Спотыкаюсь, стреножусь на каждой версте,
Вбита в землю по горло верста,
А тому, кто хоть раз повисел на кресте,
Даже дня не прожить без креста.

Не жалею себя и к другим без щедрот.
И смотрю до окалин в глазах,
Как качается гать от совиных болот
До совиной звезды в небесах.

Ни прощеньем твоим, ни слезой на ветру
Не унять мне тоски ломовой,
И вбиваю с размахом в пространство версту,
Чтоб не кончился путь столбовой.

Мне родина рюмку нальёт,
Я выпью и стыд потеряю,
Губною гармошкою рот
Расквашу от края до края.

На слово последнее скор
Подхваченный резвым мотивом,
На всех заведу разговор
О нашем житье терпеливом.

Под горку покатится речь,
И враз опрокинет границы,
Коль слово от слова зажечь —
Всё дальше само разгорится.

И выгорит в памяти путь
Былинный, забытый, заветный,
Он рядом, ладонь протянуть,
Но вдруг зашатаюсь под ветром,

Не стану раскачивать Русь,
Поникну, как травы к Успенью,
И правду, которой боюсь,
Опять рассказать не успею.

С размаху шагну в забытьё
И стану в сомненье минутном
Следить, как дыханье моё
Густеет во времени смутном.

Живём, как ходим вспять,
Меняемся лицом.
Я был похож на мать,
Пока не стал отцом.

Смахнуло время цвет
С бубнового лица,
Живу под старость лет
Похожий на отца.

Долгий путь слезой суровой вышит,
Прорастёт слеза и зацветёт,
Кто не слушал — больше не услышит,
Кто не выжил — больше не умрёт.

На каких мы выросли заквасках!
Как дышали светлою волжбой!
Укатили сказки на салазках
И забрали бабушку с собой.

Я с тревогой памяти внимаю,
Санный след, как ленточку, тяну,
Жизнь прожил, а всё не понимаю,
Что я жизнь обратно не верну.

Утомились реки от движенья,
Намерзает в зеркало слюда,
И ещё живые отраженья
Прибирает мёртвая вода.

По утрам мы — зяблики,
Ближе к ночи — вороны,
Покатились яблоки
На четыре стороны,
На дороги дряблые
Жизнь легко потратится,
Яблоко от яблони
На тот свет укатится.

Берега кисельные,
Реки окаянные,
Земли безземельные,
Печи деревянные,
Родина овражная,
Поле с перемётами,
Закопали заживо,
Откопали мертвыми.

Жизнь казалась панночкой,
Обернулась ведьмою,
Выбивай цыганочкой
Дурь мою последнюю,
Не даруй мне жалости,
Не клади заплаточек,
Насуши мне к старости
Молодильных яблочек.

Кому-то жизнь — тяжёлый грех,
Кому-то — окаянство,
Я шёл во тьме, покуда снег
Не осветил пространство.

Я выживал, где жизни нет,
И пропадал, где жили,
Но выпрямлялся снежный свет
Работой сухожилий.

И как бы чёрная смола
По следу не кипела,
Легонько жизнь моя плыла
По белому под белым.

Но что и раньше, что во тьме
Мне было непонятно,
Откуда жизнь взялась во мне,
И как уйдёт обратно.

Героем правит свита,
Так выстроен обряд,
У мертвых и забытых
Необратимый взгляд.

И не спешит подмога,
И близок чёрный час,
Где всем нам жить без Бога,
И Богу жить без нас.

Кто стреножит меня, кто сразит меня влёт,
Кто рискнёт поменяться местами?
Я из тёмных лесов, я из гиблых болот,
Где грибы лишь к войне вырастают.

Тучно время грибов, хоть косою коси,
Косари шли за ротою рота,
Как им елось, пилось и моглось на Руси!
Да сгубили леса и болота.

Знаю много своих и чужих адресов,
Но храню здесь заветные веси,
И ладони мои, словно чаши весов,
Держат мир и войну в равновесье.

Снег такой, что до неба рукой достаю,
Закажи мне рубаху на вырост,
Я с рожденья запомнил, как «баю-баю»,
«Зверь не съест, если Бог нас не выдаст».

Расстоянье и время дыханьем дробя,
Крёстный путь выпрямляем в дорогу,
И живыми надеемся лишь на себя,
Чтоб посмертно довериться Богу.

