Галина Илюхина
Птица Брейгель
М.: «Русский Гулливер», 2021
Это неоспоримо книга мастера, тонкого художника слова, умеющего передать свои настроения, мысли и чувства так лаконично и точно, что читатель не только входит в состояние автора, но и домысливает то, что стоит за текстом, за недосказанностью. Достигнут тот уровень профессионализма, когда читающему кажется, что нет таких тем, проблем, эмоций, которые не подчинились бы этому легкому перу. За легкостью летящего письма — нелегкий труд поэта, нелегкая судьба; да и талант — здесь несомненный — тоже нелегкая ноша.
Небольшая книга многотемна: глубоко личные мотивы переплетаются и воссоздают картину жизни поколения, взрослевшего в 1980–1990‑е, бурные и острые годы. О них в неслучайно рядом публикуемых стихотворениях «33‑й трамвай» и «Девяностые»:
Небольшая книга многотемна: глубоко личные мотивы переплетаются и воссоздают картину жизни поколения, взрослевшего в 1980–1990‑е, бурные и острые годы. О них в неслучайно рядом публикуемых стихотворениях «33‑й трамвай» и «Девяностые»:
тридцать третий трамвай отправлялся от Нарвских ворот –
шел по Газа к Обводному. Я выхожу за мостом.
Закопченные стены, кирпичный обшарпанный дом.
Там, в убогом подвале, был маленький клуб ДОСААФ,
где мы преподавали собачникам клубный устав.
Особняк через улицу — чинный советский райком.
Мы обедать в столовую к ним пробирались тайком:
три копейки салат, канапе с разноцветной икрой,
комсомольские бонзы — под семьдесят каждый второй.
Возвращались в подвал, в свой угрюмый прокуренный грот.
В клубе числилось ровно пятнадцать служебных пород.
Всюду стенды с портретами лучших собак и вождей,
не работал сортир, и крысиные норы везде –
под столами, у сейфа… А в нем — небольшой арсенал:
из спортивных «пневмашек» по крысам палил персонал.
Генералы блошиных подвалов, собачьи чины,
под портвейн мы стреляли по стендам с вождями страны.
Веселились наутро, дивились, что нам не слабо,
вынимая корявые пульки из ленинских лбов.
Ох, и пили! С размахом, и пофиг нам был дефицит, —
забывалось, что он безраздельно и нагло царит,
что сидит он у всех поголовно в печенках, в крови, —
нам тогда с перехлестом хватало счастливой любви <…>
Только рельсы разобраны. Некуда ехать уже.
шел по Газа к Обводному. Я выхожу за мостом.
Закопченные стены, кирпичный обшарпанный дом.
Там, в убогом подвале, был маленький клуб ДОСААФ,
где мы преподавали собачникам клубный устав.
Особняк через улицу — чинный советский райком.
Мы обедать в столовую к ним пробирались тайком:
три копейки салат, канапе с разноцветной икрой,
комсомольские бонзы — под семьдесят каждый второй.
Возвращались в подвал, в свой угрюмый прокуренный грот.
В клубе числилось ровно пятнадцать служебных пород.
Всюду стенды с портретами лучших собак и вождей,
не работал сортир, и крысиные норы везде –
под столами, у сейфа… А в нем — небольшой арсенал:
из спортивных «пневмашек» по крысам палил персонал.
Генералы блошиных подвалов, собачьи чины,
под портвейн мы стреляли по стендам с вождями страны.
Веселились наутро, дивились, что нам не слабо,
вынимая корявые пульки из ленинских лбов.
Ох, и пили! С размахом, и пофиг нам был дефицит, —
забывалось, что он безраздельно и нагло царит,
что сидит он у всех поголовно в печенках, в крови, —
нам тогда с перехлестом хватало счастливой любви <…>
Только рельсы разобраны. Некуда ехать уже.
В современной поэзии (два десятилетия XXI века) настоящий трамвайный бум — ностальгический плач по уходящей натуре. Прощальный трамвайный звон в стихах Д. Григорьева, Н. Абельской, Е. Лазунина, Д. Мизгулина, А. Етоева, М. Яснова, О. Бешенковской, В. Капустиной, Ю. Фрумкина-Рыбакова, М. Чекина и др.
А Илюхина нашла свой поворот — ее маршрут в нищую, но счастливую юность. При этом она широко видит свое время:
Девяностые
А Илюхина нашла свой поворот — ее маршрут в нищую, но счастливую юность. При этом она широко видит свое время:
Девяностые
Спокойствие в городе, вроде.
Но это так кажется лишь:
здесь столько всего происходит!
