где-то
под Аустерлицким небом
на старом вокзале
у первой платформы

где-то между
рельсами и колесами
рождается первая нота
нерасставания

где-то между
мной и тобой

Ночью
по темным углам собирала
ненужные сны,
что так и остались снами:
невоплотившимися,
несбывшимися
и (уже!) такими ненужными.
Складываю их друг на друга,
как газеты вчерашние,
или открытки старые, разноцветные,
(купленные на всякий случай,
но не отправленные).
И теперь
на антресолях
в коробках,
друг на друге,
друг другу мешая,
ворочаются
перешептываясь
друг с другом
потихоньку
(сами себя забывая)
мои немощные сны
о тебе.

от ветра к ветру
пустые звуки небу
все льются...
льются...
твоих ладоней запах
ловлю
от ветра к ветру

замираю
под тяжестью платья
сотканного из нитей
слов
скупых и жестоких.

как
нити лодена
колкость и грубость
царапают кожу
душу
и
почти умираю
под тяжестью платья,
но
уже не нагая
стою пред
тобой

Время.
Оно выбирает.
Время.
Оно забирает.

В год, в пятьдесят, чуть позже.
Постарше ли, помоложе?
Чувствую кожей,
Где-то в пространстве,
Между бледно-лиловых пробелов,
Тихий звон колокольчика –
Бел-ла…

В старом камине остывают угли.
Ты их помешиваешь кочергой
И говоришь, говоришь…
Говоришь
О том, что давно не важно.
А комната медленно сворачивается до размеров камина.
Только там еще осталось тепло
И все, что вокруг, стремится к нему.
Кроме меня.
И бокала в моей руке
Слишком много
Вина.

А ты продолжаешь говорить,
Говорить и говорить…
Помешивая кочергой слов
Остывшие угольки чувств
В моем сердце.

этой ночью вдвоем –
небо и я.
небо – печальное и
молчаливое
и я, одинокий
средь многих дыханий.
небо, влюбленное в землю,
и я – влюбленный…

небо плачет
и я вместе с ним.
как же похожа вода наших слез
от того ли,
что они об одном?

знаешь ли ты,
как кричит одиночество,
заставляя
биться лбом о серые стены,
или вскрывать вены
на кафельном полу ванны?

о, Боже! как оно кричит тишиной,
это серое одиночество!
разрывает барабанные перепонки,
и сводит с ума.

оно лезет под кожу
тысячами маленьких игл тоски

и ви´ски,
которое глушишь стаканами,
не приносит ни облегчения,
ни опьянения,

ни забвения…

но иногда крик смолкает
и тогда оно отступает.
не
надолго и
не
далеко.

ровно настолько,
чтобы услышать
чье-то дыхание
рядом

большая волна пульсирует лунными бликами
и движется к теплым пескам
оживший рисунок
сорвавшийся с кончика кисти
когда-то
цветными изгибами
синей и белой краски
со следами дорожки лунной
в бумажных волокнах дышит
воздухом ночи
и хочется очень,
чтоб глаза грустной нерпы
над этой большой волной
после восхода
наполнились радостью
когда она первой
увидит свой остров
свой дом

Замри и не двигайся.
Чувствуешь?
Как колеблется воздух возле твоих ресниц?
Это белые бабочки ночи
Стряхивают пыльцу
Разноцветных, волнующих снов
На твои веки.

Замри и не двигайся.
Слышишь?
В трепете призрачных крыльев
Мелодию вечности?
Это шепот вселенной
Голосом матери
Баюкает твою душу.

Замри и не двигайся.
Не вспугни.
Спи.

снег разукрасит газоны
белыми пятнами
на красно-зелено-желтом
затертом ковре осени.
и ты,
когда-то такой расцвеченный
всеми цветами радуги,
покрываешься в моей памяти
белыми пятнами
аккуратными.

какая глупость думать,
что след возвратившихся птиц
остается в небе надолго
и можно его потрогать
(хотя бы взглядом).
не надо
говорить так легко о том,
что только ветру доступно
ну,
и, может быть, маленьким детям
в силу их бестолкового,
(читай: безупречного),
взгляда на мир.

на кухне
ты споришь со мной о деньгах
о лишних тратах,
о лишних покупках.
тупо
стучит в висках
пульс – это
злая кровь начинает разбег…

…а по краю льняных салфеток
вышитой строчкой
снег… снег…
снег…

Пока еще можно…
бархат запястий своих
украшу розовой лентой –
мой весенний подарок
тебе.
пока еще можно…