Приготовлена в небе для всех полынья,
Но покуда душа не взлетела,
Через тысячу лет посмотри на меня,
Так как тысячу лет не смотрела.

Ноябрьские ночи до снега черны,
Со снегом темны без просвета,
Как будто нам выпало время вины
В награду за красное лето,

Как будто не жить нам теперь — доживать,
Навеки забытым в дозоре,
И чувствам в угоду слезу вышибать
Из ветхозаветных историй.

Мы печку затопим, свечу затеплим,
Оставим наказ домочадцам,
И тёмное время, обнявшись, проспим,
Чтоб легче с зимой распрощаться.

И будет земля до небес зелена,
И солнцу откроется дверца,
И в сласти нажитая жизнью вина
Тихонько осядет на сердце.

Судили и рядили,
Рубили русский путь,
И гвозди в небо били,
Чтоб землю колыхнуть.

Искали перемены
От перемены мест,
И каждый шёл на стены,
А думал, что на крест.

И кто из нас болезных
Тогда осознавал,
Что поджигаем бездну,
Что плющим в круг овал,

Что буря скоро будет,
Не минет стороной,
Всем головы остудит
На плахе ледяной.

И станем мы, как дети,
Нам три, четыре, пять,
И холодно до смерти,
И страха не унять.

Не то, чтоб сеял зло,
В необъяснимой страсти
Звериное число
Раскладывал на части.

Мне ночью не спалось,
Мне днём не просыпалось,
Я чувствовал, как ось
Земная напрягалась,

Как шли материки
Открыто друг на друга,
Как солнце вопреки
Сойти старалось с круга.

Я понимал, игра
Моя давно за краем,
И знал, земля — сыра,
А рай необитаем.

Не грехи это — слабости наши,
Не сумеешь простить — пожалей,
Все вкусили берёзовой каши,
Да не всем отпустили елей.

Бог простит, лишь бы люди простили,
Отстоимся в нужде и беде,
Дождь не даст задохнуться от пыли
И научит гулять по воде.

Сбереги меня, мой Ангел,
В чистом поле да в грозу,
Пулемёт на левом фланге,
Доползу — не доползу.

Я взвалил войну на спину,
Чтоб от дома унести,
Я здоровый, я не сгину,
Только б поле проползти.

Станьте кочки крепостями,
Превратись трава в броню,
Я коленками, локтями
Шибко землю бороню.

Пулемёт не держит стрелку,
Недолёт да перелёт,
Добрый Ангел смотрит сверху,
Выжидает, чья возьмёт.

Не выдержу — в темнице
Свечою распалюсь,
Не ветхой плащанице —
Создателю молюсь.

И память держит цепко
Заученный урок,
Что церковь — только церковь,
А Бог и вправду Бог.

Как мёртвый лес, корчую
Живое существо,
И страх животный чую,
И верую в родство.

Чем ухабистей путь, тем красней на обочинах храмы,
И чем легче земля, тем небес неподъёмнее спуд,
Здесь во веки веков каждый мёртвый не ведает срама,
Здесь живые до смерти с виной пред собою живут.

Я из этих глубин, я из этих глухих бездорожий,
Я за миг до рожденья виной был крещён и клеймён,
Что молчанье моё по сравненью с безмолвием Божьим,
Что исканья мои по сравненью с потерей времён.

Никому из живых не узнать — мы куда и откуда,
А у мёртвых спросить, не отыщешь в миру толмача,
Солнце выдержит круг, не навеки дожди и остуда,
Жизнь рубахой на мне, тяжела, но с родного плеча.

Чуть поднимешься — уже круги,
На испуганный взгляд обернёшься,
Ты других от себя береги,
Сам тогда от других сбережёшься.

Тот, кто смог устоять на краю,
За границами света и звука,
Понимает, лишь в смертном бою
Хороша круговая порука.

Всё равно, даже душу губя,
Не узнаешь, как все не узнали,
Где воронка вращает тебя,
А где вечность ведёт по спирали.

К какому рубежу
Лета меня готовят,
Огонь в руках держу,
А ощущаю холод,

И в памяти моей
Иных земель поверья,
Вода других морей,
Других лесов деревья.

То ль это миражи,
То ль просто совпаденья,
То ль очень долго жил
До своего рожденья.

