Постоянный маршрут, глухо дышит живой перекресток,
вдоль Исети ленивой — аллеей фигуристых ив.
Нет свободных скамеек, на этой с гитарой подросток,
и фотограф-старик зачехляет уставший штатив.

В бархатистом футляре банан и измятая сотня.
Не касаясь струны, барабанит парнишка хип-хоп.
Он читал, что огню помешал разгореться охотник,
и что пуля слепа, но отыщет сохатого лоб.

Это — тень, это — свет, это — ветер, пропахший сиренью.
Это всхлип из-за лип, это — свет, обнимающий сквер,
то за утицей  следует селезень тенью,
то подросток стенает почти на старинный манер.

Он поет о любви — целый день спят ночные цветы,
Бросил птицам малыш мякиш свежего белого хлеба,
Приглушенный звонок в популярных — родные и ты.
Постоянный маршрут — семь крестов, колокольня
                                                                               и небо…

Надулась туча
и дышит блаженно.
Воробьев куча
пошла от колена
к песочнице детской
смыть стылую грязь
гуртом, по-простецки,
во весь клюв матерясь.

Без крыл с балкона
легко упасть,
как шмат бекона
в собачью пасть…

Если будешь от счастья совсем не помят
и поймешь поутру, что ты дома один,
и что аист покинул китайский халат,
и что мухи в глазах опьяневшие в дым.

Бриллиантовой свадьбы прикинешь наряд
не с гусиною кожей пониже спины.
В сути зеркала вдруг сдетонирует взгляд,
и оглянутся те, кто идет без сумы.

И коровьи стада, и отары овец,
где по гендерным признакам клички дают,
шли под нож, как и Он — под терновый венец,
в Соловецком остроге осанну поют.

На него уповают простые слова
у звучащих во тьме не запятнана честь.
Навий день, и постится монахов семья,
а на ветхой фате моли некуда сесть...

Столб морозного белья,
запах мокрых валенок.
Гам барачного жилья
В двадцать пять завалинок.

Кабинет, что во дворе,
Брат наклонной башни.
И в собачьей конуре
Век позавчерашний.

Открыть окно
отвар от кашля пить,
потом вино,
настойку валерьяны…
И лечь на дно,
и, продолжая жить,
слагать для рыб
любовные романы.
Кружат с листвою ясеней, берез
никчемность и неверное решенье.
И голос внутренний,
неправильный до слез,
как в воду канул
в это воскресенье.

Мне бы знать, что ты жив и здоров,
что тебя донимают отчеты…
Мне бы дужкою стать от очков
тех, что ты заказал для работы.
Мне бы знать, что удачен поход
в «Рыбный ряд», «Табаки» и аптеку.
Мне бы знать, что плывет пароход
в твой чертог через Сочи и Мекку.
Без внимания липы цветут.
Вот — пчела,
это — шмель,
это — старость.
Быстро дети чужие растут,
а взросленье отцов задержалось.
Малахитовой ряскою пруд
затянуло старательно лето.
Это — омут,
а это — хомут,

то — орбита
беспутной планеты.
Путь открыт,
Воздух призрачно чист,
нет дождей,
нет озона,
вай-фая.
Связи нет,
и поет гитарист —
ни за что их изгнали из Рая.

В небе звезды, в небе дроны,
полнолунье колесом.
Люди — тучи,
люди — волны,
успокоенные сном.

Лето любит цвет зеленый,
а сентябрь ржаной.
Плод покинул свою крону
тишиной ночной.

Улетели с птичьей стаей,
совершая круг,
глубина непониманья,
пустоты испуг.

Ночью псы истошно выли,
осень на сносях,
а кого опять убили,
скажут в новостях…