Пётр Исаевич Вейнберг (1831–1908) своей многогранной деятельностью заслужил в отечественной культуре самое почетное место. Поэт, ученый, академик, педагог, издатель, редактор, переводчик-профессионал, много сделавший для знакомства русских читателей с западной литературой, заступник писательской братии, — он прочно вошел в историю российской словесности. Младший же его брат, Павел Исаевич Вейнберг (1846–1904), снискал себе иную славу, сколь шумную, столь и скандальную, — славу рассказчика еврейских анекдотов и был вскоре заслуженно забыт…
Родители братьев были этническими евреями, однако приняли православие задолго до их рождения. И что характерно, старшие Вейнберги стали христианами не корысти ради, но по зову души. Отец, Исай Семёнович, строго следил за исполнением семьею всех церковных обрядов, сам подавал этому пример, и дети с самых ранних лет привыкли относиться к религии с благоговением. Учиться Закону Божию начали дома, у матери, Розы Абрамовны, которая выучила их главным молитвам и рассказывала им эпизоды священной истории. А по праздникам в дом Вейнбергов неизменно приезжали священники и истинно по-пастырски говорили с детьми.
Но в этой, казалось бы, вполне обрусевшей православной семье неистребимым остался завещанный еврейскими пращурами культ разума и знания. Исай Семёнович, нотариус и сын нотариуса, хотя и не получил университетского диплома, был весьма эрудированным человеком, в высокой степени уважавшим науку, и главную свою заботу видел в том, чтобы дать многочисленным чадам (шести сыновьям и четырем дочерям) достойное образование. При этом не стеснялся иной раз прибегать к самым жестким мерам педагогического воздействия, сиречь к розгам, так что штрафникам, повинным в лености в учебе, приходилось хлебнуть лиха. Человек завидного остроумия (которое, кстати, в большой степени передалось и нашим братьям), он подводил под порку ослушника строгую документальную базу. Однажды, когда сын словчил, подскоблил и исправил оценку в школьном дневнике, отец, прежде чем задать трепака, привел ему ссылки на «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных» и соответствующие статьи прочих российских узаконений, древних и новых.
Хотя в семье Вейнбергов не почитались иудейские традиции, можно говорить, тем не менее, об их отголосках. Примечательно, что на пятом году жизни старшего из чад (а известно, что как раз в этом нежном возрасте еврейского отпрыска отдавали учиться в хедер) Исай Семёнович решает определить его в знаменитый в Одессе пансион. «Ты должен, — категорически заявил он при этом сыну, — в тринадцать лет писать уже латинские стихи». Дата эта никак не произвольна, а знаменовала собой бар-мицву — пору духовной зрелости для еврея.
И еще одно наследие родных пенатов получили братья — страстную любовь к театру, всемерно поощряемую отцом. В их поместительном одесском доме давались самодеятельные спектакли, в коих принимали живое участие все Вейнберги, от мала до велика. На таких домашних представлениях не гнушались выступать всероссийски знаменитые Михаил Щепкин и Павел Мочалов, известный американский чернокожий актер-гастролер Айра Олдридж, неподражаемый в ролях Шейлока и Отелло. Исай Семёнович и сам был не чужд лицедейства. Он близко знал директора Одесского театра, водил дружбу с многими артистами и частенько брал за кулисы сыновей, демонстрируя знаменитостям их дарования. И был безмерно горд, когда великий Щепкин взял на руки малыша-сына и сказал: «Отдайте мне его, я сделаю из него хорошего актера!» Будучи безотчетно увлеченным театром, Вейнберг-старший пекся о том, чтобы воспитать артистическое чувство и у своих детей. Забегая вперед, скажем, что ему это удалось. Впрочем, степенный, охочий до знаний Пётр и проказливый, нерадивый Павел, казалось, только по страннейшему недоразумению были детьми одних родителей. И хотя братья получили одинаковое воспитание, из отчего дома они вышли в большую жизнь совершенно разными людьми.