Где по глине да по тине
Катит тёмная вода,
Где в траве, как в паутине,
Вязнет падшая звезда,

Где туманом забелённый
Воздух гуще киселя,
Там на веточке зелёной
Жизнь качается моя.

И никак не догадаться
Даже мудрым по утру,
Сколько ей ещё качаться
На весу да на ветру.

Ну а тот, кто это знает,
Не расскажет ничего,
Он меня оберегает,
Я — растение его.

Готовимся к итогу,
Себя поспешно судим,
Но что доверишь Богу,
Того не скажешь людям.

Как жить теперь, товарищ?
Как выдержать правёж?
И Бога не обманешь,
И людям не соврёшь.

Клянём любые времена,
Одни глухи, другие люты,
И имена, как семена,
Бросаем в грязь и сеем смуты.

То снеговей, то суховей,
То дождь стучит в ведро пустое,
Лишь годы юности своей
Мы чтим как время золотое.

И ничего не ждём в ответ,
И не надеемся на чудо,
Но если есть над нами свет,
То он оттуда, он оттуда.

Сколько в кровь мою впало живых ручейков,
Сколько врезалось в память событий!
Потянуть бы успеть из забытых веков
За дорожки, за жилки, за нити.

Покатить пред собою клубок шерстяной,
Чтоб трава перед ним припадала,
И монгольскую гарь часовой шестернёй
Запахать от Литвы до Урала.

И всё дальше туда, где Христос не воскрес,
И смотреть, как в летящем рапиде,
С византийских высот на языческий лес
И себя за деревьями видеть.

Я спешно жил за годом год,
То крест неся, то знамя,
И не заметил переход
Из полымя во пламя.

Я в новой стати б свой резон
Нашёл без принужденья,
Когда бы мне не снился сон
О скором продолженье.

Ни имён, ни могил, будто прошлого нет,
Лишь с землёю по крови родство,
Вдруг очнусь от того, что мне смотрят во след,
Обернусь, за спиной никого.

Соберусь, распрямлюсь, как ходил на парад,
Только время и даль за спиной,
Но опять и опять чей-то чувствую взгляд,
Будто кто-то ступает за мной.

Поколенья во мгле, не связать времена,
Дальше прадедов не заглянуть,
Но из вечности взглядом прикрыта спина,
И начертан отеческий путь.

Вот и прожита жизнь без остатка,
Если жив, то уже не дыша,
За границей земного порядка,
Где прощается с миром душа.

Я цепляюсь за мёрзлую землю,
Я пред небом холодным дрожу,
И последнему времени внемлю,
И последней слезой дорожу.

Закрыть бы свинцовые веки
И слушать всю ночь напролёт,
Как бьются подземные реки
В корнями затянутый свод.

Не ведать бы вечной мороки,
Концы расплетая в узлах,
А зреть, как древесные соки,
Восходят в отвесных стволах.

Глаза не кривить в укоризне
На злое житьё и бытье,
А плыть по течению жизни,
Сливаясь с теченьем ее.

И знать, что во странствиях долгих,
Хоть раз по прошествии лет,
Бог встретит тебя среди многих,
И тихо поклонится вслед.

В этом городе я незнакомцем
Проскользил по гранитному льду
Так легко, что короткое солнце
Лишь качнуло меня на ходу,

И успело тревожным ожогом
Запалить напоследок виски,
Что рождён этот город не Богом,
А возвышен ему вопреки.

Кричу, когда огонь прожжёт
Меня дыханием лужёным:
«Бог бережённых бережёт,
А каково небережённым?»

Мне эхо катится в ответ,
Ожоги сушит и нарывы:
«Небережённых Богом нет,
Есть, кто мертвы и есть, кто живы».

Смиряюсь, верю и огня
Не устрашусь проникновенья,
И Бога, спасшего меня,
Оберегаю от забвенья.

Бывают дни — знаменьем
Охвачены благим,
Другим владею зреньем
И разумом другим,

И космоса движенье
Сквозь млечные ходы
Снимаю с отраженья
От капельки воды.

Этот дождь, как монгольские стрелы,
Из веков и ещё на века,
С каждой ночью бесчувственней тело,
С каждым днём безнадёжней тоска.

Лишь поверивший в слово и дело,
Переживший крутёж и правёж,
Знает, как заворачивать стрелы,
Помнит, как заговаривать дождь.

