«Портреты» — одна из трех главных книг Юрия Влодова.
Влодов начал писать ее еще в 60-е годы, а, может быть, даже и раньше, писал и в 70-е. Именно в то время, в основном, эта книга и была написана. Написана своеобразно, по большей части, в модернистском ключе, с ассонансами.

О чем эта книга?
В основном, это литературные портреты больших поэтов и писателей прошлого. Также образы каких-либо известных исторических личностей: царей, королей, полководцев, завоевателей и даже литературных персонажей. А также сюжеты, картинки из прошлого, из истории, в основном, опять же, из истории России. Почему, собственно и имеет эта книга еще одно название: «Летопись».
Что за личности, которых Влодов изобразил в своих «Портретах»? Конечно, в первую очередь, его привлекали цари и короли, как символы безграничной власти, которую можно использовать как во благо, так и во зло. Петр I, например, использует свою власть во благо, он в стихах Влодова царь-реформатор, царь-созидатель, поэтому и тон стихов о Петре задорный, веселый, хотя и несколько грубоватый.

Для Влодова фигура царя Петра I — это идеал русского царя: он живой, бесшабашный, устремленный в будущее, не боящийся трудностей. Это царь новой, прогрессивной, европейской России.
В отличие от Петра царь Иван Грозный — правитель старой, азиатской Руси. Он тоже, в какой-то мере, созидатель. Вот, например, он возвел один из красивейших храмов — Собор Василия Блаженного. Но, в то же время, с присущей ему азиатской жестокостью и коварством, он ослепил творцов этого храма, зодчих, чтобы они не могли где-то еще возвести подобную красоту.

Он же в припадке гнева и ярости убивает собственного сына.

Поэтому Иван Грозный является для Влодова символом старой, дикой и необузданной Руси, которая сама себя по нелепости и дикости карает.
Но в то же время Влодов Грозного не осуждает, он с уважением относится и такому правителю. Какие времена, такие, как говориться, и нравы.
Из литературных фигур более других привлекали Влодова Пушкин и Мандельштам, именно о них он пишет больше всего. И понятно почему. Пушкин для него как некий, такой уже, нарицательный символ поэзии вообще, символ поэта в принципе. Влодов, конечно же, отождествлял себя с Пушкиным, и в какой-то мере писал эти картинки о Пушкине и с себя. Но не только. И внешне, и по характеру, на Пушкина был похож его приятель из «МК» поэт Александр Аронов. Так что и образ Аронова тоже лег в основу некоторых стихов о Пушкине.

Что касается Мандельштама, то он был Влодову, конечно же, гораздо ближе и понятнее и по времени, и по судьбе. Именно с Мандельштамом он отождествлял себя более всего, в первую очередь, из-за своей бытовой неустроенности, из-за скитаний. Ну, и конечно, из-за национальности тоже. Ведь Влодов, хоть и наполовину, но был евреем, а внешность так и вовсе имел чисто еврейскую. Так что то, что происходило с маленьким тщедушным евреем на суровых русских просторах касалось и его тоже. Поэтому фигуру Мандельштама он тоже, по большей части, писал с себя. Возможно именно по этой причине она не вполне соответствует историческому образу Мандельштама, но Влодов об этом особо и не заботился. Ему этого и не надо было, ведь фигура Мандельштама для него чистая условность на самом деле, не более того. Именно этим объясняется и некоторая фамильярность и даже грубость при создании образа.

Мандельштам для него лишь отправная точка, некий символ поэта-скитальца, поэта-изгоя, поэта-еврея в русской советской действительности. Влодов наполняет этот символ своим собственным смыслом и содержанием, проецируя все происходящее на себя. Поэтому читаем «Мандельштам», подразумеваем «Влодов».

Конечно, с другими литературными фигурами он так сильно не сливался, старался уже более объективно к ним относиться и создавать более-менее исторически достоверные образы, чаще всего образы трагические. Вот мятущийся, раздираемый духовными противоречиями Лев Толстой.

Вот страдающий от неразделенной любви Маяковский.

Вот сходящий с ума в предчувствии близкой кончины Есенин.

К своим же современникам, собратьям по перу, Влодов относился с некоторым юмором, с иронией и даже с язвительностью.

Влодов, по большей части, ни за кого их не считал, а в некоторых случаях и вовсе презирал. Рад был указать на какие-то моральные огрехи в их поведении, в образе жизни. Порой он мог опускаться и до прямых оскорблений. Ведь жизнь Влодова гладкой, как известно, не была, и отношения со своими литературными собратьями тоже. А поскольку он в официальном литпроцессе задействован не был, ни от кого и ни в чем не зависел, никаких публикаций и книг ниоткуда не ждал, поэтому и мог позволить себе говорить и писать о людях все, что ему заблагорассудится.
Правда, к таким большим фигурам, как Солженицын, например, это, все-таки, не относится, он, конечно, иронизирует над ним, но его творческую значимость и вклад в литературу признает.
Но всевозможные его, так называемые «полушутки», расходились и так и ни в каких публикациях, в общем-то, и не нуждались. Но конечно, полушутки вряд ли можно было отнести собственно к «Портретам», только если условно, но в принципе можно, если уж все собирать.
Но основные стихи из книги «Портреты» — это серьезные, основательные образы каких-то значительных исторических и литературных фигур прошлых времен.