Наталья ГАБРИЭЛЯН
МАЙРИК
МАЙРИК
Наталья Габриэлян - выпускница биофака МГУ. Важнейшим событием, оказавшим влияние на всю жизнь, Н. Габриэлян считает знакомство со священником Александром Менем. В 2010 увидела свет книга Натальи Давидовны "Несмотря и вопреки, или наша маленькая фронда", проза, эссе, воспоминания. М.: Вест-Консалтинг, 2010, серия "Визитная карточка литератора". В 12 небольших новеллах автор показывает нам историю семьи московских интеллигентов с 30-х годов XX века до наших дней. Эти люди любят свою Родину, много работают, думают и спорят, они всегда противостоят Злу и Лжи, и при сталинском режиме, и в годы застоя, не изменяя своим нравственным принципам, и в наши очень непростые времена. Воспоминаниям о встречах с А. Менем, семье Ардовых посвящена большая часть книги. Предлагаем познакомиться с одним из рассказов-воспоминаний Н. Габриэлян.
Редакция
Моя прабабушка Елизавета Николаевна Цицикова была всеобщей матерью, поэтому ее называли все "майрик" (мать – по-армянски). Она воспитала своих детей, детей своего зятя от первого брака, своих внуков и внучек и дожила до меня, своей правнучки. Ровно четыре года подарила мне судьба, но и этого было достаточно, чтобы запомнить ее на всю жизнь. Когда отец за руку приводил меня в дом к дяде Саше и тете Кате – ее младшей дочери, – она торопливо семенила нам навстречу со словами:
– Наташа-джан пришла, заходи скорей!
И мы с ней почти бежали куда-то, обычно на кухню, где она всегда что-то делала. Перебирала гречиху на большом блюде, вязала лук в длинные "косы", жарила крошечные котлеты.
– Майрик, что ты жаришь такие маленькие котлеты?! Они что, для куклы?!
– Нет, Наташа-джан, они для тебя!
– Ой, я не хочу, – протестовала я, так как не отличалась хорошим аппетитом, – лучше давай играть!
– Нам некогда, Наташа-джан, мы с тобой уезжаем! Мы сейчас сядем в дилижанс и поедем по Военно-грузинской дороге из Владикавказа в Тифлис!
– Ой, а где дилижанс?
– А вот, – говорила она, сияя глазами и улыбаясь, и указывала на большой сундук, покрытый старым ковром. – Вот сейчас я упакую провизию в наш дорожный саквояж, и мы отправимся.
Она доставала из кухонного шкафчика металлическую раскрашенную детскую сумку-саквояж с боковой дверцей, и мы вместе засовывали в нее крошечные кусочки хлеба, маленькие котлетки, завернутые в плотную бумагу, нарезанное ломтиками яблоко, маленькие ложечки и ножик. Мы усаживались на сундук и "ехали".
Майрик чуть–чуть подпрыгивала, будто ее трясло на ухабах. Я тоже подпрыгивала, мы смеялись, и она говорила невидимому вознице, она все время что-то говорила быстро и увлеченно:
– Что так трясешь, не видишь, дети едут, не дрова везешь!
– Наташа-джан, видишь ту гору?
– Вижу, вижу! – с восторгом отвечала я, захваченная игрой.
– А замок на горе видишь?
– Вижу, а кто там живет?
– Царица Тамара там жила в давние времена.
– Она была красивая и добрая?
– Да, очень красивая, но не очень добрая.
— Я так не играю, я хочу, чтобы она была добрая. Мы к ней едем?
– Нет, Господь с тобой, мы в село Ананури едем, сейчас остановимся, привал будет. Надо лошадям отдохнуть. Открывай саквояж!
Я забывала, что не хотела ничего есть, мы дружно уплетали бутерброды и заедали их кусочками яблока!
– Майрик, почему ты яблоко ложечкой скребешь, ты кусай его!
– Эх, Наташа-джан, мне кусать его нечем. Зубки давно все выпали!
– Ой, как жалко, что же теперь делать?
– Ничего, я привыкла. Я все мягкое ем, главное, детка, ноги бегают, руки работают, а сердце любит! Ну, заканчиваем привал, едем дальше.
