Весь город хладнокровен был и глух,
Как кто-нибудь пурпурно-иглокожий,
Когда по нем прошел Маэстро Слух,
На маленького ворона похожий.
Распялившийся мокрою звездой,
Лениво липкий, вялый, сладострастный,
Весь город был питательной средой
Для музыки его взрывоопасной.
Невыносимым жаром осиян
(Значением бессмысленного бега),
Он был похож на бога марсиан:
Торс ворона, а крылья — человека…
И суетилась тихая вода
Зализывать прорехи по картинам,
Чтобы не оставалось и следа…
Но Слух прошел. И дальше не пройти нам.
Тот, кто рисует в Книге Перемен,
Уже достал чернильницу и кисти.
Бокаччо. Эдгар По. Агата Кристи.
Витрина. Скальпель. Голый манекен.

Вены… жилистой воли руины…
Голой веткою вниз по запястью…
Ты костлява, рука балерины,
Ненормальных зовущая к счастью…
Черный газ и — разрывом — коленка…
А еще этот визг за спиною…
Огнедышащий танец — фламенко.
Болеро же — как стыд, ледяное.
Только вальса ночная долина…
Раз-два-три… не работа — прогулка.
Умирать — отлетая… так длинно…
Так томительно, страстно и гулко
Отлетая… как дымка подола
Отлетает в классическом шаге…
Как от уст отлетают Эола
Лепестки папиросной бумаги…

То ли это был любовный напиток,
То ли пламя липнущих к телу одежд…
Уезжай! Я почти исчезла от пыток…
Не касайся уст моих… не трогай вежд…
Там, вдали, клубится про́клятый город,
Нежный, как распятие… безумный, как день…
Нет меня! Это только сквозняк за ворот…
А ты думал — кровь моя?.. думал — тень?
Пепел радостно стучит в мое сердце.
Ходит щепкой в омуте последняя ночь…
В сквозняке из форточки оттенок сербский
И акцент мингрельский… да-да… точь-в-точь…

Может он сидеть с тобой, сколько хочет,
Разговаривать, шутить и смеяться,
Наслаждаясь голосом твоим нежным —
                                         Как небожитель.
У меня даже при мысли об этом,
Как сорвавшийся камень, прыгает сердце,
Словно выскочить вон из груди готово —
                                         Так трепещу я.
И куда моя девается гордость,
Слово властное, взор, достающий душу?!
Стоит мне увидеть тебя — и сразу
                                          речи лишаюсь.
Легкий тонкий пламень бежит под кожей!
Словно сотни игл мою плоть пронзают…
Застилает зренье туманом влажным —
                                           слепну и глохну.
Чудищем стою бессловесным,
Ископаемым каким-то зеленым,
Вся в поту, как пойманный у ларька воришка, —
                                              О!!! умираю!

Такое ли на свете учинится,
Когда, суровой догме вопреки,
В беспечном лбу любимой ученицы
Кастальские гуляют сквозняки!..

Летай, летай, любимая, покуда
Чешуекрылый гений сети вьет,
В которых — вдруг! — запутается чудо
И капелькой янтарной упадет
В полуоткрытый клювик, в сладкий рот —
От чистых Аполлоновых щедрот…

Грусти, грусти, любимая, не бойся
Клиночка  раззадоренной пчелы…
Ведь как, бывало, в словарях ни ройся, —
Все сводится к параметрам метлы
И химии магического крема…
Но если б Ромул не ударил Рема,
Не встал бы над межой великий Рим!

Неужто мы над трупами царим,
Воруя мед из кладовых Платона?!

Неужто в этот мед подмешан яд?
И тайный гул преступного центона —
Пароль для погруженья в некий ад,
Сооруженный Фебом для поэтов,
Натасканных по части пируэтов,
Но голых, одиноких и пустых,
Как Пригова паяснический стих?..