Дует ветер с чужой стороны
Оседает в отеческих далях,
От рождения чувство вины
Растолковано мне на скрижалях.

Одарили, смеясь, ярлыком,
Расписали затылок ли, лоб ли,
И живу на земле дураком,
И впрягаюсь в любые оглобли.

Но попробуй меня валуном
Докатить до последнего края,
Повернутся все реки вверх дном,
И земля отворится сырая.

Оправданья судьбе не ищу,
И межой затянувшись уездной,
Жизнь свою обращаю в пращу
И с возмездьем взлетаю над бездной.

Так и было — живи не хочу,
Пережевывай горечь и сладость,
И спускалась звезда по лучу,
Чтоб роса по лучу поднималась.

И казалось мне, времени нет,
Нет безвременья, смерти, забвенья,
Только солнце за солнцем вослед,
За рождением снова рожденье.

Лишь когда закрывал я глаза,
Видел, как, выпрямляя лекала,
По лучу нисходила роса,
А звезда по лучу возлетала.

Прошёл по самой круче,
Хлебнул из глубины,
И мир мне стал не скучен,
И войны не страшны.

И лишь любовью к детям
Остался уязвим,
Пред жизнью, перед смертью,
Перед собой самим.

Сколько духу хватает — мороз и мороз,
Сколько зренья — просторы в снегах.
Я сквозь мерзлую землю корягой пророс,
И у черта зажил на рогах.

Я бы сгинул во тьме и исчез без следа,
Кровь моя захрустела б стеклом,
Но вцепилась в меня, как в живого, звезда
И вскормила небесным теплом.

Я рожденьем своим был уже виноват,
Но на то был взыскующий перст,
И струился огонь от макушек до пят,
И земля расцветала окрест.

Знаю, пламя меня изведёт изнутри,
Надломлюсь на прожогах в каре,
Но успею увидеть — в цветах пустыри,
И роса на цветах на заре.

Живу, умру, воскресну —
Перелицую ряд.
У заглянувших в бездну
Навек тяжёлый взгляд.

Лишь только под ожогом
Лицо восходит в лик,
Всю жизнь живём под Богом,
А рядом только миг.

В тот миг встают отвесно
На землю небеса,
В тот миг выходит бездна
Смотреть глаза в глаза.

Издревле мне было вестимо,
И ныне завет не изжит,
Что не было Третьего Рима,
А быть ему лишь предстоит.

И движутся страны, как льдины,
И камни катает вода,
И в землю на вере единой
Врастают мои города.

И дрожала земля, как тесовый настил,
И кричал он в простор необъятный:
«Если б был я судьёй, всех на свете простил,
И остался б один виноватый».

Колыхнулась толпа: «Выше меры хватил,
Так и мир может быть опрокинут!»
Забросали камнями, никто не простил,
Знали, мертвые сраму не имут.

Когда лишь одно дыхание
Останется про запас,
Не то, чтобы в оправдание,
Скорее всего в наказ,

Уже не скажу — подумаю,
Вымолвить тяжело:
Жить долгой была и смурою,
Но быстро как всё прошло.

Сиро мне и обездолено,
Голова не помнит плеч,
Это церковь не намолена,
Как не вытоплена печь.

Здесь со времени окольного
День за днём, за веком век
Зелье умысла раскольного
Варит чёрный человек.

А как выплеснет варимое,
Им просторы окропит,
Сторона моя родимая
Синим пламенем горит.

Если жить все время летом,
Белым днём с румяным светом,
И под чай с кипрейным цветом
Разговоры разговлять,
Привечать зверей бездомных,
Пропадать в глазах бездонных,
То во время лет преклонных
Страшно будет умирать.

Если жить во тьму и холод,
Растирать в ладонях голод,
Огород дождем прополот —
Ни зерна, ни сорняка,
Если ветер — только встречный,
Если путь — конечно, Млечный,
Срок глухой и бесконечный,
Сам поверишь — смерть сладка.

И дважды, и трижды входил
Я в эту незримую воду,
Снова огород городил
И ставил у врат воеводу.

И верил — сей раз не умру,
Коль смертные знаю повадки,
В кольчугу рыбье соберу,
Свинцом запаяю заплатки.

Но вновь, приближая конец,
Глазеет судьба воровато:
Расплавлен на солнце свинец,
Кольчужка опять маловата.

