своих пассажиров… Здесь, как и во многих других стихотворениях автора, сиюминутное переплетается с вечным, недаром в первой строке «оспа» и «чума», которые современной медицине удалось победить, представлены читателю без иносказаний. Вот и думай: о нас ли это, грешных, или в принципе о том, что «песенка недолга»? А скажи автор вслух: «ковид» — и текст стал бы злободневно-скучным, потеряв свою причастность и к мрачному средневековью, и к пыльной античности. Губительное заболевание, впрочем, упоминается там, где поэту необходима жесткость высказывания: в «Пепельный Феникс в терновом венце ковида/ машет крылом неведающим гулякам». По крайней мере, праздношатающиеся проживут еще один счастливый час, а там… там видно будет.
Есть в настроении некая заданность, запрограммированность — завтра вряд ли будет лучше, чем вчера. Если горе подразумевает протест, то печаль пассивна. Горе предполагает попытки изменить ситуацию, а в печали лирический герой Сергея Попова совершенно бессилен. Но богатейший словарь автора, точность формулировок, его трезвый, непредвзятый взгляд на мир, побуждают читателя обратить внимание на свои отношения с миром. И, отбрасывая частности, в конечном итоге убедиться, что мы все время движемся навстречу неизвестному.