Горы, альпинисты … я эту тему в стихах изжил множество лет тому назад. Даже не начав. Одномоментно. И навсегда.
Мы шли автономку через шесть кавказских перевалов. До мелочей помню тягловый перевал Халега (там есть озерцо, тоже Халега, а по-нашему, горнотуристскому — «Холера», дно у которого тогда было сплошь покрыто немецким оружием, минами и снарядами, и мы, юные придурки, ныряли среди плавающих льдин, достали два насквозь ржавых «Шмайсера», один даже со снаряжённым магазином), спуск к речке Марухе и Марухскому перевалу, это где немцев — горных егерей держал тот самый отряд альпинистов, о котором пел Высоцкий. Мы оказались среди первых групп, их откапывавших из-под снега и выкалывавших изо льда…
Мне было всего-то 15 лет, но, думаю, именно на Марухе заработал я свои первые седые волосы. Когда забрались мы на ледник, бордовый в закатном свете, неожиданно обнаружили большой свежий скол, и там, за тонкой голубой, совершенно прозрачной линзой, увидели девушку в пилотке и плащ-палатке, прилёгшую лбом на рацию. Следов смертельного ранения не было видно, только розовая, жутко красивая в своей неподвижности, размытая по краям змейка застыла в холодной глубине льда…
А ледник постепенно превращался из вишнёвого в чёрный, и уже едва просвечивала щека юной радистки с морозным, нежным румянцем, и девчачья ручка в перчаточке с обрезанными пальцами словно растворялась во времени. Мы стояли молча, пока вдруг наша толстушка Люська не завыла истошным бабьим причитанием… Я плакал, как и все. И понимал, что вот, горная романтика закончилась. И стихи-песенки о ней — тоже…