Когда она заболела и слегла, меня перестали приводить к ней, сказали, что Майрик уехала. Отец много лет спустя рассказывал, как он пришел к брату и невестке в Елисеевский переулок навестить ее. Она лежала на кушетке и подозвала его. Он присел на край ее постели и спросил:
– Елизавета Николаевна, дорогая, как вы себя чувствуете?
– Хорошо, Давид-джан, очень хорошо! Только вот… умираю…
И улыбнулась ему, как-то смущенно, будто хотела сказать: "хлопот вам доставлю".
На чудом уцелевшей фотографии она сидит на стуле, на фоне бесконечной кирпичной стены, голова повязана платочком, кончики которого, как маленькие ушки, стоят надо лбом, а глаза сияют даже через круглые, большие, старомодные очки. Глядя на эту фотографию, хочется спросить:
– Майрик, ты все еще любишь нас?
– Наташа-джан пришла, заходи скорей!
И мы с ней почти бежали куда-то, обычно на кухню, где она всегда что-то делала. Перебирала гречиху на большом блюде, вязала лук в длинные "косы", жарила крошечные котлеты.
– Майрик, что ты жаришь такие маленькие котлеты?! Они что, для куклы?!
– Нет, Наташа-джан, они для тебя!
– Ой, я не хочу, – протестовала я, так как не отличалась хорошим аппетитом, – лучше давай играть!
– Нам некогда, Наташа-джан, мы с тобой уезжаем! Мы сейчас сядем в дилижанс и поедем по Военно-грузинской дороге из Владикавказа в Тифлис!
– Ой, а где дилижанс?
– А вот, – говорила она, сияя глазами и улыбаясь, и указывала на большой сундук, покрытый старым ковром. – Вот сейчас я упакую провизию в наш дорожный саквояж, и мы отправимся.
Она доставала из кухонного шкафчика металлическую раскрашенную детскую сумку-саквояж с боковой дверцей, и мы вместе засовывали в нее крошечные кусочки хлеба, маленькие котлетки, завернутые в плотную бумагу, нарезанное ломтиками яблоко, маленькие ложечки и ножик. Мы усаживались на сундук и "ехали".
Майрик чуть–чуть подпрыгивала, будто ее трясло на ухабах. Я тоже подпрыгивала, мы смеялись, и она говорила невидимому вознице, она все время что-то говорила быстро и увлеченно:
– Что так трясешь, не видишь, дети едут, не дрова везешь!
– Наташа-джан, видишь ту гору?
– Вижу, вижу! – с восторгом отвечала я, захваченная игрой.
– А замок на горе видишь?
– Вижу, а кто там живет?
– Царица Тамара там жила в давние времена.
– Она была красивая и добрая?
– Да, очень красивая, но не очень добрая.
— Я так не играю, я хочу, чтобы она была добрая. Мы к ней едем?
– Нет, Господь с тобой, мы в село Ананури едем, сейчас остановимся, привал будет. Надо лошадям отдохнуть. Открывай саквояж!
Я забывала, что не хотела ничего есть, мы дружно уплетали бутерброды и заедали их кусочками яблока!
– Майрик, почему ты яблоко ложечкой скребешь, ты кусай его!
– Эх, Наташа-джан, мне кусать его нечем. Зубки давно все выпали!
– Ой, как жалко, что же теперь делать?
– Ничего, я привыкла. Я все мягкое ем, главное, детка, ноги бегают, руки работают, а сердце любит! Ну, заканчиваем привал, едем дальше.
Когда она заболела и слегла, меня перестали приводить к ней, сказали, что Майрик уехала. Отец много лет спустя рассказывал, как он пришел к брату и невестке в Елисеевский переулок навестить ее. Она лежала на кушетке и подозвала его. Он присел на край ее постели и спросил:
– Елизавета Николаевна, дорогая, как вы себя чувствуете?
– Хорошо, Давид-джан, очень хорошо! Только вот… умираю…
И улыбнулась ему, как-то смущенно, будто хотела сказать: "хлопот вам доставлю".
На чудом уцелевшей фотографии она сидит на стуле, на фоне бесконечной кирпичной стены, голова повязана платочком, кончики которого, как маленькие ушки, стоят надо лбом, а глаза сияют даже через круглые, большие, старомодные очки. Глядя на эту фотографию, хочется спросить:
– Майрик, ты все еще любишь нас?