Наша булька Ташка — существо добродушнейшее, мирное и ласковое… в отличие от предыдущей француженки Китти л’Этуаль де Франс, в миру Катьки.
Её тоже спасали, забрав полугодовалым щенком у знакомых, умирающую от энтерита. Выходили с огромным трудом. Больше месяца она пролежала в пелёнках возле моей кровати на старом кресле. Кололи, кормили с ложечки, подолгу держали на руках…
Но однажды поутру я увидел пустое кресло, а из коридора донеслось странное пыхтение. Там я обнаружил нашу малышку … старательно волокущую большую тапку: падала, отдыхала, но потом продолжала свой непосильный труд! Я тогда остановил жену, бросившуюся на помощь — собачка должна была поверить в себя.
Катька справилась, и после этого дня быстро пошла на поправку. Хотя до конца так и не выздоровела. Тельцем она была тщедушна, часто болела, перенесла семь (!) операций (мы называли её «бриллиантовой собакой» — из-за стоимости лечения), но дух её был неукротим и яростен.
Нас с Надей — обожала, но шлёпнуть её было невозможно: тут же огрызалась, а потом долго извинялась. Гостей терпела, но сразу ложилась у входа и выпускала их только по нашей команде. Дом в деревне охраняла тотально, зайти и выжить не мог никто — ни человек, ни пёс, ни курица (сосед, которого зверюшка однажды уронила, обычно кричал из-за калитки: «Борисыч, убери свово крокодила, дело есть!»). Впрочем, в более мягкой форме это проявляется и у Таши. Причём ни одну из своих француженок я охране не учил.
Гулять нам приходилось только на поводке и с крайним вниманием: маленьких собак, если они вели себя мирно, Катька не трогала, даже играла с ними, но с большими тут же затевала потасовку… впрочем, это происходило только тогда, когда на нас нападал зверь без намордника и поводка. Так вот и порвала сначала прямо в подъезде безумную ротвейлериху (та попросту не могла её ухватить), а вскоре, на прогулке, и наглого добермана… Этому красавцу Катька, нырнув под брюхо, вцепилась в заднюю ляжку… У меня чуть инфаркт не случился: пёс визжит, его хозяин верещит, а Катя висит — её замкнуло, а мои попытки отцепить малявку были тщетны. Чуть придя в себя, я скомандовал «фу», доберман был выплюнут и умчался к горизонту… а Катька потом долго болела, собачку трясло и рвало, напугалась всё-таки. А может, доберманом отравилась.
Сему происшествию свидетели есть, и я не преувеличиваю нисколько.
На людей собачка напасть не пыталась… кроме случаев откровенных страха или агрессии. Но тут уже я был начеку. Хуже всего приходилось с пьяными: они лезли «погладить собачку», приходилось хватать зверя на руки и делать ноги.
…Катька наша угасла стремительно на своём одиннадцатом году. В последние дни уже почти не вставала, но всё же подбиралась к входной двери и долго лежала там, ждала хозяйку с гастролей. Когда Надя вернулась, радости старушки не было предела! Но на следующее утро она уползла «в лес» — забилась между цветами, в обилии разросшимися в нашей спальне, и затихла навсегда. Мы с Надей плакали оба. Точнее, Надя рыдала, а я смахивал скупую мужскую слезу…
Я похоронил нашу неистовую аристократку в лесу, на поляне, у поваленной сосны, где уже покоились все мои предыдущие собаки.
А наутро дети-внуки подобрали на трассе под Тутаевым погибающую собачку, до боли похожую на Катьку, но и совершенно иную. Отёкшую, практически лишённую шерсти, покрытую болячками… Назвали её Ташей в честь невестки Наташи. Ташка нас спасла, а мы — её.