Книжно-Газетный Киоск


КАК ЭТО БЫЛО


Воспоминания участника московского народного ополчения Л.И. Троицкого (НКИД СССР)


Историческое выступление т. Сталина от 3.УП. 1941 г., призывавшее к созданию Народного ополчения, нашло самый горячий отклик в рядах нашей организации. В тот же день во всех отделах Наркомата состоялись митинги, участники которых поголовно изъявили желание встать грудью на защиту родины.
В парткоме начала работать комиссия, рассматривавшая нескончаемый поток заявлений, требовавших зачисления в народное ополчение. На следующий день стал известен список лиц, просьба которых была удовлетворена. Наш наркомат посылал на фронт лучших своих сотрудников — истинных патриотов нашей родины. Здесь были и ответработники, и слушатели высшей дипломатической школы, и сотрудники техническо-вспомогательного аппарата: бухгалтеры, портные, сапожники… Партийцы, комсомольцы и беспартийные, юноши и старики — все горели желанием помочь родине в этот грозный и трудный для нее час. На следующий день — 5.УП. 1941 г. — ополченцы и провожающие собрались на прощальный митинг в зале клуба НКИД, который не мог вместить всех желающих…
Короткий медосмотр — и мы двинулись к Марьиной роще, к нашим временным казармам, где провели 6 дней. Эти дни ушли на подготовку и организацию нашей дивизии. Из среды ее участников были назначены командиры, проведена разбивка на подразделения, и вслед за тем началась предварительная учеба: строевые занятия, изучение материальной части винтовки и уставов РККА, овладение техникой штыкового боя и т. п. За короткий 6‑дневный срок наша дивизия приобрела вид настоящей воинской части и на итоговом смотру получила благодарность представителей командования РККА.
11 июля мы, как всегда, расположились "по-походному" на полу, готовясь вздремнуть после утомительного учебного дня. Но в 10 часов вечера внезапно раздалась команда построиться. Из строя повзводно мы пошли получать обмундирование. На экипировку было отпущено не более часа. За этот короткий срок наши ребята стали неузнаваемыми. Мы получили пилотки, гимнастерки, обмотки, вещевые мешки… После окончания экипировки мы построились и пошли к месту отправки.
В течение короткой июльской ночи вся дивизия была погружена на машины, и нескончаемая автоколонна двинулась в путь по минской автомагистрали. Вот уже московские заставы остались за нашей спиной. Оборачиваясь назад, мы жадными взорами ловили очертания любимого города, стараясь отыскать среди каменных громад знакомые здания… Замелькали сады, огороды, дачи, и Москва растаяла в тучах придорожной пыли. Машины стремительно шли на Запад. Привалы были крайне короткими. Вечером того же дня наша автоколонна прибыла в Вязьму. Пытливыми взорами мы ощупывали все вокруг себя. Здесь начиналась прифронтовая зона. Мы увидели зенитки, прячущиеся в густом мелколесье, покрывающем склоны пригородных холмов, глубокие воронки, вырытые немецкими бомбами, поврежденные дома с зияющими глазницами окон и огромное тяжелое облако пыли, которое нависло над всем городом… Это нескончаемой рекой шли на фронт к осажденному Смоленску автомашины, тягачи, тяжелая тракторная артиллерия, — противотанковые части — огромное грохочущее хозяйство войны.