Дерзай, дерзай, любимая, старайся!
В саду уже слышны приливы пчел.
Ты думала, призванье — вроде прайса
За свод услуг, который не учел
Лишь крылышек спектральное различье?
О, мотыльков невинное величье,
Подержанный набоковский сачок
И мифопоэтический сверчок!

Прислушайся, любимая, запомни!
Земля дрожит от близости Луны!
И беотийских круч каменоломни
Тотальным ожиданием полны…

Что же ты, детка, не спросишь о Гесиоде,
Пасшем овец под Геликонской кручей
И осознавшем внезапно во всей природе
Долг небывалый, немыслимый, неминучий?

О пастухе, над которым смеялись Музы,
Словно девчонки из ближней деревни горной…
Дескать, крестьяне вы… грубы и толстопузы…
Только и знаете — радости сплетни вздорной…

Мы — говорили, — обманывать вас горазды…
Мы — насмехались, — лишили вас чувства меры…
Если бы каждый подался пастух в Гомеры,
Все бы тогда человеки бродили праздно,

Но не богам подобны, а насекомым —
Вспыхнули искрами и заунывным звуком,
Да и погасли под заревом незнакомым,
Под равнодушным и желтым небесным кругом…
— Эх, ты, — хохотали они, — мальчишка!
Авлос ли знойный, смиренная ли кифара, —
Все для тебя, наверное, было б слишком,
Если б Отец не выбрал тебя для Дара!

Вот тебе посох! Ступай, нерадивый, косный,
К бурным ключам, что льются вином из недра
Скудной земли, ядовитой, святой и звездной,
Полной исчадий и тонкого злого ветра —

Пей эту воду, лакай — всеалчущим волком Феба,
Лебедем сделайся Фебовой колесницы,
Кровь бытия отвори, как ночное небо…
Ужас Пифона вдохни… и пускай приснится

Миру божественный морок о Гесиоде,
Дважды рожденном и столь же навеки мудром,
Сколь молодом, обманчиво змеекудром
И посрамившем Гомера при всем народе!

Так говорили… а мальчик склонялся долу,
Чувствуя больно уста богинь сладкогласных…
И устремлялась душа пастуха к престолу
Вечных имен, добродетельных и прекрасных…

У Гиерона конь — под стать иноходцам Ники!
На Гиероне — плащ из свежего солнца соткан!
Радуйтесь все о божественном Ференике,
Что господин избрал одного из сотни!

Лучше всего на свете — вода, но огонь зажгли мы
В честь Гиерона под сенью смолистых пиний
И будем кипрское пить от жажды неутолимой,
Петь и плясать, окоем размыкая синий…

Пусть поглядят на праздник благие боги,
Как удалась всещедрая гекатомба!
Бег олимпийский вершится и без дороги…
То-то в Элиде женщины смотрят томно!
Всех добродетелей зерна — в житнице сицилийской.
Вот он — олимпионик, раскинувший складки пира!
Он, приказавший вину славословий литься,
Пелопоннес покоривший, сынов Эпира

И гордецов — посланцев Лакедемона!
Радуйтесь, эллины, радостью непритворной!
Да осенит века славою Гиерона
Косноязычный, как Марсий, певец придворный!

О том и об этом — не надо — забудь…
Завяжется смысл — оборви…
Твой ангел, тебе пролагающий путь,
Твоей не достоин любви…

Кто любит читающего по глазам,
Кому и душа — как стекло,
Кто знает, как надо, но волен ты сам
Решать, где добро, а где зло?..

Кто любит того, кто приходит во тьме
Открыть заплутавшему свет?..
Кому не нужны все твои резюме —
И даже согласие — нет?..

Кому интересна душа мудреца?
Кто бросил бы медь богачу?
Кто кровь с лучезарного смыл бы лица?
Кто солнце одел бы в парчу?

Все — так. Ты о нем не печалуйся. Бди.
Но в час торжества твоего,
Хоть раз — в благодарность — на миг припади
К израненным пальцам его…