Пока ты, раззявясь, глядишь
на эти колонны и шпили,
на башенки в стиле модерн,
здесь трижды кого-то пришили,
раздели, растлили, и хрен
докличется жертва разбоя
откормленных местных ментов –
в ответ только шепот прибоя
и шорохи поздних авто.
К примеру, держал чемодан ты,
а глядь — только ручка в руках.
Но… кариатиды, атланты!
И башенки, башенки! — ахъ!
Но это так кажется лишь:
здесь столько всего происходит!
Пока ты, раззявясь, глядишь
на эти колонны и шпили,
на башенки в стиле модерн,
здесь трижды кого-то пришили,
раздели, растлили, и хрен
докличется жертва разбоя
откормленных местных ментов –
в ответ только шепот прибоя
и шорохи поздних авто.
К примеру, держал чемодан ты,
а глядь — только ручка в руках.
Но… кариатиды, атланты!
И башенки, башенки! — ахъ!
Как иронически обыграно сочетание высокой городской культуры и вульгарного бытового просторечия, выражающего обыденное сознание поверхностно воспринимающих эту культуру, но и жалость к этим несчастным, ни за что обделенным и обижаемым.
И так же честно о войне, о деде, погибшем под Пулковом, о празднике победы в стихотворении «9 мая 2020»
И так же честно о войне, о деде, погибшем под Пулковом, о празднике победы в стихотворении «9 мая 2020»
Над битвой ангелы военные
метались в ужасе, наверное,
теряя подопечных в хаосе,
а на земле война сжигала все
И младший становился старшим, и
за братом рвался в это страшное,
и мамки, зажимая рот рукой,
бежали с воем за полуторкой…
А нынче мы, потомки бледные,
сидим и пьем за дни победные,
боясь то кризиса, то вируса.
Не дотянулись. Недовыросли.
метались в ужасе, наверное,
теряя подопечных в хаосе,
а на земле война сжигала все
И младший становился старшим, и
за братом рвался в это страшное,
и мамки, зажимая рот рукой,
бежали с воем за полуторкой…
А нынче мы, потомки бледные,
сидим и пьем за дни победные,
боясь то кризиса, то вируса.
Не дотянулись. Недовыросли.
И мысль, и сложные рифмы «рот рукой» — «полуторкой», «то вируса» — «Недовыросли» оригинальные.
Подлинное своеобразие поэзии Илюхиной определяет прежде всего ее образная система. Образ может стать стихообразующим, как открывающие и завершающие книгу брейгелевские стихи, стихотворения «Комаровская колыбельная», «Поэт и яблоки», «Поэт не злодей…», «Ранняя прогулка» и др., а может быть строчечным: «В тиши охрипший рокот динозавра/ разносит эхом дальний товарняк», «Умолкает нестройная песенка,/ закатившись в черничник,/ где фонарик криво развесил нам/ светлячок-пограничник…», «Тишина. Только яблоки падают,/ будто тукает сердце земли». И таких неожиданных метафорических сравнений можно привести множество.
Несмотря на небольшой объем стихотворений — каждое из них размещается на одной странице — книга многожанровая. В основном это пейзажно-философская лирика, явленная от первого, женского, лица. Но она не исповедальна, по-петербургски сдержана, и только интонация, а иногда последняя строка, пуант передают затаенный трагизм или, наоборот, бросают обратный свет на высказанное.
Подлинное своеобразие поэзии Илюхиной определяет прежде всего ее образная система. Образ может стать стихообразующим, как открывающие и завершающие книгу брейгелевские стихи, стихотворения «Комаровская колыбельная», «Поэт и яблоки», «Поэт не злодей…», «Ранняя прогулка» и др., а может быть строчечным: «В тиши охрипший рокот динозавра/ разносит эхом дальний товарняк», «Умолкает нестройная песенка,/ закатившись в черничник,/ где фонарик криво развесил нам/ светлячок-пограничник…», «Тишина. Только яблоки падают,/ будто тукает сердце земли». И таких неожиданных метафорических сравнений можно привести множество.
Несмотря на небольшой объем стихотворений — каждое из них размещается на одной странице — книга многожанровая. В основном это пейзажно-философская лирика, явленная от первого, женского, лица. Но она не исповедальна, по-петербургски сдержана, и только интонация, а иногда последняя строка, пуант передают затаенный трагизм или, наоборот, бросают обратный свет на высказанное.
Татьяна ЦАРЬКОВА,
доктор филологических наук,
Заведующая Рукописным отделом
Института русской литературы
(Пушкинский Дом)
Российской академии наук
доктор филологических наук,
Заведующая Рукописным отделом
Института русской литературы
(Пушкинский Дом)
Российской академии наук