Нас поразило радушие жителей Вязьмы. При въезде на городскую площадь многие девушки и женщины встретили нас с цветами. Мы брали из их теплых рук запыленные букетики жасмина, пристраивали их к пилоткам и гимнастеркам, завязывали короткие разговоры, расспрашивали о налетах фашистских стервятников…
На фронт спешным маршем шли кадровые боевые части. Ошалевшая от этой лавины металла и оружия Вязьма задыхалась в грохочущем потоке людей и машин, и нам, скромным ополченцам, конечно, отводилось несколько меньше времени. В 4 часа утра мы, наконец, заправились горячими щами и пшенной кашей, после чего была дана команда спать…
В полдень нас встретили представители командования той армии, которой мы придавались, и устроили нам привал. Нам объяснили, что мы находимся уже в прифронтовой полосе, где существуют твердо установленные правила поведения и маскировки. Узнав, что в составе дивизии следует целая "дипломатическая" рота, комиссары были очень довольны и сказали, что это будет хорошим подарком для командования. К вечеру мы уже увидели в смоленском небе первые фашистские самолеты и черные клубы дыма, вздымавшиеся в высь от горящих деревень. Это была война, по крайней мере — первые ее следы… Помню, что при виде пожаров, пылавших то слева, то справа, один молодой парнишка, сидевший в нашей машине, как-то притих и, видимо, оробел. Старшие товарищи — среди нас были участники первой мировой войны, — успокоили и ободрили его. Грянула песня, и под звуки "Партизанской" парень окончательно повеселел.
Вечером мы миновали Дорогобуж и разгрузились в густом зеленом лесу в 15–20 км от этого городка. На следующий день командование объявило нам, что мы будем для начала использованы на строительстве запасных оборонных рубежей. Мы вооружились лопатами и приступили к этому новому для всех нас труду. На первый раз мы учились отрывать окопы для стрелкового отделения, взвода, роты, старательно делали ходы сообщения, пулеметные гнезда. Затем нас перебросили на строительство крупного оборонного рубежа. Мы рыли глубокие противотанковые рвы, делали эскарпы, щели и т. п. Кадровые саперные части минировали за нами подходы к рубежам. Там впереди нас на Западе враг наседал, и наши работы велись в очень напряженном темпе. Обычно работы велись ночью, во избежание нападения с воздуха. Небо тогда кишело вражескими самолетами, наши летчики дрались на переднем крае или на защите более важных объектов. Мы выходили на работу с заходом солнца, утренняя заря была сигналом к окончанию работы. Чуть только розовел восток — в небе начинали рыскать фашистские стервятники. Невыпол-нение ночного задания грозило нам воздушным налетом, и поэтому наши ополченцы, понимая обстановку, не нуждались в понуканиях или агитации. Работали все, не покладая рук, во главе с командирами взводов и отделений. Было с непривычки очень трудно. У нас — людей умственного труда — вначале ладони представляли собой сплошную кровавую рану, но никто не жаловался, все понемножку приноравливались к непривычному труду и накапливали опыт. Многие из нас предусмотрительно захватили с собой перчатки; они помогали зарубцеваться потертостям и ссадинам. Я свои перчатки "поделил" с секретарем нашего отдела Васей Лоскутовым. Также поступали и другие… Временами грунт попадался очень твердый, такой что даже и кирка не брала… Но мы не бросали работу и "грызли" неотступно неподатливую почву. Однажды такой неподатливый грунт немного нас "подвел", — солнце уже вышло, а мы все еще продолжали работу. Вражеские самолеты не замедлили появиться, их налет был внезапен, и мы, несколько сот человек, не успели выбраться по узким спускам из глубокого/ в 3 метра/ противотанкового рва, отрытого нашими руками. Мы легли во рву, закрывая лопатами головы от обстрела. Ощущение полной беззащитности было весьма неприятным. К счастью, фашистские стервятники, очевидно предположив, что такая масса людей должна быть прикрыта зенитками, вскоре исчезли, не причинив нам вреда.
Тяжелый след оставил в нашей памяти вид горящего Дорогобужа. Фашистская авиация налетела на него тучей среди бела дня, обрушив на его маленькие тихие улички десятки зажигательных и фугасных бомб. К вечеру этот городок представлял из себя груду пылающих руин. Уничтожение Дорогобужа отразилось и на состоянии нашей части, т. к. в этом городке находились наши базы. Питание ухудшилось: мы перешли на хлеб с водой, но работа не остановилась ни на минуту. Помню, что у более слабых физически товарищей под утро лопата буквально падала из рук. Тогда они становились за более сильными, работавшими с кирками и лопатами, и хватая негнущимися пальцами куски слежавшейся и тяжелой, как металл, глины, выбрасывали их на гребень рва… Жалоб и хныканья не было.
