Он сказал — «Длинные пальцы!»,
взяв в ладонь ее руку.
«У меня вообще большие руки»,
как бы уходя от комплимента, сказала она.
И вспомнила, как дочь ее учительницы музыки
прелестная Эстера, шопенистка,
ученица Нейгауза, говорила ей,
что завидует ее лапам, которыми в десять лет
она уже легко брала октаву.
Дальше обедали с другом и американской подругой
друга танцора.
Пили кофе у итальянцев, и прохожие несколько раз
стучали в окно и махали танцору.
Проходя через сквер, на обратном пути,
говорили о том, что в Америке все напоминает
Россию, но все неправда.
Ахмед из гетто как бы похож на слесаря Васю,
но на самом деле все не так.
Психолог, их общий друг, говорил ей,
что в первые годы в Америке ходил
только в черные бары,
там эмоциональность открытее,
рассказывал он.
«В этой стране семья больше, чем смерть»,
cказал ей поэт.
Утром пили кофе, ей нужно было спешить на работу.
Перед прощанием всунул ей книгу, пьесу,
которую счел неудачной.
Диалог человека с уже не человеком.
«Было так, как должно было быть всегда»,
сказал он, обнимая ее у метро,
на прощанье мяукнул.
Вечером позвонил приятель-психолог из Канзас-сити.
Там он работал в женской тюрьме,
стал уговаривать приехать к нему на Новый Год.
На следующий день пришел звонок из больницы
от друга поэта.

Проходя вдоль серой стены
отделяющей Второе отделение
от главной аллеи
она увидела идущих ей навстречу
пациентов в серых пижамах
возвращающихся из мастерских
где они делали мебель
в всякую всячину для директора
и остальных нужных людей
Сердце ее сжалось от страха
Она была двадцатилетней студенткой психфака
уже замужем
и на пятом месяце своей
вряд ли запланированной беременности
пока еще незаметной для окружающих
Студентка шла быстрым шагом
держась поближе к стене
и улыбаясь шумной группе
чтоб не выдавать
своего смущения

Через несколько лет
уже ставшая матерью
умненького ребенка
с широко раскрытыми голубыми глазами
которого назвали Сашей
в несчастливом браке
она проходила первый день своего обучения
у единственного психолога больницы имени Кащенко
деликатной и обиженной судьбой
Татьяны Эмильевны
Дочь профессора Московского университета
старая дева с бледным лицом
и каштановыми волосами в старомодном пучке
она ютилась в коммуналке
с семьей алкоголиков
которые денно и нощно буянили
и обзывали друг друга многоэтажным матом
так что Татьяне пришлось
научиться понимать хоть что-что из этого
чтобы выжить


Пациент которого привели к Татьяне Эмильевне
или Белочке (это было ее тайное имя
которым она потом будет подписывать открытки
с изображением белочки вложенные в свертки
с гостинцами для маленького Саши)
был молодой художник страдавший эпилепсией
с серыми глазами и длинными волосами
довольно приятной внешности
Он спросил молодую психологиню
(он выглядела моложе своих двадцати семи
Со своими длинными кудрями и темными кругами
под глазами)
замужем ли она если да
то почему же ее муж разрешает ей
работать с пациентами такими как он
которые могли бы изнасиловать ее
и выбросить в окно
Это было началом ее карьеры
клинического психолога

Потом она узнала что Антон
так звали художника
во время одного из приступов
эпилептического сумеречного сознания
скорее всего усугубленного немалой дозой водки
сел в одну из машин
припаркованных на стоянке для персонала
и уехал из госпиталя
в итоге оказавшись в больнице с переломом ноги
в неизвестном ему городе
Антон не имел понятия
как он там оказался тоже

Белочка была объектом издевательств
главной медсестры больницы
массивной как бронетранспортер Зои
по прозвищу Крокодилица
которая презирала интеллигенцию
И конечно же Татьяну Эмильевну
за беззащитность и неспособность
давать взятки
Белочка вначале побаивалась новой сотрудницы
но узнав ее поближе
очень к ней привязалась
Увидев молодую идущую на работу
она высовывалась в окно
и кричала ей:
«Красавица моя идет!»
Когда молодая женщина ушла от мужа
к его лучшему другу которого не любила
даже терпеть не могла на протяжении многих лет
чтобы просто вытащить лапу из ловушки
от ощущения безвыходности
Белочка утешала ее и жалела маленького Сашу
И продолжала приносить конфеты «Белочка»
в подарок обоим

Погода на море переменчива —
вдруг в безмятежный жаркий день
в течение минут небо почернеет
и ветер налетит, готовый
превратить пейзаж в «Девятый Вал».

Самый верный прогноз — распад и разрушение всего,
веры благочестивого еврея после Shoah,
после внезапной болезни — редкой красоты лица
таланта, спившегося гения, голоса Марии Каллас.

Лишь только приоткрылись огненные буквы на стене,
кино про то, как можно думать о другом,
тревожиться о той, тайной, единственной, на смертном одре,
как осенний вихрь-дворник все сметает.

А вернее, смерть, эта стальная сталинистка-стахановка,
комиссар санитарных дел и регулировщик,
наглухо захлопнет дверь и пудовый амбарный замок навесит,
чтобы и память туда пробиралась, как взломщик.