Вдруг через горы и долины
Рвануться в доблестном броске,
Чуть ноги вытянув из глины,
Увязнуть в илистом песке.

Дойти до моря, путь верстая,
Простор размашисто обнять,
Но, даль солёную глотая,
Тяжёлой жажды не унять.

Припомнить чай в саду из блюдца,
Как не доел и не допил,
И испугаться, что вернуться
Не хватит времени и сил.

Слышу чирканье яблок о ветки в саду,
Это август гуляет по сучьям,
И, как буквы, твержу за звездою звезду,
Обращая созвездия в созвучья.

Это кто и когда на небесном холсте
Мне оставил письмо ненароком,
Чтоб хрусталик глазной от усердья хрустел,
По лучу поднимаясь к истокам.

Чтобы разум кипел, чтобы сердце рвалось,
Чтобы тьма проливалась смолою,
Чтоб нежданно меж югом и севером ось
Сквозь меня проходила стрелою,

Чтоб за миг до разгадки опять надо мной,
Примеряя наряд самохвала,
Поднималось светило из бездны земной
И собой письмена закрывало.

Не сыщет Господь виноватых,
Когда, как иголку в стогу,
С холмов среднерусских покатых
Увидит Архангельск в снегу,

Погладит копчёные срубы,
Болота слезой оживит
И спросит: «Начищены ль трубы,
В какие Архангел трубит?»

Что-то нам даётся свыше,
Что-то черпаем на дне.
Не дыши — и ты услышишь,
Ходят ходики во мне.

Еле-еле, тихо-тихо,
Потерявшихся не ждут,
И никто не будит лихо,
Пока ходики идут.

Вот и кончилось время прощаний,
Обустроен последний уют.
Мы уходим туда не с вещами,
Вещи дольше обычно живут.

Их удел средь завалов подённых
Дольше века из рук не сходить,
Чтоб ещё на земле нерождённых
И уже неживых породнить,

Чтобы утром в тягучем тумане
Слышал я сквозь столетний гранит,
Как у прадеда в чайном стакане
Колокольчиком ложка звенит.

Кровь перегружена ртутью,
Ходики вязнут в ходьбе,
Каждый из нас в перепутье
Правду нашёл по себе.

Каждый в просторах небесных,
В Богоявленном краю,
Стоя в шеренгах железных,
Выстоял Веру свою.

Как же нам тягло земное
Вытянуть силой одной,
Чтобы ты рядом со мною,
Чтобы я рядом с тобой?

Крутится жизнь жерновами,
Жертву низводит обряд,
Вечной стеной между нами
Вера и правда стоят.

Срез на кольцах годичных
Помянет о душе,
Время яблок коричных
Пережито уже.

Не успеют загадок
Объяснить буквари,
У антоновских яблок
Вспыхнут свечки внутри.

И охватит истома,
Заберёт с головой,
Далеко ли до дома
И успею ль домой?

Там на кровле учёный
Распевает петух,
Там у яблок моченых
Неразгаданный дух.

Ни мгновенья из былого
Не сужу и не корю,
На себя ещё живого
Из-за зеркала смотрю.

И с собой наговориться
Не могу уже давно,
Выпил лето, как водицу,
Выпью осень, как вино.

Под утро сдавит грудь,
Как будто ободами,
Я не могу уснуть,
И сон избыть — беда мне.

Не то, чтоб ночь до дна
Не вычерпал к рассвету,
А просто — явь темна
И объясненья нету.

Когда я знал, куда течёт вода,
Куда огонь своё возносит пламя,
Я жил в смиренье с миром без труда,
И мир со мной — ни лжи, ни зла меж нами.

Когда я знал, кто возвращает свет,
Когда навеки тьма закрыла веки,
Я обращал необратимый след,
Которым вдруг ушли на небо реки.

Мне было всласть за солнцем колесить
И каждой мысли придавать усердье,
Чтоб всех умерших к жизни воскресить,
А всем живым пожаловать бессмертье.

Но мир рассыпал золото, как медь,
И обжигает разум в укоризне,
Что только жизнь оправдывает смерть,
И только в смерти оправданье жизни.

И вновь стою в ничтожестве своём
Пред тайной Бога, скрытой в человеке,
И кровь моя играется с огнём
И отворяет скованные реки.

Дорога старая ямская,
Полынь, крапива и репей,
Всё глуше боль во мне людская,
Всё ближе горе пустырей.