После тяжелой ночной работы мы возвращались в лес, укрывавший нас от фашистских стервятников, которые беспрерывно охотились за нами, выслеживая расположение наших частей. Поэтому нам часто приходилось менять место наших стоянок. Небо гудело от рокота моторов, в облаках то и дело завязывались горячие воздушные схватки, рявкали зенитки в частях прикрытия, на землю градом сыпались осколки, но неодолимый сон так сковывал нас, что мы сплошь и рядом, теряя ощущение опасности, не соблюдали правил предосторожности и спали прямо в кустах, не пользуясь щелями, которые мы аккуратно отрывали при каждой перемене стоянки. Наш дневной отдых был, как правило, непродолжителен. Днем мы занимались изучением материальной части оружия и полевого устава РККА.
К этому времени мы уже вооружились трофейным оружием. Нам выдали по сотне патронов, по две ручных гранаты, бельгийские карабины системы "Маузер" с широким кинжаловидным штыком. Кроме того, наша "наркоминдельская" пулеметная рота получила на вооружение польские станковые пулеметы.
Надо было срочно овладеть техникой нового для нас оружия — поэтому об отдыхе думать было некогда. Кроме того, круг наших обязанностей расширялся. На нас возложили наблюдение за второй линией фронта, "прочесывание" местности по заданиям командования, вылавливание подозрительных лиц и т. п. Фронт был рядом, немцы пачками забрасывали в наш тыл десантников, ракетчиков, шпионов; обстановка требовала напряженного внимания и безукоризненного выполнения наших обязанностей.
Более опытным, побывавшим уже на войне товарищам, командование дало возможность "понюхать пороху" — их отправили на две недели на передний край познакомиться воочию с врагом. Вернувшись, они поделились с нами своим опытом, и после беседы с ними мы еще с большим уважением стали относиться к нашему тогда "основному" виду оружия — лопате.
В селе Ушаково нам пришлось впервые ощутить близость боя. Внезапно в штаб батальона пришло сообщение о том, что немецкие танки прорвались в наш тыл и вместе с пехотой движутся в наше расположение. По приказу мы быстро заняли отрытые нами накануне окопы, выдвинув на фланги пулеметы и приготовив зажигательные бутылки. Помню, что несмотря на недостаток оружия/мы еще не были тогда полностью вооружены/, никто не проявил малодушия или паники. Стояла темная ночь… На флангах у нас ожесточенно били противотанковые пушки. Грохот боя надвигался на нас… Зарницы орудийных выстрелов уже вспыхивали в полукилометре от наших траншей… Мы напряженно вглядывались в темноту, пытаясь разгадать — с какой стороны появится враг.
Огненное кольцо все сжималось… Но вдруг пришел приказ об отходе, и нам не довелось на этот раз увидеться с врагом…
В последующие дни мы занимались той же работой, т. е. сооружением различного вида оборонных рубежей в районе Дорогобуж — Ельня. Тяжелый физический труд и частые переходы закалили нас и приучили к выносливости. Мы свыклись с лопатой и овладели выданным нам оружием, производя в часы передышек учебные стрельбы. Густой загар покрыл наши лица, мускулы окрепли, лишения уже не страшили нас. Короче говоря, мы приобрели вид настоящей воинской части. Спустя немного времени командование отдало приказ включить нас в состав регулярных частей Красной Армии. И скоро наша ополченская дивизия получила первое боевое крещение, участвуя во взятии Ельни осенью 1941 г.

Написано 31 августа 1943 г. подпись:
Троицкий.