И страшно мне в местах бездонных,
С совой когтистой на плечах
Смотреть в глаза домов бездомных,
Где стынет изморозь в печах.

Убежали из Рязани,
Укатили из Твери,
Вслед за нами, как цыгане,
Потянулись пустыри.

Мы бежали из Смоленска,
Из Калуги и Орла,
Нас в чужое тягло с треском
Смута горькая впрягла.

Вольность тёмного разгула,
Обращая нас в рабов,
Своротила Туле дуло,
Загнала в леса Тамбов.

А увенчанный расстрига
С мелким бесом за плечом,
Откровенья в Божьих книгах
Правил масляным квачом.

В эти дни я жил, как не жил,
Небо попусту коптил,
И слезился глаз медвежий,
И за мной из тьмы следил,

И одно меня держало
Всем законам вопреки,
Знал я, Минин на державу
Собирает медяки.

Ласточки ниже и ниже,
Крыльями режут траву,
Я никого не обижу,
Если свой век доживу.

Солнце уже не согреет,
Холод уже не возьмёт.
Что же всё ласточки реют?
Что же всё дождь не идёт?

Или небесная сила
Выдала нам оберег,
Или мгновенье застыло,
Остановилось на век,

Чтоб на прощанье присели
Мы на пороге родном,
Вспомнить, что было доселе,
Думать, что будет потом.

Даже если уже не проснуться без боли в суставах,
Даже если без боли в суставах уже не уснуть,
Загуляю во сне на проросших подшёрстком отавах,
Помытарю глазами росы зазеркальную ртуть.

Костяная нога достучит до полян костяники,
Но едва приголублю мерцающих ягод живьё,
Раскромсают мой сон петушиные красные крики,
И закатится явь леденцами под сердце моё.

Из угодий ночных, из оконца дворца ледяного,
Из-за веток стальных, из забытого всеми угла,
Посмотрю на себя — и не мертвого и не живого,
Пожалею тебя, что меня до сих пор сберегла.

Вечный дождь, беспросветная слякоть,
Приболела земля от воды,
Так и хочется жизнь перепрятать,
Залатать за собою следы.

Но куда бы ни шёл я вовеки
По пятам из родных бочагов,
Всё текут полноводные реки
И не знают своих берегов.

На злобу и коварство,
На шило в рукаве,
Есть правда государства
И сила в булаве.

Чтоб не вязала смута
Живых параличом,
Приходится кому-то
Работать палачом.

Я в заревах багряных
Всем ставлю по свече —
Ведь грех от окаянных
Всегда на палаче.

И вдруг языческие боги
Пронижут молнией века,
Сухой травой мне свяжут ноги
И полонят, как языка.

Разговорюсь, но тьма глухая
На полуслове оборвёт,
И подо мной трава сухая
Семью цветами полыхнёт.

Половодье ушло, побросало в отлогах рыбьё,
Жить недолго рыбью, плавники без воды заржавеют.
То, что делает сильными, как-нибудь нас и убьёт,
То, что делает слабыми, как-нибудь нас пожалеет.

Пресыщенье судьбой поневоле затянет в отлог,
Где дарован покой, где тоска попросила смиренья,
Где и сила, и слабость в единый вмещаются вдох,
Где последняя боль зарастает травою забвенья.

На цыпочках, украдкой,
Без шума и нытья,
Приблизилась разгадка
Земного бытия.

Мне долго это снилось,
Я сны постичь не мог,
Как жизнь моя вместилась
В один короткий вздох.

Чуть задержу дыханье,
Пусть будет посему,
И лёгкое прощанье
На выдохе приму.

То в домоседстве, то в скитанье,
То ненавидя, то любя,
Я прожил жизнь в Богоисканье,
А выжил в поисках себя.

И каждый раз, когда дорога
В прах низводила мой запал,
Я падал ниц за шаг до Бога
И чрез себя переступал.

Но всё же мигом, пусть и мигом
Я был пожалован в ответ,
И, дань отдав земным веригам,
Смотрел во тьму и видел свет.

До снега сорок дён,
Как сорок дён до смерти,
На рубеже времён
Безвременье на свете.

Так было всё до нас,
При нас и будет после,
Внутри огонь погас
И выпал пеплом возле.

И нет тебя родней,
И надо умудриться,
Успеть за сорок дней,
Как заново, родиться.